Фомин подсел к женщине средних лет и с короткой прической, едва закрывающей уши. Она о чем-то усиленно думала в застывшем состоянии, глядя в сторону окна. Михаил представился.

Женщина оторвалась от раздумий, встряхнула головой и воззрилась на молодого человека, назвавшегося журналистом.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорила она. – Я там находилась последние три месяца, поэтому, наверное, и выжила. А если бы подольше… Это даже не шовинизм, это плановое уничтожение населения. В лагере содержались пленные советские солдаты и гражданские из местных. В основном русские, литовцев было мало. Когда бараки переполнились, люди жили на улице, спали на досках, а то и прямо на земле. Кормили кое-как, кусок хлеба на день, поэтому многие умирали от голода. И пуль тратить не надо. Это при том, что кого-то постоянно допрашивали с применением изуверских пыток, подвешивали на столбах и держали в особых шкафах, от этого тоже умирали. – Женщина всхлипнула. Фомин молча ждал продолжения рассказа. Она достала носовой платок, протерла глаза и продолжила: – Летом люди ели крапиву, а зимой то, что подбрасывали местные жители. Охрана этому не препятствовала. Многие сутками лежали на земле, не в силах подняться…

Фомин осознал, что этот рассказ может длиться бесконечно, и перебил женщину, показав портрет Альберта. Об этом позаботились заранее, сделав несколько дубликатов.

– Вам знаком этот человек?

Глаза у собеседницы налились угрюмой злобой.

– Еще бы! Этого мерзавца я бы собственноручно повесила. Чего он только не творил. Если ему кто-то не понравился, взгляд не тот, то он отводил его в сторонку и тыкал ножом. Не насмерть, а чтобы причинить боль. Это ему нравилось. И еще девчонок таскал, несовершеннолетних. Вытащит, которая понравилась, и начинает охальничать руками прямо при всех, а потом уводит с собой. А если девчонка сопротивлялась, то он начинал ее нещадно бить и гадко угрожал. Вот типа так: «Не дергайся. Будешь у меня сосать в заглот, чтобы у тебя клитор без наркоза не выдрали». И это один пример, а он еще много всяких гадостей говорил.

Фомин оценил фразу. Он бы тоже повесил этого Альберта собственноручно.

– Если хочешь подробней, то обратись к Кате. Она побывала в его руках.

Женщина указала на симпатичную девушку, даже девчонку, сидевшую за угловым столом и что-то черкавшую карандашом в тетрадке. В отличие от сослуживицы, она явно ухаживала за собой: длинные волнистые волосы ниспадали на плечи, губы напомажены, ресницы подкрашены, одета она была в плиссированную юбку до середины бедра и обтягивающую блузку, подчеркивающую ее ладную фигурку.

Девушка Фомину сразу же очень понравилась, а когда он заглянул в ее наивные глаза испуганной лани, то сильно и не вовремя возбудился. На его брюках появился едва заметный бугорок. Миша даже не стал присаживаться за ее столик, а сразу же пригласил Катю в ближайшее кафе, мол, чтобы спокойно поговорить, не мешая остальному персоналу. Та на удивление сразу же согласилась, поняв, куда клонит молодой симпатичный человек. Видимо, он ей тоже понравился, а тут такой подходящий повод, чтобы смыться с работы, коль журналист пригласил.

Войдя в полупустое заведение под названием «Птица», они заняли свободный столик и заказали бутылку сухого вина с легкой закуской.

– Меня давно никто не приглашал в кафе, – призналась девушка.

«Врет, наверно, – подумал Фомин. – Таких все подряд приглашают. Ну да ладно».

Они столкнулись под столом коленками, и Катя таинственно улыбнулась.

«Сначала поговорим, а потом как карта ляжет», – прикинул Фомин.

– Расскажи мне про Альберта Зимку.

Михаил сразу же перешел на «ты», но девушку это ничуть не смутило.

– Он организовал частный бордель и уводил туда девчонок из лагеря. И меня увел. Сначала употреблял девочку сам, а потом сдавал в аренду немецким офицерам. Некоторые девочки пропадали, и он набирал следующих. Одновременно у него жили пятеро. Содержал он нас хорошо, не то что в лагере: кормил досыта, одевал в соблазнительные платья, не обижал. Это и понятно – иначе на что бы мы годились. Когда пришла Красная армия, девушки и не собирались расходиться – жилось им комфортно, и кто-то их взял под свое крыло. Но я ушла – не хотела быть куклой для мужских развлечений. Альберт там тоже иногда появляется. До сих пор. В качестве клиента… Тебя еще что-нибудь интересует?

