– Ну что за бл… во, – неосторожно выругался вор на улице. – Век воли не видать!

Он торопливо присел на корточки и принялся проворно подбирать золотую утварь опять в узел.

– Винт, чичас подмогу, – обнадежил его второй вор хриплым, сдавленным голосом, протискиваясь сквозь тесную щель. С превеликим трудом ему удалось выбраться наружу по пояс, и тут он неожиданно застрял, очевидно, зацепившись штаниной за что-то внутри. Несколько раз напрасно подергав ногой, он взвыл от безнадежности: – Курва! Падла!

«Пора», – решил Илья, поспешно выхватил из кобуры пистолет и с оглушающим криком: «Ни с места! Уголовный розыск!» – побежал в их сторону. Он бухал в асфальт каблуками сапог так, что стоявшая до этого робкая тишина как будто взорвалась раскатистым эхом, многократно отражаясь от серых стен четырехэтажных домов, а густо усеявшие колокольню голуби с испуганным шумом сорвались с насиженных мест, поднялись очень высоко в небо и стали кружить там сизой тучкой, боясь возвращаться.

Воры, по всему видно, уже решившие, что у них и сегодня удачно «выгорело» с кражей из очередной церкви, от неожиданности растерялись. Продолжая все так же сидеть на корточках, парень вскинул голову в небрежно сдвинутой по-блатному на бок кепке, ошалело выпучил глаза при виде приближающегося к ним милиционера, устрашающе размахивающего пистолетом. Очевидно, не имея сил расстаться с наворованными золотыми предметами, он какое-то время неподвижно сидел, как будто находился в прострации, а потом вдруг с лихорадочной поспешностью схватил золотой кубок для причастия и, низко пригибаясь, заранее петляя, чтобы не угодить под пулю, резво побежал к спасительным кустам акации.

– Стой, гад! – закричал Илья, сильно переживая, что преступник скроется. – Кому говорю, стой, стрелять буду!

Он остановился сам, широко расставил ноги; держа двумя руками пистолет, жмуря правый глаз, долго целился, потом предплечьем вытер заливавшие потом глаза и вновь повел стволом, стараясь взять на мушку чуть повыше мелькавших подошв сапог, подбитых металлическими набойками, как у немецких солдат. Мягким нажатием пальца Илья аккуратно спустил курок, сухо треснул выстрел: парень сделал по инерции несколько заплетающихся быстрых шагов и упал в траву. Затем вскочил и, подволакивая раненую ногу, торопливо пошел вглубь кустов, держась за ветки.

«В ногу попал, – мелькнула обнадеживающая мысль, и Журавлев наддал ходу. – Теперь ты точно никуда не уйдешь».

Пробегая мимо застрявшего в решетке другого вора, который лихорадочно извивался большим червяком, стараясь выбраться из западни, Илья на ходу с силой ударил его рукояткой пистолета по голове, на время прекратив его дальнейшие напрасные телодвижения. Парень сразу как-то обмяк, горестно поникнув головой, безвольно свесил руки вдоль церковной стены.

– Никуда не уходи, – мимоходом предупредил Илья. – Я скоро вернусь.

Он с ходу ворвался в кусты; то и дело, отслоняя от лица ветки, оступаясь в невидимые в траве неглубокие ямки, быстро пошел вперед, настороженно прислушиваясь к посторонним шорохам. В листве звонко пели птицы, с мокрых листьев стекали остатки дождевой воды, попадали за шиворот. Внезапно Илья услышал, как под ногами преступника хрустнула ветка, и тотчас замер на месте. Привыкший интуитивно, как разведчик, отмечать все, что происходит вокруг, он явственно почувствовал, что за ним наблюдают чужие враждебные глаза, даже услышал тяжелое дыхание врага и напрягся.

Человек, по всему видно, тоже догадался, что его обнаружили. Понимая, что с раненой ногой ему скрыться не удастся, он вынул из-за голенища сапога, в котором хлюпала горячая кровь, острую бандитскую финку с наборной плексигласовой ручкой. Крепко зажав ее в руке, с силой оттолкнулся здоровой ногой от низенького пня, чтобы придать своему плюгавенькому телу наибольшую скорость и мощь, стремительным рывком кинулся на милиционера.

– Замочу суку! – злобно выкрикнул он, стараясь поразить Илью в грудь, тяжело вздымавшуюся от быстрого бега. – На перо насажу легавого!

