Лечь удалось только под утро.
Вскочил майор в одиннадцать часов с диким чувством, что все пропало! Немного знобило, но в целом здравствовал. Даже позавтракал, выпил крепкий кофе. Капитан Литвин докладывал: следы преступника выявили. Убийца сошел с тропы, огибающей озеро, какое-то время находился в кустах. Тем же образом удалился. Со стороны гостиницы к озеру не подходил. Видимо, как и Мокрицкий: оба прошли от города лесными посадками, пробрались через ивняк. Незнакомец следил за Мокрицким, а убить решился только после встречи с офицером КГБ. Имелись четкие отпечатки демисезонных ботинок 43-го размера. Судя по ширине шагов, рост средний (Кольцов об этом и так знал). Надеть такую обувь мог любой, у кого нога меньше упомянутого размера, и даже женщина. Из области доставили поисковую собаку. Она провела сотрудников милиции через посадки, поплутала по частному сектору и привела к переулку, где Мокрицкий оставил свой «Запорожец». Машина стояла, а следы обрывались. Овчарка походила кругами и села, сделала виноватую морду. Возможно, здесь стояла и вторая машина. Переулок был безлюдный, жилые дома – в стороне. Тамошние обитатели ничего не видели и не слышали, поскольку рано ложились спать. На ум пошло лишь одно: возможно, у преступника есть личный автомобиль.
О смерти супруга Розалинде Яковлевне Мокрицкой сообщили сотрудники городского отдела УКГБ. Попутно провели обыск и убедились, что записку, подброшенную в номер Кольцова, писал ее муж. Женщина была немолодая, имела слабое здоровье, известие о гибели кормильца потрясло ее до глубины души. Специально обученным людям пришлось успокаивать несчастную.
Обстоятельства гибели Мокрицкого остались тайной следствия. Узнав, что покойный супруг подозревается в государственной измене, женщина и вовсе погрузилась в прострацию. Обыск в доме ничего не дал – государственные секреты предатель в квартире не хранил.
Женщину привели в чувство, стали опрашивать. С мужем в последнее время происходило что-то странное: стал неразговорчивым, нелюдимым, закрывался в коридоре и с кем-то шепотом разговаривал по телефону, а потом путался с ответами. Не будь он равнодушен к эротическим утехам, супруга заподозрила бы адюльтер. Вчера он вернулся с работы в шесть вечера, есть не стал, сидел на балконе, нервничал, потом ушел, сказав, что скоро вернется. С кем он общался, супруга не знала, номера своих сообщников Мокрицкий в блокнот не записывал. В данный момент выявляется круг его контактов.
Город закрыли полностью. Пропускали лишь служебный транспорт и машины организаций, отвечающих за жизнеобеспечение. Особо желающих и не было – рабочие дни. Выражали недовольство пенсионеры, женщины с детьми. Перед ними вежливо извинялись, ссылались на некие чрезвычайные обстоятельства. Ведь все знают, в каком городе живут. Ограничения временные, возможно, завтра все вернется к норме. Сотрудники «Оникса» выехать не пытались. Ночью тоже ничего подобного не фиксировали. Проселочные дороги за пределами городской черты контролировали постовые на УАЗах. На усиление местной ГАИ прибыли из области несколько экипажей. Непонятливым гражданам объясняли: проводятся учения по гражданской обороне, а также проверка реагирования учреждений и организаций на введение режима ЧС. Половины сказанных слов граждане не понимали, но если надо, значит, надо.
Из областного центра также поступали неутешительные сведения: Алан Хорст обработке не поддается, назвать имя «крота» отказывается. Угрожает, корчит из себя оскорбленную невинность, но нажим растет, и, возможно, в скором времени фигурант заговорит. Консульство умыло руки, получив указания сверху: протест относительно задержания сотрудника выражается вяло, виден тонкий намек: воздержитесь от освещения событий – можете забирать этого парня. Но потом не забудьте вернуть.
Судя по всему, операция на «Ониксе» сворачивалась. И это, как ни крути, было победой. Но в такой победе чего-то не хватало…
По поводу очкарика Веллера, подозреваемого в убийстве советского гражданина, консульство хранило молчание. На настойчивые требования выдать убийцу реакция была раздражительной: дескать, вам не жирно? Аргументы и доказательства вины в расчет не принимались. Видимо, Веллер был ценнее Хорста.
