Но вводить в серьезнейшее дело ее, с позволения сказать, хранителя?! Который одним своим присутствием парализовывал, как правило, у окружающих здравый смысл и даже инстинкт самосохранения?

Интересы этого дела недвусмысленно требовали немедленной отсылки его на землю — в этом мои глухие предчувствия совпали с богатым опытом карающего меча. Возобновления при этом удушающего влияния не в меру заботливого родителя на юного мыслителя можно было, с известной долей уверенности, не опасаться — если перед Мариной предстанет один из наиболее одиозных представителей особо ненавистного ей ангельского течения, причем с известием о том, что последнее предпринимает дальнейшие шаги по полному и окончательному порабощению столь любимого ею человечества … После этого, пожалуй, можно будет больше никогда не опасаться какого бы то ни было влияния вышеупомянутого представителя.

Но я абсолютно не ожидал, что величайший ум нашего течения окажется не менее подвержен этому влиянию, чем светлые, постоянно спускающие своему доморощенному оппортунисту любые выходки, за которые наш, к примеру, сотрудник уже давно пошел бы под трибунал.

Гений продолжал настаивать на моей совместной с прирожденным провокатором работе. Уже не на земле, на что я в свое время опрометчиво согласился, а в том самом новом подразделении светлых, в котором нам наконец-то удалось добиться своего представительства. И в котором любая неминуемая вспышка со стороны родителя изучаемого объекта будет немедленно отнесена на счет моего якобы подстрекательства. Со всеми последующими организационными выводами.

Мне трудно даже предположить, что Гений смог в нем увидеть. Скорее всего, введение непредсказуемой переменной добавило ему интереса к стоящей перед нами задаче. И — внутренне отметил я изящество его комбинации — право претендовать на свое официальное и непосредственное участие в ее решении.

Дальше неприятные неожиданности посыпались одна за другой.

Свое участие Гений видел не только официальным, но и удаленным, что, с моей точки зрения, ставило под вопрос его непосредственность — размеры мироздания вряд ли предполагали, что в любой нужный момент он окажется в зоне досягаемости даже мысленной связи. Не скрою, сначала мне польстило его доверие — не новоиспеченным же светлым работу нового подразделения координировать, не говоря уже о склочном расстриге-хранителе.

Но возглавить движение такого масштаба — у меня крепла уверенность, что в конечном итоге речь идет о свержении диктатуры светлых и освобождении от нее земли — мог только сопоставимый с грандиозностью его задач ум. Я был убежден, что других мнений на этот счет ни у кого нет, и меня царапнула та легкость, с которой Гений самоустранился от руководящей роли.

Затем меня царапнуло еще сильнее — в свете недавних вопросов юного мыслителя. Гений отверг вопрос о том, не откажется ли Создатель принять его, как смехотворный. Значит, у него и раньше был туда доступ. Значит, засилье светлых уже нельзя списать на их саботаж в информировании высшей власти. Значит, либо ту все устраивает, либо Гений не счел нужным обратиться к ней за защитой. Значит, и его все устраивает … либо устраивало …

Достроить эту чрезвычайно тревожную логическую цепочку мне помешала Татьяна. Объявив, что сотрудникам нового подразделения будет запрещено посещение земли.

Признаюсь, я дрогнул.

Оставить мою неистовую, кипящую от малейшей несправедливости дочь в тот момент, когда виртуозы предвзятости готовят свой окончательный поход против земли …

С единственной опорой в виде совсем еще юного мыслителя, вокруг которого вот-вот закрутится водоворот вторжения …

В полной власти ее козыряющего любому пинку свыше опекуна, который наверняка утопит ее в лавине аргументов в пользу этого вторжения …

В отсутствие Гения, только что переместившего меня в пространстве без какого-либо участия с моей стороны …

Как минимум эту мысль он прочитал — и на этот раз я не имел ничего против самовольного сканирования. Еще больше я был признателен ему за напоминание не мысленно, а вслух о преодолении его собственного запрета посещать землю. Теперь, если карающий меч только вздумает торговаться со мной об условиях, на которых я смогу его сопровождать …

… то найдутся другие пути, полностью вернулся к своему нормальному функционированию запаниковавший было мозг. Настоящих специалистов в юриспруденции у светлых, привыкших к тому, что законом является любое их слово, просто нет — значит, в трудовом контракте для нового подразделения наверняка найдутся лазейки для обхода хотя бы этого пункта.

