Докурив, Михаил поднялся на площадку. Пистолет под курткой согревал, как грелка, успокаивал.

Субботин, отложив фотокамеру, ломал о колено ветки, бросал их в кучу. Люба расчищала площадку для костра. Часть волос выбилась из-под резинки на затылке, растеклась по плечу – она не замечала, закусила от усердия губу. Довгарь забивал в каменистую почву металлический колышек для палатки. Молоток срывался, бил по пальцам. Мужик бормотал под нос вполне литературные ругательства.

Подтянулся Троицкий, в шесть рук установили палатку, закрепили стяжки. Конструкцию перекосило – чего еще ожидать от неумелой интеллигенции?

– Не могу, постоянно зеваю, – пожаловался Артем, присаживаясь на камень. Он так зевнул, что чуть не вывихнул челюсть – Просто болезнь какая-то. Стоит оказаться на свежем воздухе – сразу начинается…

Они мялись в ожидании, ждали команды.

– На водопад-то идем? – неуверенно спросил Довгарь. – День не резиновый, скоро смеркаться начнет. Или ну его в баню, ложимся спать?

– Дмитрий Карпович вернется, и пойдем, – сказал Субботин и как-то озадаченно посмотрел по сторонам. Васильченко не было. Собрались все, кроме него.

– Заседает где-то, – неуверенно предположил Троицкий. – Ну, а что, дело хорошее, нужно все хорошенько обдумать… – он перехватил укоризненный взгляд девушки и смутился.

Теперь уже все заозирались. Васильченко не возвращался. Это было не похоже на него. Торопил народ, чтобы завершить мероприятие до сумерек, и вдруг пропал.

– Дмитрий Карпович, ау! – крикнула Люба. – Вы где?!

Стали кричать и другие. Замолчали, прислушиваясь. Становилось не по себе.

– Уснул, что ли? – досадливо крякнул Довгарь. – Может, пойдем не спеша – догонит? Ему-то, понятно, без интереса, он этот водопад уже вдоль и поперек знает.

– Как в школе, когда училка задерживается, – хмыкнул Субботин. – Двадцать минут ждем и уходим.

– Не, двадцать – это много, – возразила Люба. – Дмитрий Карпович, да где же вы?!

– Эх, пропащая душа, – покачал головой Субботин. – Ладно, пойдем искать. Не провалился же он сквозь землю…

За несколько минут облазили все окрестности, искричались. Беспокойство усиливалось. Не того характера был этот мужик, чтобы пускаться в розыгрыши.

Взвизгнул Субботин:

– Сюда! – у человека от волнения даже голос сорвался на фальцет.

Кинулись на площадку – где кричали? Вопль повторился. Да где же вы, мать вашу за ногу?!

Михаил сообразил – за северной скалой! Все бросились туда, отталкивая друг друга, полезли в узкую расщелину между скал. Открылся головокружительный вид на пропасть. Внизу, на дне ущелья, валялись гигантские булыжники, теснились невысокие скалы. Зеленела чахлая растительность. Наверху, между скалой и обрывом, валялись огрызки камней, но они не препятствовали проходу.

Субботин находился неподалеку, метрах в десяти. Он рискованно перегнулся, навалившись на зависшую над обрывом глыбу, всматривался вниз. Повернул к товарищам побелевшее лицо, пробормотал, заикаясь:

– Он здесь, товарищи… Вернее, там, внизу… Вот же проклятье, как такое могло случиться…

Подошли с опаской, прижались к шершавой скале. Вставать к обрыву решительно не хотелось. Михаил уже все понял, инстинктивно держался подальше от остальных. Высота была внушительной – кружилась голова. Обрыв здесь не был отвесным, состоял из узких террас, теоретически по нему можно было спуститься. Но для сорвавшегося в пропасть человека шансов не было – эти уступы не могли остановить падение.

Васильченко лежал внизу, на животе, одна рука была откинута, другая зажата под туловищем. Он не просто катился по уступам – очевидно, последний сыграл, как трамплин – тело отбросило метров на пять от подножия.

– Господи, не может быть… – прошептала Люба, прикладывая руку к груди. Отступила на шаг, с ужасом посмотрела на Кольцова. Остальные потрясенно молчали. Как-то недоверчиво скалился Троицкий, гримасничал – дескать, он нас разыгрывает.