– Послушай, Ягудин, – сказал Михаил в телефонную трубку, – воспользуйтесь этим фактом. Сообщите Хорсту, желательно с доказательствами, что проект его начальство закрывает, Хорста сдают, а Веллера, наоборот, будут вытаскивать, хотя его деяния куда серьезнее: Хорст, по крайней мере, никого не убивал.
Новости о смерти коллеги и странностях на КПП просачивались и в лабораторию «Оникса». Шила в мешке не утаишь. Коллега Мокрицкий «скоропостижно скончался», и никаких подробностей, что давало волю фантазии и воображению. Люди перешептывались, терялись в догадках. Полной информацией не владели даже лица, близкие к руководству.
– Конечно, мы все прекрасно знали Леонида Исааковича, – бормотал начальник Первого отдела Соловейчик. – Замечательный специалист, Герой Социалистического Труда. Невзирая, м-м… на свою «пятую графу», товарищ Мокрицкий никогда не высказывал желания уехать в Израиль, не хвалил капиталистический строй или что-то в этом роде. В числе его родных и знакомых тоже не было людей, уехавших за границу. Думаете, его не проверяли? В войну потерял всех родных, сам попал в гетто под Могилевом, бежал. С шестнадцати лет – в партизанах, хорошо воевал. После войны окончил химико-технологический институт в Минске, переехал на работу в РСФСР. Репрессиям не подвергался, близкие – тоже, в противном случае не оказался бы в нашей лаборатории… Намекаете, что он мог быть связан с нашими противниками? – начальник секретного отдела бледнел и краснел одновременно. – Понимаю, Михаил Андреевич, что голословными обвинениями Комитет разбрасываться не будет, и все же надо проверить и перепроверить. По нашей информации, у этого человека не было оснований предавать Родину. На зарплату Леонид Исаакович не жаловался, и в личной жизни у него все было в порядке. Сын – член партии, живет с семьей в Москве, работает в технологическом бюро… Про проблемы со здоровьем внучки товарища Мокрицкого ничего не знаю, подобные сведения к нам не поступают… Да, конечно, Михаил Андреевич, я сознаю всю конфиденциальность, дальше этого кабинета этот разговор не уйдет…
– Практически ничего не знаю про этого человека, – смущенно признался начальник отдела безопасности Кобылин. – Фамилию слышал – не более того. А если я его не знаю, товарищ майор, значит, по нашей линии он никогда не проходил, инцидентов с его участием не отмечено. Всякое, конечно, бывает, – поспешил допустить Кобылин, – чужая душа – потемки, как говорится. Но это не тот случай. Отчего, говорите, он умер? Ах, вы не говорили… Несчастный случай на озере? Странно, вроде не сезон…
Заместитель директора Арепьев обреченно смотрел на майора, подперев подбородок кулаком.
– Вы меня убиваете, Михаил Андреевич…
– Я убиваю? – уточнил Кольцов.
– Простите. Снова происшествие. После первого еще не оправились. Вы в чем-то подозреваете товарища Мокрицкого? Но смерть – это, извините, не повод подозревать человека. Хотя смотря какая смерть, гм… Ничего криминального? Да и слава богу. Понимаю, что любой инцидент в такой сложный период вызывает настороженность… Друзьями мы не были. Насколько я знаю, у Леонида Исааковича не было друзей в коллективе. Вежливый, воспитанный, мягкий, всегда доброжелательный – даже с теми, кому надо бить морду… гм, вы понимаете, да? Но было в нем что-то такое, не знаю, как объяснить… в общем, не подпускал он к себе людей. Разговаривал много и охотно, но не откровенничал. Но специалист был выдающийся. Всю жизнь посвятил микробиологии, мог заткнуть за пояс любого ученого мужа. Занимался клеточной инженерией, онкогеномикой, написал несколько работ по молекулярной иммунологии – это связано с реакциями организмов на антигены. Возглавляет… возглавлял экспериментальную лабораторию, которая занимается биополимерами… это полимеры, которые входят в состав живых организмов: белки, кислоты, полисахариды… Не знаю, насколько это вам интересно.
