Он намеренно перешел на «ты», что для англичанина не имело никакого значения. Тем временем Слепцов включил стоящий на столе магнитофон, чудо немецких технологий.

– Фамилия, имя, отчество.

– Стив Грант.

– Должность понятно где.

– Второй секретарь посольства.

– Давно работаешь?

– Семь лет.

– А до тебя кто был?

– Генри Морган.

– Ого! – Слепцов хмыкнул. – Не потомок ли известного пирата?

– Нет.

Стив не понял юмора, а может, просто не знал про пирата Моргана, книг мало читал.

– Вы встречались с Вячеславом Когановым, комиссаром госбезопасности, на Крымской набережной два дня назад?

Слепцов приступил к основной фазе допроса. Шутки кончились.

– Встречался. А разве это запрещено?

Англичанин недоуменно пожал плечами.

– У вас, может быть, и разрешено, а комиссару Коганову запрещено. У вас ведь была неофициальная встреча? Ведь так?

Стив промолчал в ответ.

– Можешь не отвечать – и так понятно, – резюмировал Слепцов.

«Знает ведь все, сволочь! Опять завилял», – подумал Комов.

– А в чем заключалось содержание вашей беседы?

– Мы согласовывали совместные действия.

– Какие еще действия, какие у вас могут быть совместные действия? – Слепцов удивленно вздернул брови. – Будущие диверсии, теракты и сколько за них заплатят? Это вы обсуждали?

Англичанин молчал, но заговорил Комов.

– Послушай-ка, лимонник. Если ты продолжишь кривляться, то мы из тебя все жилы с кишками вытянем. Все равно все расскажешь. А потом твой трупик зароем в лесах Подмосковья. Знаешь песенку: «И никто не узнает, где могилка моя»? Пошел в театр с любовницей и пропал. Скорее всего, подумают, что у нее задержался и забылся за половыми упражнениями. Недельку подождут, а потом начнут искать. Естественно, не найдут, и дело повиснет навечно. Давай выкладывай все как на духу.

Комов, когда требовалось, прессовал жестко, мало кто мог такое выдержать. А Стив Грант не был профессионалом, а лишь посредником. Впрочем, губарей не интересовало, кто ему давал поручения, их интересовало участие Коганова в этих поручениях.

– Что ты передавал Коганову? – задал очередной вопрос Слепцов.

– Рекомендации по работе с антисоветским подпольем, дезертирами, предпочтительные объекты для террористических актов, советы по саботажу в отдельных отраслях промышленности. Коганов потом отчитывался и получал вознаграждение. Большие деньги.

– Ты знал такого Альберта Зимку? – спросил Алексей.

– Слышал. Его нужно было связать с Армией Крайовой, – пояснил англичанин.

«Это куда ж мы залезли?! – подумал Комов. – Это не наш уровень и вне нашей компетенции. По крайней мере, на этом уровне».

Он посмотрел на Стива, сидящего возле стены, – ему так и не предложили вернуться на табуретку, а сам он не решился.

– Да сядь ты по-нормальному – разговор по существу пошел.

Комов состроил на губах улыбку и подмигнул бедолаге.

Допрос длился еще часа два. Слепцову даже пришлось сменить в магнитофоне пленку.

– Посиди пока у нас, – сказал Комов Стиву на прощанье. – Здесь для тебя безопасней будет – в серьезные игры ты ввязался, где человеческая жизнь ничего не стоит. Кормить тебя будут нормально. А дальше… А дальше не знаю – как судьба вырулит.

– Надо идти к Волошину – пускай разгребает, – предложил он, когда они со Слепцовым покинули камеру. – Это не наши дела.

– Однозначно, – согласился Слепцов. – Пленку с записью надо спрятать поглубже на всякий неожиданный случай. А я вместо нее напишу протокол. Стив подпишет – куда он денется.

Он прекрасно понимал, о чем говорит.

В тот же день Комов пошел к Волошину, подробно доложил о театральной операции и отдал протокол допроса Стива Гранта. Рассказал о наличии магнитофонной записи допроса, – мол, когда понадобится, то предъявим.

– Я не нужен больше по этому делу? – спросил он Волошина.

– Не нужен. – Волошин поморщился. – И я скоро буду не нужен.

На следующий день майора Волошина вызвал к себе начальник управления.

«Зачем я ему понадобился? – подумал Волошин. – Ему все доложено. Вопросы какие-нибудь появились?»

Но ситуация оказалась намного интереснее. Когда он вошел в кабинет начальника, там сидел полковник с эмблемами МГБ.

