— Умерла, — очень тихо сказала Трия.

Хват, все еще зажатый между челюстями Пижонии, внезапно поскользнулся, и две-три пугающих секунды казалось, что братья свалятся в горло мертвого дракона. Джоны завопили вновь. Макбоб первым поспешил им на помощь.

— Держитесь, держитесь! — крикнул он, вцепившись в руку Джона Хвата. Братья зашумели во второй раз (на этот раз благодаря своего спасителя), а затем, когда Хват, наконец, спрыгнул на землю, все захлопали в ладоши.

— Это было как-то уж слишком близко, — заметил Ворчун.

— Что случилось с младенцем? — спросил Финнеган, оглядываясь.

— Уполз, — ответил Джон Филей.

— Видел, куда? — спросил Финнеган. — Почему ты его не остановил?

— Потому что в тот момент мы были во рту его родительницы, — ответил Филей.

— Он не уйдет далеко, — ответил Шалопуто. — К тому же, что он может сделать плохого? Он один.

Финнеган был мрачен.

— Я тебе скажу, что он может сделать. Он может породить других таких же, когда повзрослеет, — сказал он. — Драконы — гермафродиты, и даже если остался всего один, со временем возникнут другие. Кстати, как тебя зовут?

— Шалопуто, — ответил тылкрыс, и все начали знакомиться, объясняться, приветствовать и благодарить друг друга. Когда приветствия закончились, а пыль, взметнувшаяся в битве, начала оседать, из кустов возникла радостная мелодия, быстро подхваченная в самых разных уголках острова. Казалось, животная жизнь пела от радости, празднуя конец владычества Нифагании Пижонии.

На самом деле у неожиданной песни оказалась более прагматичная причина: это был призыв полакомиться мертвым драконом. Через полминуты отовсюду слетелись птицы: некоторые не больше колибри, другие — размером с грифа, одни элегантные, как цапли, другие неловкие, как пингвины. Сперва их были десятки, потом — сотни, а затем тело Пижонии от рыла до хвоста покрыли тысячи птиц, засовывая клювы под чешуйки, чтобы выудить оттуда клещей и вшей, множившихся на драконьем теле, а затем прорваться сквозь кожу к сытно пахнущему мясу.

Шум их обеденной болтовни оказался таким громким, что говорить стало невозможно, и по совету Финнегана они оставили птиц пировать и последовали за ним в маленький дом из белого камня, его резиденцию на время поисков дракона. Жилище Фея было весьма аскетичным: на полу лежал матрас, старое одеяло и плоская подушка; в очаге горел огонь, а на огне стоял горшок с тушеными овощами. Стену украшала карта острова Частного Случая с широкой сетью линий, представляющих многочисленные путешествия Финнегана по Часу. А на самом видном месте, над неудобной кроватью, к стене была прилеплена простая картина, изображавшая бледную темноволосую девушку в синей с оранжевым тунике.

— Кто эта леди? — спросил До-До. Шалопуто ткнул его под ребра. — А что такого я сказал? — возмутился До-До.

— Это моя леди, — ответил Финнеган, глядя на картину. — Моя принцесса Боа.

— О, да… понятно, — пробормотал До-До.

— Она очень красивая, — сказала Трия.

— Картина не может передать всей ее красоты. Это лишь эхо эха. Она изменяла воздух, которым дышала; землю, по которой шла. Она меняла все, что видела, и сам мир становился новым, — Финнеган отвернулся от картины и посмотрел в окно, хотя вид частично закрывали густые растения, выросшие после недавнего дождя. — Единственное, в чем я вижу для себя какой-то смысл после ее ухода, это в уничтожении убившей ее расы. А когда все драконы умрут, я избавлюсь и от своей жизни.

— Избавишься от своей жизни? — в ужасе переспросила Женева. — Как ты можешь такое говорить — как можешь даже думать об этом!

— Моя жизнь не здесь, не на Часах, а с ней. Я хочу быть там, где моя Принцесса. Я очень хочу уйти отсюда навсегда. Но не раньше, чем уничтожу всех червей.

— Вряд ли их осталось много, — радостно сказал Джон Хват.

— Ты прав, — ответил Финнеган, и в его голосе послышалось удовлетворение. — Моя работа почти сделана. Жаль, что я потерял младенца… по собственной глупости. Надо было помнить, что он уползает. Но если я найду его сейчас, тварь не успеет подрасти.