Что-то подсказывало, что прогулка к водопаду отменяется. Забегали глаза у Довгаря, он отступил, прижался затылком к скале, стал зеленым. Субботин отжался от камня, отступил на полусогнутых. По лбу катилась жирная капля пота.

– Эх, Дмитрий Карпович, как же так… Такой опытный, знал горы, как свои пять пальцев, уверовал в свою неуязвимость – и вот итог, до чего же глупо…

– Думаете, он сам сорвался? – негромко спросил Кольцов.

– Ну, нет – помогли, – всплеснул руками Субботин и с раздражением уставился на майора. – Конечно же, сам, как еще. Забрался сюда, чтобы никто не помешал справлять нужду, возможно, наступил на гладкий камень, поскользнулся…

– Но мы не слышали крика, – встрепенулась Люба.

– Точно, – поддержал Троицкий. – Он бы, падая, закричал – мы бы точно услышали…

«Не факт, – подумал Михаил. – Если сразу головой ударился (или ударили), мог падать без крика».

– Нужно спуститься, – мрачно сказал майор, – убедиться, что Дмитрий Карпович мертв. Теоретически он мог выжить. Тело следует отнести к лагерю. Незачем карабкаться на эту гору, можно пойти в обход и выйти к нашей базе.

– Да, наверное, – Субботин наморщил лоб. – Не по-людски как-то – оставлять человека внизу…

Субботин спускался первым – хватался за выступы в откосе, осторожно пристраивал ноги. Спускаться было несложно – главное, не спешить. Кольцов последовал за ним, выждав время, чтобы не мешать. За Кольцовым спускалась Люба, за Любой Довгарь – решился-таки, поборол страх.

Спускались недолго – перебирались с уступа на уступ.

Субботин спрыгнул на землю. Кольцов слез осторожно, стараясь не растрясти содержимое внутреннего кармана. Выхватить пистолет в случае необходимости было делом одной секунды.

Васильченко не шевелился. Вблизи открылся удручающий факт: затылочная кость была раскроена, под волосами запеклась кровь. С жизнью такие увечья не совмещаются. Спрыгнула Люба – Михаил придержал ее. Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать…

Наверху прозвучал испуганный крик. Все задрали головы. Троицкий не спешил спускаться. Он перегнулся через тот же камень, что и несколько ранее Субботин, и таращился вниз. Кусок скалы сохранял устойчивость лишь до определенного предела. Это был всего лишь камень на краю обрыва! Что-то захрустело, хлынула земля. Исчезла побелевшая физиономия Троицкого – успел-таки отшатнуться. Глыба с хрустом вышла из зацепления и покатилась вниз!

– Берегись! – истошно закричал Кольцов.

Метнулась побелевшая Люба, помчался в сторону едва успевший спрыгнуть Довгарь – летел, как угорелый, прыгая через камни, отчетливо представляя, что сейчас будет.

Глыба обрушилась на уступ, разломала его на несколько фрагментов. Мощная сила выковыривала обломки из откоса, они падали, крушили то, что находилось под ними. Какой-то миг, и мощный камнепад устремился к подножию: сыпалась земля, катились вдогонку камни. Взметнулся в небо столб земляной пыли.

Кто-то дико закричал. Михаил и сам, наверное, кричал, уносясь прочь, споткнулся о препятствие, перелетел, покатился, собирая пыль и грязь. Камень, с которым встретилась голова, оказался, по счастью, без шипов. Но удар был сокрушительный, дрогнула, зазвенела черепная коробка.

Видимо, он потерял сознание, впрочем, ненадолго. Боль поначалу спала, только мутило, дрожащая пелена стояла перед глазами. Михаил приподнялся, опираясь на руки. В ушах пронзительно гудело – словно шел на посадку бомбардировщик. Камнепад прекратился, но пылевая завеса еще висела. Скоро она стала «дырчатой» – рассеивалась.

Окружающая местность заметно изменилась. Склон приобрел другую форму, стал каким-то вогнутым. Массивная скала теперь находилась на краю обрыва – хотя еще недавно стояла в глубине.

«Преобразуем природу», – подумал Михаил.

В голове взорвалась мина, он застонал, сел, схватился за виски. У подножия, там, где лежало мертвое тело, теперь возвышалась груда камней. Останки Васильченко оказались безнадежно завалены. Трудно представить, какая техника сюда подойдет, чтобы разобрать завал…