«Этот еще что здесь делает?!» – подумал он.

Начальник управления предложил Волошину присесть и, указав рукой на незнакомого офицера, сказал:

– Вот полковник Маслов предъявляет к нам претензии. Требует выдать им британского дипломата.

– Какого дипломата? – попытался разыграть дурака Волошин.

– Не надо умничать, – осек его полковник. – Того дипломата Стива Гранта, которого вы задержали в Большом театре по непонятной причине. Передайте его нам. Мы с ним поговорим и отпустим – вам хлопот меньше.

«Как-то раскопали. Умеют работать», – оценил Волошин.

– А кто требует? – встрял в разговор начальник управления.

– Комиссар Коганов.

– На бумаге это требование изложено с соответствующей подписью?

– Пока нет, но будет изложено, – сказал Маслов. – Вы же не хотите неприятностей?

– Вот когда будет изложено, тогда и приходите. И британского консула с собой приведите – вы же этого Стива Гранта ни в чем не обвиняете? А у нас свои резоны – вот мы их консулу и предоставим. Вы свободны, товарищ полковник.

Полковник побледнел. Он не привык, чтобы его выставляли как мальчишку.

– Это ведь дело по нашему ведомству.

– И нашему тоже. Почитайте совместный приказ Меркулова и Берии.

Представитель МГБ больше не стал задавать никаких вопросов. Он резко встал и, не попрощавшись, покинул кабинет.

– Напугал ежа голой задницей. Грозит, понимаешь. Возомнили о себе, – сказал начальник управления, поморщившись. – Коганов начал себя вести как крыса, загнанная в угол. Возобновите слежку, чтобы не сбежал куда-нибудь, как этот из Вильнюса, фамилии не помню. А британских дипломатов они приглашать не торопятся, иначе прихватил бы кого-нибудь их них. А самим и предъявить этому Стиву нечего, да они и не будут копать. В конце концов, заберут у нас этого англичанина, чует мое сердце. Не мытьем, так катаньем. И протокол допроса потребуют, или сам Стив им все расскажет. Для Коганова он чрезвычайно опасный свидетель – поэтому его либо сдадут просто так в посольство, мол, ошиблись, извините, либо он помрет где-нибудь невзначай. Скорее всего, второе. У Коганова это запросто. Как же его настоящая фамилия? Неужели Коган?! А мы останемся с носом. Еще предъявят что-нибудь. А нам самим что-либо предъявлять чревато непредсказуемыми последствиями.

Начальник управления задумался. Его раздумья прервал Волошин:

– У меня есть предложение. Надо идти к Берии Лаврентию Павловичу – у нас есть что предъявить.

Начальник аж подпрыгнул от неожиданной инициативы.

– Кто пойдет, с чем пойдет?

– У нас имеется полная магнитофонная запись допроса англичанина. В протоколе лишь часть. Он много чего интересного рассказал. А пойду я, типа, нарушая все уставы и субординацию. В случае удачи никто об этом и не вспомнит, а если неудачно, то вы меня накажете по всей строгости и скажете, мол, молодой, горячий, исправим, воспитаем. Вы сможете мне организовать эту встречу? А то ведь впритык успеваем, если вообще успеем.

Волошин застыл в ожидании.

– Наверное, смогу, – немного подумав, ответил начальник. – Есть у меня выход на одного из его секретарей. Обоснуем, что имеются данные, которые можно показать только ему, товарищу Берии. Он прекрасно представляет все интриги и шашни внутри ведомства, поэтому поймет. Да и вообще Лаврентий Палыч шибко любопытный. Только запись допроса дайте мне сначала послушать.

В бюро пропусков на Лубянке проблем не возникло, пропуск Волошину был заказан. Охранник при входе попросил открыть папку, посмотрел на магнитофонные ленты и сказал с безразличным тоном:

– Проходите.

Видимо, здесь такие атрибуты не являлись некоей диковинкой.

Волошин прошел в приемную Берии. За столами сидели два офицера в форме МГБ. Вдоль стен на стульях расположились люди в ожидании приема: военные в высоких чинах и штатские. У всех напряженные позы, потухшие глаза и обреченно-отрешенные лица, бледные до синевы. А может, просто освещение такое неяркое было, – может, здесь всегда так. Никто не разговаривал – стояла тревожная тишина. Друг на друга никто не смотрел – все как сомнамбулы, уставились на дверь в кабинет Берии. В нее вызванные товарищи входили, а назад не выходили, что многих напрягало. Волошин знал, что там имеется другой выход, и не особо волновался. Его вообще в силу характера сложно было напрячь.