– Не волнуйтесь, Мария, некуда спешить, – успокаивал ее Павел. – Все равно придется ждать – уж лучше здесь, чем в больнице. Доктор Мясницкий, как понимаю, главврач и ваш добрый знакомый?

– От этого не легче. – Мария шумно выдохнула. – Это не значит, что он бросит все дела и станет заниматься только моей мамой. Да, создаст ей условия, насколько это возможно… Он хороший знакомый, но вряд ли теперь разрешит ухаживать за ней дома.

– И это правильно, разве нет? – Павел осторожно покосился на спутницу. Она не сорвалась, только закусила губу и в глазах заблестели слезы. – Вы уверены, что такой приступ происходит впервые? Простите за вопрос, не мое, конечно, дело…

– Все в порядке. Случались срывы и раньше, только давно. И чтобы с такой разрушительной яростью… Я испугалась – вы не представляете как… Иван Валентинович предупреждал: такое может случиться в любую минуту и «спусковым крючком», как он выразился, может послужить даже незначительное событие… Мы, естественно, оказались не готовы, все случилось так внезапно…

– Можете рассказать, что случилось с вашей мамой? Вряд ли это наследственное, верно?

– Вы правы, это не наследственное… – Маша застыла, глядя в одну точку. – Сейчас поверните направо, поедем вдоль больничной ограды.

– Понял вас. – Павел сделал вираж, перепугав бродячую собаку, мирно трусившую по своим делам. – Удивительно, что в маленьком городе есть своя психиатрическая лечебница.

– Просто повезло. – Мария невесело усмехнулась. – Если можно так выразиться. Это психиатрическое отделение районной больницы – не более того. Но отделение крупное, занимает большую площадь. Для многих это удобно – не надо везти пациентов в соседние города. Приехали, Павел Андреевич, заезжайте в ворота…

В этом было что-то символическое. Утром – воровская малина, днем – психбольница. Первое, если честно, понравилось больше. И обитатели кремлевских подвалов – вполне милые люди… Последующие полтора часа он недоумевал: откуда в городе столько душевнобольных? Их прятали за забором, со стороны – все пристойно, но стоило оказаться внутри, как волосы вставали дыбом. Этот послевоенный феномен был страшным и пока оставался неизученным. По садику слонялись люди в больничных пижамах, некоторые сидели на скамейках. На вид – обычные люди, молодые, пожилые, но у большинства из них пустые глаза. На крыльце дежурили санитары, которые наблюдали за подопечными. Машина, на которой привезли Елену Витальевну, стояла на стоянке за беседкой. В здание пропустили – стоило лишь назвать пару фамилий. По больничному коридору тоже сновали люди. За дверью кто-то смеялся. Скороговоркой частила растрепанная женщина – видимо, сама с собой: Сенечка завтра вернется с войны, она это точно знает, уже отбил телеграмму со станции, осталось только сбегать на базар, купить что-нибудь к столу… «Семеновна, ты дура! – рассмеялся растрепанный юродивый. – Твоего Сенечку бомбой убило на Висле. Об этом вся округа знает, а ты – нет!» Дорогу заступила молодая женщина со взглядом принципиального партработника, вытянула шею, стала пристально разглядывать. Неприятно зачесалось под лопаткой. Пациентку тактично обошли, она исподлобья смотрела вслед – словно тигрица, приготовившаяся к прыжку. Маша невольно прижалась к плечу Горина, сжала локоть.

– Спокойно, Маша, – пробормотал Павел. – Эти люди не опасны, иначе не разгуливали бы тут…

Вывод был весьма спорным, всех не запрешь. И опять же – пока гром не грянет, мужик не перекрестится…

– Вы к доктору Мясницкому? – К ним подошла плотно сбитая молодая женщина в белом халате. У нее была приятная внешность, но холодноватые глаза. Из-под медицинской шапочки стекали на плечи волнистые пряди.

Маша снова напряглась. Движение не укрылось от внимания медика.

– О, не волнуйтесь, я не пациентка… – усмехнулась женщина. – Хотя, признаюсь, одной из них недавно удавалось одурачить посетителей… Вы по поводу Душениной? Меня зовут Клара Ильинична, фамилия Макеева, я помощница Ивана Валентиновича. Пройдите в конец коридора, там будет холл и кабинет главного врача. Не знаю, на месте ли Иван Валентинович, но когда освободится, то обязательно с вами поговорит.

Женщина побежала дальше – она спешила. Холл напоминал большую нишу. На стук никто не отозвался, дверь была заперта – хорошо, имелась скамья. Мария съежилась, прижала к груди сумочку, обтянутую замшей. Глянула искоса.

– Страшновато здесь…

«Ничего и не страшно, – подумал Павел. – Все свои, советские люди».

– Никогда здесь не были?

– Бог миловал. Отец приезжал к Ивану Валентиновичу, привозили маму на осмотр. Но это было давно, еще прошлым летом. Больница уже работала – ее открыли по приказу крупного чиновника из облздрава…

– Маша, дорогая, прости, что заставил ждать. – Из коридора вывернул мужчина в белом халате со связкой ключей в руке.

Поднялись одновременно. Доктор Мясницкий, вопреки представлениям, оказался не такой уж харизматичной фигурой. Среднего роста, коротко стриженный, с правильным, но каким-то «усредненным» лицом. В армии он, похоже, не служил – отсутствовала армейская выправка, заметно сутулился. Когда он улыбался, на лице появлялись морщины.

– Иван Валентинович, что с моей мамой? Ее уже осмотрели? Что произошло? Она останется в больнице?

– Ох, Машуля, так много вопросов. Я ведь даже не знаю, что у вас произошло. Признаться, воспользовался своим положением, поместил Елену Витальевну в отдельную палату, ей ввели седативное. Я очень расстроен, Маша, и, если честно, растерян. Нужно провести обследование, выявить причины произошедшего. Мы не волшебники… А вы, молодой человек? – Доктор повернулся к Павлу, поколебавшись, протянул руку.

– Горин Павел Андреевич, уголовный розыск. – Павел ответил на рукопожатие.

– О боги, а при чем здесь уголовный розыск? – Доктор не изменился в лице, но брови слегка приподнялись.

– Все в порядке, Павел Андреевич просто меня сопровождает. Нас вчера опрашивали по поводу несчастного случая с Каплиными.

– Еще одна беда, – помрачнел Мясницкий. – Можете и меня допросить, Павел Андреевич, чтобы два раза не ходить. Добрыми товарищами мы не были, но иной раз встречались. По правде, недолюбливал Давида Марковича, но чтобы желать ему такой участи…

– Успеем еще поговорить, Иван Валентинович. Но если считаете, что в этом есть необходимость…

– Язык мой – враг мой… – Доктор натянуто улыбнулся. – Убежден, в этом нет необходимости, только время потратите. Всегда держался подальше от этого туманного товарища…

– С мамой-то что, Иван Валентинович? – перебила Маша. – Можно ее навестить?

– Пойдемте. – Доктор не стал открывать кабинет, убрал ключи в карман. – Это на втором этаже, там спокойно. Но предупреждаю, Маша, здесь командую я, а вы подчиняетесь.

Наверху действительно было тихо. Людской муравейник остался внизу, встречались лишь работники заведения. Доктор подошел к запертой двери – открыл окошко на уровне подбородка, приник к нему. Оторвался со смущенной миной, понизил голос:

– Прости, дорогая, но в палату я не пущу. Смотри отсюда. Не хватало нам повторного взрыва. Не хочу тебя огорчать, но и скрывать ничего не буду. У Елены Витальевны крайне тяжелое состояние. Все демоны, спавшие в подсознании, вырвались наружу, она стала неконтролируемой. Что послужило толчком, пока не знаю, надеюсь, ты просветишь. Она на препарате, спит. Что будет дальше… посмотрим.

– Хорошо. – Маша прильнула к оконцу, смотрела недолго, оторвалась от него, изменившись в лице. – Боже мой, зачем ее пристегнули ремнями? Это так необходимо?

– Ты не ребенок, – доктор нахмурился, – должна понимать. Она не может все время находиться в смирительной рубашке. Твоя мама бросалась на санитаров, ее с трудом зафиксировали. Но когда пытались поставить укол, опять пришла в неистовство, выбила шприц… Санитары справятся, люди бывалые, дело не в этом. Она сама себе причинит вред. А у нас, знаешь ли, не хватает средств обить каждую палату мягким войлоком, если понимаешь, о чем я…