Упоминание в этом скорбном послании имени Сета Ланди вызвало новую цепь допросов, поскольку сам юный Ланди числился среди без вести пропавших. Билл Уэйтс признался, что видел, как на Ланди напали двое из оркестрантов, но признание его ничего не давало. Один из двоих нападавших — Ларри Глодоски — сам был зверски убит, а второй, Рэй Олстед, находился в тюрьме в Сэлеме по обвинению в этом убийстве. Ему давали успокоительные препараты, поскольку он буйствовал и постоянно твердил, что он видел то, чего не должен был видеть, и теперь покойник непременно придет за ним. Что именно он видел, оставалось загадкой, но полицейские психиатры пришли к выводу, что Рэй Олстед причастен к преступлениям той ночи. Возможно, заключили они, он совершил преступление в приступе ярости, а теперь боится, что жертвы потребуют его к ответу. Уэйтс опровергал эту версию. Он утверждал, что весь вечер Олстед был у него на глазах; однако Уэйтс в тот вечер тоже находился в состоянии опьянения и потому не мог считаться надежным свидетелем.

Б результате самоубийства Босли Каухика следствие по теряло потенциально ценного свидетеля, а на руках остались новые вопросы. Куда подевался Сет Ланди? О какой девочке упоминал благочестивый Босли? Если она действительно существовала, кому же он ее отдал?

Ни один из вопросов не имел ответа, и никто не пони мал, где их искать. Босли похоронили на кладбище Поттеров рядом с его отцом, матерью и бабушкой по материнской линии. Рэй Олстед оставался в тюрьме в Сэлеме, но адвокат добивался, чтобы его отпустили за недостаточностью улик. Что касается ребенка, то — поскольку никто не заявлял о пропаже — записали, что никакого ребенка не было. Исчезновение Сета Ланди стало последней загадкой Эвервилля. Оно занимало умы горожан, связываясь с фигурой Оуэна Будденбаума. В его существовании в отличие от существования девочки никто не сомневался. Все видели, как Будденбаум выпал из окна; его обследовали в больнице Силвертона; на него смотрели сотни глаз в тот самый печально известный день фестиваля; и он все еще оставался в Эвервилле, когда стемнело, о чем доложили несколько свидетелей. Более того: он, похоже, был не только участником событий, но одним из соавторов и режиссеров жуткой мистификации, которую одни называли паранормальным явлением, а другие — массовой истерией. Горожане считали, что, если бы Будденбаум нашелся и начал давать показания, он сумел бы ответить на многие, если не все, нерешенные вопросы.

Довольно похожий портрет Оуэна, нарисованный полицейским художником, был напечатан сразу в нескольких общенациональных газетах, а также, разумеется, в «Орегониан» и «Эвервилль трибьюн». Сообщения от читателей начали приходить почти сразу. Кто-то видел его два года назад в Луизиане; кто-то — на прошлой неделе в Майами, где он плавал в бассейне; кто-то — в толпе зрителей в Диснейленде на Электрическом параде. Сообщения приходили буквально десятками, некоторые свидетельства касались событий десятилетней давности. Но нигде Будденбаум не оставил ни одной реальной зацепки. Он никогда и ни с кем не беседовал о марсианах или о тайных делах. Он приходил и уходил, оставляя после себя лишь смутное ощущение того, что он не принадлежит этому времени и этому миру.

Но такие рассказы, сколько бы их ни приходило, не мог ли долго поддерживать интерес общества к событиям в Эвервилле. Когда жертв предали земле, когда фотографы поднялись в горы и посмотрели на главное место действия (полиция так там поработала, что фотографировать, кроме пейзажей, было абсолютно нечего), когда дело о смерти Босли Каухика закрыли, а розыск Будденбаума прекратили, история Эвервилля сама собой сошла на нет.

К концу сентября интерес к ней пропал, а еще через месяц одни использовали ее как тему для костюмов к Хэллоуину, а другие уже забыли.

— Я родилась сейчас и здесь, — сказала Тесла Киссуну возле исчезавших остатков дома Мэв О'Коннел, и это было правда Земля, которая должна была стать для нее могилой, стала колыбелью, и Тесла вышла из нее обновленная. Неудивительно, что следующие несколько недель походили на второе детство, хотя и немного странное.

