— Да, не Москва, — констатировал Павел. — А за этим столом кто работал? — он осторожно постучал по столешнице.

— Нет его больше, — охотно отозвался Борис. — Скончался дорогой товарищ, Малышев Виктор Семенович. На этом месте его инфаркт и подкараулил. Сидел, работал, ничто не предвещало, вдруг голову уронил, задергался… Вдвоем мы с ним были — как с тобой сейчас. Только ты живой, а он нет. Месяц назад случилось. Хороший человек был, только пожилой уже, возглавлял нашу первичную партийную организацию. В РОВД 12 человек — члены КПСС. Напрягся ты что-то, Павел, — Чайкин прищурился. — Не бойся, место не проклято, ну, помер человек, с кем не бывает…

— Со мной еще не бывало… Слушай, а Микульчин скоро придет? Рабочий день в разгаре, это ничего?

— Эй, поосторожнее, — забеспокоился Чайкин. — А то и впрямь придет. Был уже с утра, потом в больницу побежал. Нездоров Константин Юрьевич, язва не дает покоя, ходит через день на процедуры. Обычно вечером, но сегодня — вот так, с утра.

Отворилась дверь, тяжело ступая, вошел мужчина — жилистый, сухой. Он был еще не старый, лет пятидесяти. Жесткие волосы были тщательно выстрижены, помечены мазками седины. Чайкин укоризненно глянул на Павла: ну, и зачем спросил?

Обнаружив в комнате постороннего, мужчина нахмурился. Болдин поднялся.

— Это тот самый, товарищ капитан, — скупо пояснил Чайкин. — Вроде нормальный, не заносчивый, как все москвичи.

«А вы со всеми москвичами знакомы, товарищ лейтенант?» — чуть не сорвалось у Павла с языка.

— Разберемся, — у начальника отдела был неспешный хрипловатый голос. Обменялись рукопожатием, Микульчин направился к столу в центре комнаты. Проблемы со здоровьем были видны невооруженным глазом. Человек тяжело ходил, плохо дышал. Когда садился, не сдержал гримасу боли.

— Все в порядке, Константин Юрьевич? — участливо спросил Чайкин.

Микульчин отмахнулся:

— Нормально. Где все?

— Работают, товарищ капитан. Ну… так они сказали. Чекалин пошел опрашивать свидетелей драки на Мостовой. Максимов на пристань убежал — там ЧП.

— Ладно… — Микульчин хмуро уставился на новенького. В глазах начальника отдела застыла затаенная печаль. — Значит, ты у нас Болдин, которого так расхваливал Ваншенин… Понял уже, что это не Москва?

— Понял, товарищ капитан.

— В партии состоишь?

— Нет, товарищ капитан.

— Надо состоять, товарищ старший лейтенант.

— Понимаю, товарищ капитан. Разрешите не сегодня? Не готов еще.

Хрюкнул Чайкин — и тут же сделался серьезным, даже озабоченным.

— Вижу, что не готов, — взгляд начальника скользнул по потертой джинсовой ткани. — Ладно, живи пока, посмотрим, что ты из себя представляешь. Уже устроился?

— Нет, Константин Юрьевич, только прибыл — и сразу сюда.

— Один, без жены?

— Чтобы она ему всю ссылку испортила? — хихикнул Чайкин.

— Не женат, товарищ капитан.

— Ну, конечно, не сообразил, — Микульчин тяжело вздохнул, стал перебирать папки на краю стола.

«Я же здесь со скуки подохну», — тоскливо подумал Болдин.

Срочными делами, от которых зависит судьба страны, отдел явно не перегружен. Мог бы уйти в работу — но нет. И чем глушить тоску по утраченному? Алкоголем? Рано еще, да и нет подобного опыта.

Отворилась дверь, ворвался крепыш с широкой физиономией и густыми волосами. Модные баки сползали по вискам почти до скул. Жилетка и клетчатая рубаха смотрелись еще ничего, а вот пижонские туфли с острыми носками — хуже некуда. Провинциальная мода была сурова, как сибирская зима.

— Представляете, товарищ капитан, на Каинке потерпел крушение прогулочный теплоход! — объявил крепыш. — Из Бакатино к Днепру шел. Народа на борту — полно. Экспедиция какая-то, дачники, просто отдыхающие. Аккурат напротив нас и навернулись.

— Это как? — не понял Микульчин. — Как на нашей Каинке можно навернуться?