Ловко выбив у него острозаточенную финку, Журавлев сбоку подошвой сапога безжалостно ударил парня по раненой ноге в то место, где находилось отверстие от пули, откуда продолжала фонтанчиком бить алая кровь. Бандит как подкошенный упал на бок; озлобленно скаля от боли черные от чифиря зубы, схватился за ногу и принялся кататься по мокрой траве.

– Поднимайся! – сурово распорядился Илья и рывком приподнял его за шиворот пропитавшегося дождевой водой старенького пиджака. – На шконке еще успеешь належаться! Пошел, гад!

Не обращая внимания на раненую ногу преступника, причинявшую ему нестерпимую боль, Журавлев бесцеремонно поволок парня на открытую местность. К этому времени очнулся и второй вор. Пользуясь тем, что милиционер все еще отсутствует, он попытался по-быстрому освободиться и сбежать. Располосовав вдоль штанину и до крови расцарапав штырем бедро, парень кое-как смог выбраться наружу, но подвела профессиональная жадность. Не отрывая алчно вспыхнувших глаз от разбросанных сокровищ, вор стал на колени и принялся с лихорадочной поспешностью хватать и запихивать церковную утварь за пазуху. В очередной раз схватив золотой крест с толстой цепью, он вдруг почувствовал что на его кисть с синими наколками тяжело наступил каблук кирзового сапога. Вздрогнув от неожиданности, морщась от острой боли, парень медленно поднял глаза.

– Выкладывай назад, – потребовал суровым голосом Илья и, чтобы придать своим словам более весомое содержание, надавил каблуком сильнее.

– Ага, – торопливо кивнул бандит, и судорожным движением свободной руки вытянул подол рубашки из брюк, со звоном высыпав содержимое на асфальт.

– А теперь ремень вынимай, – вновь потребовал Илья.

– Чиво-о? – по-блатному растягивая слова, спросил бандит, затравленно бегая глазами по сторонам, все же стараясь казаться независимым.

– Ремень вынимай, – повторил Журавлев и, приставив холодный ствол пистолета недогадливому парню к затылку, убрал ногу с его руки, на которой поверх наколотой в лагере надписи «она фартовая» отчетливо отпечатался грязный ребристый след от каблука.

Испуганно поглядывая на милиционера, парень быстро вытянул из брюк кожаный ремень, протянул Илье.

– Пользуйтесь на доброе здоровье, – произнес он прыгающими от волнения губами, найдя в себе силы пошутить. – Мне для родной милиции ничего не жалко…

– Не юродствуй, – оборвал его Илья, грозно сдвинул брови и носком сапога небрежно подвинул ему порванный, испачканный в грязи вышитый золотыми нитками стихарь. – А теперь бери поповский макинтош и собирай в него все, что вы тут с подельником успели вынести. Да не вздумай сбежать. Человек я нервный после войны, застрелю и не охну. Уяснил мою мысль?

– Угу, – парень испуганно боднул головой воздух, без промедления принялся складывать в церковный стихарь золотую утварь.

Илья тем временем перевязал ремнем ногу раненому бандиту, чтобы он не истек кровью.

– Поднимайся, – приказал Журавлев парню, потом перевел грозный взгляд на его приятеля, который проворно собрал вещи в тугой узел, и теперь с безучастным видом сидел прямо на асфальте, облокотившись на колени, равнодушно наблюдая за действиями милиционера. – Ты тоже поднимайся, – приказал ему Илья. – Поведешь своего подельника, а то ему с простреленной ногой трудно самому ходить. Будешь ему вместо сестры милосердия, – беззлобно хохотнул он, зная, как к подобным вещам относятся бывалые уголовники.

Здоровый бандит с видимой неохотой стал подниматься, но подстегнутый грозным окриком милиционера, поспешно вскочил, затем помог подняться своему приятелю, с отвращением перекинул его руку через свое плечо.

Журавлев закинул увесистый узел себе за спину, повел стволом пистолета в сторону Управления НКВД и сказал уже без всякого шутливого настроя:

– Давайте ворюги, топайте. Да не вздумайте по дороге какой-нибудь финт выкинуть, обоих пристрелю.

Подельники в обнимку медленно двинулись вдоль улицы. Один из них неловко волочил ногу в окровавленном сапоге, второй обнимал его одной рукой за талию, а другой поддерживал собственные брюки, которые без ремня постоянно сползали. Конвоирующий бандитов милиционер время от времени подгонял их ободряющими окриками: