– Думайте, господин Хорст, – напутствовал на прощание Кольцов. – Времени у вас немного. Когда мы сами отловим «крота», на снисхождение можете уже не рассчитывать.

Консульский работник презрительно молчал. Но дураком он не был – здравый смысл рано или поздно должен был включить. Вопрос – когда? Применять физическое убеждение не стоило – это и впрямь попахивало скандалом. Медикаментозное воздействие, психотропные вещества – только ограниченно и осторожно. Психологическое давление – пожалуйста, подобными специалистами еще не оскудела земля русская. Местные товарищи пообещали, что вплотную займутся Хорстом и в случае подвижек выйдут на связь.

Голова от удара «тупым предметом» трещала немилосердно. Таблетки давали лишь временное успокоение. Майор полчаса сидел в сквере перед управлением, надеялся, что полегчает. Машина ждала на ведомственной стоянке. Швец и Москвин сходили в больницу к Вишневскому, вернулись и доложили: товарищ плох. Не в том смысле, что плох, а в том, что человека гложет хандра. Грустит, не ест, не пьет. А переломы ерунда, кости срастутся, опять за шпионами побежит.

Кольцов отослал подчиненных в Кыжму, сам остался в городе. Состояние не улучшалось. Ботинком в голову попадало нечасто. А если учесть, что пару дней назад душевно получил в живот от другого сотрудника того же консульства – то и вовсе печально.

Из отделения междугородней связи он позвонил в Москву. Мог бы воспользоваться аппаратом в управлении, но постеснялся. Настя к телефону не подходила. И не должна была – середина недели, рабочий день. Набравшись смелости, он позвонил ей на работу. Настя сняла трубку, от волнения у него перехватило дыхание.

– О, слышу знакомый голос! – восхитилась супруга. – Исторический день!

– Звонил несколько раз, – стал оправдываться Михаил. – Ты трубку не брала. С Валюшей гуляла или еще где была…

– «Еще где» не была, – отрезала Настя. – Семейную верность блюду, чего и вам желаю. Прости, не сдержалась. – Настя засмеялась. – Все в порядке? У тебя нездоровый голос.

– Приболел, – объяснил он. – Уже выздоравливаю.

– Правда? – насторожилась супруга. – Ты действительно нехорошо говоришь – словно тебя заставляют. Я больше не могу, Кольцов… – голос Насти задрожал, – эти бесконечные командировки… Я трясусь, не знаю, что с тобой происходит, представляю невесть что… Вот сейчас вижу: ты лежишь перевязанный в больничной палате, с бандитской пулей в теле, тебя скоро повезут на операцию, будут резать…

– Ну, про пулю и про вскрытие ты бы узнала в первую очередь, – уверил жену Кольцов. – Правда, все в порядке. Из больничной палаты невозможно звонить по межгороду. Много работы, мало сплю, гостиница – из тех, где не любят постояльцев. Город маленький, из развлечений – только пивной ларек…

Они проговорили несколько минут. Настя действительно с ним намучилась. Вроде шутила, даже смеялась, но нервозность чувствовалась в каждом ее слове. Не затем она выходила замуж. Ангельское терпение подходило к концу. А он, хоть тресни, не мог ничем ее утешить. Подразделение «Х» для того и создавалось, чтобы рассылать сотрудников по белу свету. Начальство прозрачно намекнуло: возможны и заграничные командировки. Самое время подтянуть знания иностранных языков.

От беседы с женой, которую он по-прежнему любил, остался горький привкус. В аптеке по соседству майор купил обезболивающие таблетки, прошелся по центру города. Из машины позвонил капитану Ягудину из местного управления.

– Рановато ждете результат, товарищ майор, – сообщил капитан. – С задержанным проводятся процедуры, но нужно время. Есть опасение, что в консульстве скоро все узнают, и мы подвергнемся давлению.

– Так выколачивайте из него информацию, – рассердился Кольцов. – Пока не началось.

Быстро, к сожалению, только сказка сказывалась. Хорст замкнулся, отказывался отвечать на вопросы, требовал консула. Терзало предчувствие, что все придется начинать заново: осаду «Оникса», выявление подозреваемых…

В Кыжму он въехал уже в сумерках. Добрался нормально, невзирая на слабость. Рабочий день давно закончился, но в отделении милиции горел свет. Капитан Литвин разгадывал кроссворд, упорно не желая обустраивать личную жизнь.