Торговаться карающий меч начал, не дожидаясь необходимости транспортировать меня на землю. И продемонстрировав — своей солдафонской прямолинейностью — не только полное непонимание сложной обстановки на ней, но и абсолютное нежелание разбираться в ней.

Он определенно вообразил, что имеет дело со своей дрессированной сворой.

Что юному правдолюбу достаточно его грозного окрика, чтобы навсегда оставить мою дочь в потемках относительно грозящей ей опасности.

Что ей можно просто запретить выступить навстречу этой опасности.

— Не стоит погружать нашу единственную силовую поддержку, — не ограничился на этот раз Гений одним только молчаливым вторжением в мое сознание, — в глубины наших с Вами философских рассуждений. Девочка неизбежно окажется в курсе — оставим ей свободу маневра. В этом ей нет равных.

Если под свободой маневра понимать умение моей дочери перетащить на свою сторону любое встретившееся ей существо, то он был прав. Ее неотразимое очарование уже давно даже темой шуток быть перестало, но мне совершенно не хотелось, чтобы ей пришлось направить его на сторожевых псов карающего меча.

Но рассказал я ему об их с юным мыслителем способности опознавать инвертированных ангелов вовсе не поэтому. Я предоставил ему роскошь сомнения в каналах утечки информации, как он выразился. Когда — скорее когда, чем если — причастность моей дочери к освободительному движению станет достоянием гласности. По крайней мере, юный мыслитель не будет его единственной мишенью.

Гений вошел во вкус неограниченного чтения моих мыслей.

Я допускаю, что он действовал из самых лучших побуждений, когда — уже снаружи — обратился к родителю только что выведенной из-под удара мишени. С горящими глазами он попросил его показать — еще раз! — как он «это делает».

Возможно, он узрел некое благородство в моей последней мысли — и решил ответить мне равной открытостью.

Меня же при виде родителей юного мыслителя, мгновенно перенесшихся за смертельную полосу, преграждающую нежданным гостям вход в нашу цитадель, охватили сомнения. Которые нельзя было отнести к роскоши ощущений даже с большой натяжкой.

Я терпеливо ждал окончания переговоров, чтобы не выяснять у Гения в присутствии наших оппонентов, как работает этот фантастический прием — а оппоненты им уже владеют? Причём самый непредсказуемый из них? Причем уже давно? Еще раз уточняю: самый непредсказуемый из наших оппонентов уже давно освоил метод преодоления нашей единственной защиты? Значит, теперь в любой момент можно ожидать …

Бросив быстрый взгляд на карающий меч, я с облегчением убедился, что наша утечка жизненно важной информации еще не приобрела массового характера.

Как вернулся единственный пока обладатель беспрепятственного доступа в нашу цитадель, я тоже не заметил. Он снова просто оказался прямо передо мной — зато сосредоточенно сморщенное лицо Гения вдруг расправилось.

— Ага! — негромко произнес он, расплываясь в довольной усмешке.

Я счел себя в полном праве последовать примеру самого выдающегося ума наших сторонников — отбросив все прежде незыблемые принципы неприкосновенности чужого сознания. Человеческое табу на съемку без разрешения я отбросил еще раньше. Главное — поймать его в кадр, чтобы затем при замедленном воспроизведении изучить каждое его мельчайшее движение …

Карающий меч со своей ежедневной муштрой оказался быстрее меня.