— Ты ранен, — возразила Женева.

— Я легко выздоравливаю. У меня бывали раны и похуже, но я все равно поправлялся. Не следует терять времени. Драконы, принадлежащие королевским родам, как этот младенец, растут невероятно быстро. Если они хорошо питаются, то могут за час удвоить свой размер.

— Ты шутишь.

— Я редко шучу, — с сожалением ответил Финнеган. — И точно не о червях. — Он грустно взглянул на своих спутников. — Пожалуйста, оставайтесь здесь, если хотите, — сказал он. — Вот еда, ее мне приносит местное племя кадош. В горшке — миджабы с кэрри, есть пироги мичельмас. Хватит на всех. Простите, что не могу составить вам компанию.

— Пожалуйста, подождите, — сказал Шалопуто, когда Финнеган направился к двери. — У меня строгие инструкции забрать всех, включая и вас, мистер Фей. Женщины Фантомайя считают, что вам принадлежит очень важная роль в грядущей войне.

— Я объявил свою войну, мистер Шалопуто, — ответил Фей. — И сражаюсь уже почти пятнадцать лет. Год я провел на склонах горы Галигали, следя за драконами, жившими в лавовых реках. Это была сложная кампания. Несколько раз, когда начинал извергаться вулкан, я едва не поджаривался, но все-таки убил червей. Все шестнадцать. А затем на Вздоре, таком же красивом и зеленом острове, как этот, только без странной эволюции, я охотился за пятью членами клана Казиамия, отвратительными, убийственными созданиями, маленькими, но жестокими. На это ушло больше года. На Внешних островах был только один, но он жил в руинах дворца, и местные крестьяне поклонялись ему, утверждая, что капля его крови излечивает любые заболевания. Бред, конечно. Эти твари могут быть очень умными, очень ловко обманывают…

— Думаю, ты уже объяснил свое отношение, — сказал Джон Соня.

Наступила долгая тишина. Очень-очень медленно Финнеган посмотрел на братьев.

— Мое отношение? — переспросил он. — Мое? А какое отношение может быть еще? Думаешь, хватило бы десяти мертвых червяков? Или сотни? Или, чтобы объяснить мое отношение, достаточно смерти одного?

Соня раскрыл рот, чтобы ответить, но Джон Хват молча приложил указательный палец к его губам и тихо сказал:

— Помолчи, Джон.

В разговор вступила Женева.

— Мистер Фей, — с большим уважением сказала она. — Мы лишь хотим, чтобы вы поняли — вы нам нужны. В данный момент есть только мы и женщины Фантомайя…

— И Кэнди, — сказал Шалопуто.

— Возможно, — кивнула Женева. — Но нас очень мало, вот что я имею в виду. А Тлен очень силен.

Все глаза были прикованы к Финнегану, все ждали, что он ответит. Сам он смотрел в окно.

— Мне надо подумать, — наконец, сказал Финнеган. — Угощайтесь пока миджабом и пирогом.

С этими словами он слегка наклонил голову и вышел.

— Странный парень, — заметил Джон Ворчун.

— Он не хочет идти, — сказала Трия.

— Он должен, — произнес Шалопуто. — Диаманда очень настаивала. Думаю, она считает, что по какой-то причине он сыграет в деле ключевую роль.

— Только гляньте, — сказал Том. — Опять дождь.

Он был прав. Несколько толстых капель упали на подоконник, и вскоре по крыше застучал ливень.

Шалопуто подошел к Женеве.

— Думаешь, мне стоит с ним поговорить? — спросил он.

— С Финнеганом?

— Да.

— Попробуй. Но я бы не слишком надеялась.

Шалопуто вышел под теплый дождь. Финнеган стоял в нескольких метрах от дома, подставив лицо струям дождя. Он быстро посмотрел на Шалопуто, а потом вернулся к своей дождевой ванне.

— Знаешь легенду этого Часа? — спросил он.

— Нет. Кажется, нет, — ответил Шалопуто.

— В общем, где-то на острове (хотя сам я никогда их не видел) живет племя крылатых созданий, которые называются фататаи. Тихие, застенчивые люди, похожие на ангелов. Их очень мало, потому что… — он опустил глаза, — потому что им трудно найти свою любовь, и в брак фататаи вступают редко. В легенде говорится, что жил-был фататай по имени Дитя Нума, который влюбился.