– Плохо выглядите, – подметил капитан. – Кроме чая, увы – ничего. Да и чай-то… так, пыль грузинских дорог. Вернулись из боя, Михаил? Я слышал, на вашем объекте сегодня что-то происходило? Враг повержен?

– Повержен, – ухмыльнулся Кольцов. – Понесли потери в личном составе, но, слава богу, только санитарные. Радости, правда, никакой.

– Вижу, – кивнул Литвин. – Бросайте все, выпейте горячего чая, желательно с медом, и ложитесь спать.

– Так и сделаю. А зачем я зашел-то? – Михаил задумался. – Ах, да. Хотел поблагодарить и извиниться – зря грешил на твоих ребят. Нас всех переиграли. Пусть еще ночку подежурят – мало ли что. Утром найди нормального сварщика, пусть заварит колодец. Твои опера при этом должны присутствовать и составить протокол. Будет кто-то возникать – посылай ко мне. Ничего, настанет время регламентных работ – разварят обратно. Пусть патрульные чаще проезжают мимо колодца. Справишься?

– Усвоил, – кивнул Литвин. – Утром сделаем. То есть от чая вы отказываетесь?

– Наотрез, – вздохнул Кольцов.

Мрачные предчувствия выбирались из темных закоулков. Это было некстати. Его уже дважды били. Заговаривая внутренний голос, майор добрался до гостиницы.

Хмуро посмотрел на него пожилой портье, говоря советским языком, – дежурный администратор. Машина «Волга», на которой прибыл постоялец, немного насторожила, особенно номерные знаки.

Мысли о еде вызывали протест организма. Игнорируя ресторан и его обитателей (в том числе обитательниц), Михаил поднялся наверх. В номере Швеца было тихо – товарищ спал. У Москвина приглушенно бормотал телевизор. Строить поредевшую команду уже не хотелось – за день надоели. За здоровье Вишневского стоило выпить, но мысли об алкоголе тоже вызывали протест. Частично разделся, упал на кровать, не стаскивая с нее покрывало. Мгновенно навалились образы: грустная Настя, которую он когда-нибудь доведет; Гриша Вишневский со своими ребрами и голенью, мертвый Гульков, живой Хорст с пылающим взглядом – квинтэссенцией вечной ненависти «цивилизованного» мира к восточному соседу…

Усилием воли майор отбился от образов, воздвиг воображаемый забор и уснул. Проснулся через пару часов, недоуменно уставился на моргающий ночник. Ничего мистического, в местной сети случались перепады напряжения. Сонливость пропала – как раз перед отходом ко сну! Предчувствия остались – возможно, недостойные внимания.

Он выглянул в коридор. Из комнат, где жили подчиненные, разносился дружный храп. Безопасность государства находилась под надежной защитой.

Михаил вернулся в номер, стал шататься из угла в угол. Принял душ, вскипятил воду. Голова уже не раскалывалась, но состояние средней паршивости сохранялось. По телевизору показывали «Мертвый сезон» – о работе советского разведчика в западной стране.

Прототипом героя Баниониса послужил небезызвестный Конон Молодый – удачливый резидент с талантом бизнесмена, сколотивший состояние на продаже игровых автоматов. Заработанные деньги шли на поддержание резидентуры. Молодого провалили, арестовали, но и тогда удача не отвернулась – он был обменен на английского шпиона и прожил в СССР долгую жизнь.

Создатели фильма явно перемудрили, хотя их консультировал сам Молодый. Но смотрелось неплохо. Особенно финальная сцена, когда советского разведчика меняли на британца – роль последнего исполнял литовский актер. Ходил анекдот: ну и зачем обменяли одного литовца на другого?

За окном давно стемнело, выл ветер в водосточной трубе. Кольцов тянул заваренный в стакане чай, думал. Опасение, что придется шерстить «Оникс», становилось все отчетливее. Сделать это тихо уже не выходило, пойдет волна. Кипа папок с личными делами возникла перед глазами, вспомнились постные лица, отдельные фамилии светил отечественной микробиологии: Баклицкий, Белоусов, Денисова – обладательница недюжинного ума и некрасивого лица… Кто там еще? Мокрицкий, Крохаль… Дело, в принципе, выполнимое, если дать Комитету карт-бланш и закрыть глаза на отдельные методы работы. Не так уж много в лаборатории людей, имеющих допуск ко всей информации…