— Ну, не то чтобы совсем, — смутился парень в безрукавке, — сошли с фарватера, сели на мель…

— Ошибка пилотирования, — подсказал Чайкин.

— Точно, — согласился крепыш. — А еще закусывать надо при управлении крупногабаритными плавсредствами. В общем, теплоход брюхо пропорол, но по инерции двигался дальше, с мели сошел — и к причалу… Пока дошел, тонуть начал. Народ — в панику, кто на причал перепрыгивает, кто в воду сигает — а потом вплавь до берега… Полностью не затонул, глубина небольшая, но осел основательно. Теперь торчит на причале — картинка, я вам скажу. Спасательная команда из береговой конторы прибыла, давай людей с теплохода эвакуировать… В общем, все живы, особо пострадавших нет, но есть крупный материальный ущерб — целый теплоход. Просто так его не вытащишь, пробоину надо чинить, воду откачивать. Теперь у нас, как в Севастополе, есть собственный памятник погибшим кораблям. Максимов, — оперативник сунул Павлу широкую ладонь, — Владимир Максимов, старший лейтенант, оперуполномоченный. А ты тот самый, о котором все уши прожужжали? Ну, как вам новость, мужики?

— А что, незабываемо, — оценил известие Чайкин. — Такую прогулку на всю жизнь запомнишь.

— Прокурорские работают, — добавил Максимов. — Пока не выяснят обстоятельства, никого не отпустят. Членов команды, конечно, задержат, капитана точно посадят, даже если не виноват, у руководства порта приписки будут крупные неприятности…

— Хорошо, что без жертв, — крякнул Микульчин. — Наши люди там нужны?

— Перебьются, — махнул рукой Максимов. — Халатность — не по нашей части, сами разберутся. Интрига в том, что делать теперь с теплоходом? Не оставишь же его на вечном приколе — тогда причал передвигать придется. Будут латать, потом буксировать в Смоленск — больше некуда. А это по реке — сто верст.

— Надо же, — задумчиво вымолвил Микульчин. — Не припомню, чтобы у нас подобное происходило.

Все присутствующие задумчиво уставились на нового сотрудника. Стало неуютно.

— Это не я, — сказал Павел.

— Но до тебя этого не было, — сказал Микульчин.

Снова растворилась дверь, объявился еще один персонаж — лет тридцати с хвостиком — худой, лысоватый, одетый в обтягивающую водолазку и распахнутую ветровку. Буркнув «здрасьте», направился к единственному не занятому столу, остановил туманный взгляд на незнакомце. Включилась память, пожали руки, сотрудник отправился дальше.

— Старший лейтенант Чекалин Геннадий Тимофеевич, — представил стороны Чайкин, — и старший лейтенант Болдин Павел… как тебя по батюшке?

— Викторович.

— Я понял, — буркнул сотрудник. — Как там столица?

— Спит спокойно, — пожал плечами Болдин.

— Дымком потянуло, — зашмыгал носом Борис. — Шашлыки жарил, Геннадий Тимофеевич?

— Если бы, — огрызнулся Чекалин. — Пожар на деревообрабатывающем комбинате, не слышали еще? Я свидетелей по драке опрашивал — они в палаточном городке обитают, возвращался в город… ну и, знаешь, командир, не смог проехать мимо. Дым такой, словно ядерная бомба рванула. Народ через лес удирал, дышать там нечем… Возгорание у столярного цеха — эти умники там покрышки от грузовой автотехники складировали. Вот же додумались… Хотя все мы задним умом крепки. Окна нараспашку, вылетела искра от шлифовального круга. Пожарку до последнего не вызывали, директор запретил, орал, чтобы сами тушили. Думал, обойдется. Да и звания передового производства можно лишиться, не говоря уж о прочих прелестях, например тюрьме… Работяги так и бегали с ведрами, пока разгоралось. Потом ветерок подул, огонь на соседнее здание перекинулся. Бухгалтер не выдержал — ударил в набат… Когда пожарники приехали, столярный цех почти полностью выгорел, соседнее здание — наполовину, несколько человек по скорой увезли — надышались дыма. Теперь хана всему руководству предприятия. Не представляю, как будут восстанавливать сгоревшие цеха и оборудование — это какие же колоссальные убытки!..

— Вот же незадача, — проворчал Микульчин. — Два ЧП за один день — многовато.

И снова, не сговариваясь, все посмотрели на Болдина.

— Что? — разозлился Павел. — Пожар — тоже моя работа?