Как Тесла и говорила д'Амуру, она не заметила особых откровений. Дар, попавший к ней то ли по недосмотру, то ли сознательно и неслучайно, сам по себе не давал понимания структуры реальности. А если и давал, Тесла еще не научилась различить то, что незаметно обычному глазу. Теперь она не могла отважиться даже на мелкое чудо, какое она сотворила в ночь на складе, дав Гарри возможность смотреть глазами мертвых. Она не имела ни малейшего желания влиять на людей до тех пор, пока не почувствует себя уверенной в своих действиях. А это, подозревала Тесла, наступит не скоро. Ум ее был закрыт даже больше, чем до воскресения, словно инстинктивно она сузила поле зрения при виде от крывшегося горизонта — из страха потерять себя.

Теперь она вернулась в свою старую квартиру в Западном Голливуде. Она поехала туда прямо из Эвервилля не потому, что когда-то была там счастлива, — нет, счастлива она не была; но ей хотелось увидеть что-то знакомое. Многие соседи съехали, появились другие, но комедии и драмы, происходившие у них за закрытыми дверями и окнами, по большей части не изменились. Ожидающий операции транссексуал из нижней квартиры по субботам до четырех утра слушал свою музыку; пара, жившая напротив, дважды в неделю устраивала скандалы, а после бурной ссоры так же бурно мирилась; чей-то кот ежедневно оставлял лужи блевотины на лестнице. Не слишком шикарная жизнь, но в этой обшарпанной квартирке с дешевой мебелью и потрескавшейся штукатур кой был ее дом. Здесь Тесла могла вообразить, что она нормальная женщина и живет обычной, нормальной жизнью, Возможно, не так, как принято в американской глубинке, но все же вроде того. Здесь в былые дни Тесла лелеяла свои самые заветные надежды и впустую потратила время, вместо того чтобы идти к цели прямым путем. Здесь она зализы вала раны, если отвергали ее сценарии или любовь наносила удары: когда она узнала, что Клаус ей изменяет; когда Джерри уехал в Майами и не вернулся. Порой жизнь здесь казалась нелегкой, но это помогало не забывать, кто она такая. Сейчас это важнее любых удовольствий и самообмана.

Конечно, в этой квартире погибла несчастная Мэри Муралес, задушенная ликсами Киссуна, Здесь они с Люсьеном — бедным, невинным Люсьеном — разговаривали о том, что люди — это сосуды для Бесконечного. Тесла никогда не забывала его слов. Возможно, они были пророчеством, хотя она не верила в пророчества и считала, что будущее всегда скрыто; так она и сказала д'Амуру. Однако сама она стала сосудом, заключавшим в себе огромную, бесконечную силу. Тесла несла в себе эту силу, и ее задача заключалась в том, чтобы не дать силе себя раздавить. Если она не научится использовать Искусство как Тесла Бомбек, пускай оно остается внутри ее.

В этот период реабилитации ей иногда звонил из Нью-Йорка Гарри. Он спрашивал, как ее дела, трогательно беспокоился о ее состоянии, и их беседы по большей части были совершенно банальными. Политических вопросов они почти не затрагивали, и Гарри придерживался своей линии мягко и открыто, предоставляя Тесле самой сменить тему, если она захочет. Тесла делала это редко. Так они болтали ни о чем и были довольны. Прошло еще несколько недель, Тесла стала чувствовать себя увереннее, и тогда они заговорили об Эвервилле и о последствиях того, что там произошло. На пример, не слышал ли д'Амур что-нибудь про иадов или про Киссуна? (На оба вопроса он дал отрицательный ответ.) А про Томми-Рэя и маленькую Эми? (И снова он ответил, что нет.)

— Затаились, — сказал Гарри. — Зализывают раны. Ждут, кто первый шевельнется.

— Тебя это, похоже, не беспокоит, — сказала Тесла.

— По-моему, Мэв была права. Знаешь, что она мне сказала? Она сказала: если ты не знаешь, что впереди, чего же ты боишься? В этом есть смысл.

— Гарри, никто из погибших не знал, что впереди, но им было чего бояться.

— Да. Я и не пытаюсь притвориться, будто вокруг только солнце да цветы. Я знаю, что это не так. Но я столько времени потратил на поиски врага…