– Да не особо, – сказал Фомин, переваривая сказанное, особенно про «иногда появляется».

– А ты правда журналист? – спросила девушка, с недоверием глядя на Михаила.

– Не совсем. – Фомин замялся. – Меня просто попросили найти этого Альберта очень серьезные люди. Не смог отказать.

– Не советую с ним связываться, – сказала девушка. – Он предела не знает.

Фомин погладил ее по руке.

– Спасибо за предупреждение.

Заиграла музыка из патефона, стоящего на подоконнике: «Утомленное солнце…».

– Ты танцуешь? – спросила Катя.

– Танго не умею, – признался Михаил.

– Можно танцевать танго не как танго, – успокоила его Катя.

– Ну, тогда пошли.

Он за руку вывел девушку из-за стола и бросил взгляд на ее точеные ноги. Юбка позволяла.

«Очень любопытно, как говорит Комов», – подумал Фомин.

Они молча танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Губы их встретились и не расцеплялись до конца танца. Говорить было не о чем – парочка наслаждалась единением тел. «В этот час прозвучали слова твои». Но слова отсутствовали. Музыка утихла, и они вернулись за стол. Пили вино и разговаривали, чтобы лучше понять друг друга. За окном вечерело.

– Ты где остановился? – неожиданно спросила Катя.

– В гостинице, – ответил Фомин и недоуменно посмотрел на девушку.

– В гостинице слишком хлопотно. – Катя на минуту задумалась. – Поехали ко мне – надо привести к общему знаменателю наши отношения.

Вот так вот откровенно. Девушки, послужившие в борделе, не отягощали себя интеллигентскими рефлексиями.

…Они занимались любовью всю ночь. Катя извивалась неутомимой ящерицей, подвигая партнера на все новые и новые проникновения. А в шесть утра Фомин вскочил с кровати как ошпаренный и начал торопливо одеваться.

– Ты куда в такую рань? – полусонным голосом спросила Катя.

– Время подгоняет, – сказал Фомин, застегивая брюки. – Время – деньги, время – жизнь.

Семь часов утра являлось контрольным сроком возвращения в гостиницу.

Он поцеловал девушку в губы и покинул квартиру, думая, что никогда с ней больше не увидится. Но он ошибался.

Циценас с облегчением вздохнул, когда Фомин вошел в комнату. Часы показывали без четверти семь. Кивнув друг другу, партнеры уселись на диван и молча уставились друг на друга. Первым не выдержал Влад:

– Ты где пропадал?

– Девушка одна попалась. Рассказывала мне про Альберта так интересно, что я не мог оторваться всю ночь, – с усмешкой проговорил Фомин.

– С тобой все понятно. – Циценас усмехнулся в ответ. – Ты кем у нас теперь числишься? Ловеласом или Казановой?

– Скорее, донжуаном. Нет, она правда многое прояснила.

Фомин поведал о новых фактах из биографии Альберта.

– Ну да, все подтверждается. Альберт Зимка. – Циценас кивнул. – Пора посетить местное НКВД, а именно – ОББ. Интересно, наши связаны с ними хоть как-то, и что они об этом Альберте знают, и что скажут?

– Зачем? – возразил Фомин. – Пускай Волошин выясняет с ними отношения. Мы установили личность фигуранта со всеми подробностями. Задание выполнили. Нужно ехать в Москву и докладывать. А излишнее любопытство чревато неожиданными последствиями. Мы с Комовым в Одессе в такое дерьмо вляпались. Еле выбрались. И Волошин предупреждал, чтоб не лезли свиным рылом в местный калашный ряд. И вообще, странно все как-то… В Литве установлена советская власть, а по Вильнюсу гуляет бывший эсэсовец, гауптмн и, похоже, свил здесь гнездо. Ходит в бордели, заказывает картины, многие его знают, и все нормально. И что? НКВД не дремлет?

– Нет, все-таки я туда наведаюсь, – заупрямился Влад.