«Он не видит меня», — догадался Гарри.

Радость была преждевременной. Пророк продолжал вглядываться в сгущавшуюся темноту так, словно видел в ней что-то, но не мог разобрать, будто его подводили глаза. Но рисковать он не собирался, поэтому снова поднял посох и выстрелил.

Гарри не стал ждать, пока его настигнет огонь. Он ринулся к лестнице, моля бога, чтобы Тед уже выбрался оттуда. Язык пламени просвистел совсем рядом, дохнув смертоносным жаром, и ударил в стену с такой силой, что в кирпиче побежали трещины. Гарри оглянулся и увидел, что пророк, больше не обращая внимания на странный фантом, направился к темной трещине, за которой лежала Субстанция.

Гарри проследил за ним взглядом. В сгущавшейся темноте берег и море стали видны отчетливее, и на секунду ему захотелось вернуться туда, побежать вслед за пророком и оказаться на берегу моря под высоким сводом чужого неба.

В это мгновение из темноты, откуда-то слева, он услышал слабый страдальческий голос:

— Прости, Гарри… пожалуйста… прости…

С замиранием сердца Гарри отвернулся от лестницы, поискал глазами Теда. Тот лежал на нижней площадке шагах в семи или восьми от Гарри, раскинув руки, раненный в грудь. Рана была обширная и глубокая — даже странно, что он еще мог дышать и говорить. Гарри подошел к нему.

— Возьми меня за руку, — попросил Тед.

— Я держу ее, — ответил Гарри.

— Ничего не чувствую.

— Может, это и к лучшему, — сказал Гарри. — Сейчас я тебя отсюда вытащу.

— Он пришел из ниоткуда…

— Не думай об этом.

— Я не лез туда, как ты велел, а потом… Он пришел из ниоткуда…

— Помолчи, ладно? — Гарри обхватил Теда. — Ну как, ты готов?

Тед только застонал. Гарри набрал в легкие побольше воздуха, выпрямился и поволок раненого наверх. Серебристый свет окончательно погас, и идти стало еще труднее. Но остановился Гарри только раз, когда по телу Теда прошла легкая судорога.

— Держись, — говорил Гарри. — Держись.

Они добрались до лестницы, и Гарри потащил приятеля по ступенькам. На секунду он оглянулся и увидел пророка, все еще стоявшего на пороге между Космом и Метакосмом Конечно, сейчас он шагнет в другой мир. Конечно, он туда и стремился. Но почему ради этого потребовалось убить столько невинных душ, осталось для Гарри загадкой, которую он не надеялся решить в скором времени.

— Уже поздно, Гарри, — сказала Норма.

Она сидела в том же кресле возле окна, и рядом бубнили телевизоры. По всем каналам шли ночные шоу.

— Можно чего-нибудь выпить? — спросил Гарри.

— Налей сам.

В темноте, освещенной мерцанием телеэкранов, Гарри подошел к столику рядом с креслом и налил себе бренди.

— Ты в крови, Гарри, — заметила Норма. Обоняние от части заменяло ей глаза.

— Это не моя кровь. Теда Дюссельдорфа.

— Что случилось?

— Он умер час назад.

Норма помолчала несколько секунд, потом спросила:

— Орден?

— Не совсем.

Гарри сел на простой жесткий стул напротив Нормы, расположившейся в своем выложенном подушками троне, и рассказал ей, что случилось.

— Значит, в конечном итоге татуировки оправдали по траченные на них деньги, — сказала она, когда Гарри закончил отчет.

— Или мне повезло.

— Я не верю в везение, — возразила Норма. — Я верю в предназначение. — Она вложила в это слово все свои чувства.

— Значит, по-твоему, Теду было предназначено умереть там сегодня? — спросил Гарри. — Так я и купился на это.

— Ну и не покупайся, — отозвалась Норма с изрядной долей раздражения. — У нас свободная страна.

Гарри хлебнул бренди.

— Похоже, на этот раз мне всерьез нужна помощь, — сказал он.

— Ты про врачей? Если про врачей, то Фрейд сегодня ко мне приходил… по крайней мере, он назвался Фрейдом… так вот, его все затрахали…

— Я не про Фрейда. Я говорю про церковь или, может быть, про ФБР. Не знаю. Я должен кому-нибудь рассказать, что происходит.

— Если тебе поверят, значит, они уже куплены врагом, — сказала Норма. — Можешь не сомневаться.

Гарри вздохнул. Он знал, что она права. Среди тех, кто носил форму и рясу, были люди, в чьи обязанности входило скрывать нежелательную информацию. Если он обратится к такому человеку, его уничтожат.

— Значит, придется хорошенько подумать, прежде чем сделать выбор, — сказал он.

— Или плюнуть на это.

— Дверь нельзя открывать, Норма.

— Ты уверен?

— Дурацкий вопрос, — ответил он. — Конечно, уверен.

— Приятно слышать, — сказала Норма. — Ты не помнишь ли, когда впервые так решил?

— Я не решал. Мне так сказали.

— Кто?

— Не помню. Наверное, Гесс. Или ты.

— Я? Да меня ты не слушаешь!

— А кого мне тогда слушать, черт побери!

— Попробуй слушать себя, — посоветовала Норма — Помнишь, что ты сказал мне несколько дней назад?

— Нет.

— Ты сказал, что пора перестать быть человеком.

— Ах, вот ты о чем…

— Да, я о том.

— Это только слова.

— Все только слова, пока не доходит до дела, Гарри.

— Не понимаю.

— Что, если дверь нужно открыть? — продолжала Норма, — Может, пора открытыми глазами посмотреть на то, что нам снится.

— Опять Фрейд.

— Ничего подобного, — ответила она. — Даже близко.

— А если ты ошибаешься? — сказал Гарри. — Может быть, открытая дверь означает катастрофу, и если ее не предотвратить…

— Настанет конец света?

— Вот именно.

— Нет. Никакого конца не будет. Мир изменится, но не погибнет.

— Ты полагаешь, что тут я должен удовлетвориться твоим обещанием?

— Нет, Спроси у своих серых клеток. Они должны знать.

— Я со своими серыми клетками в последнее время не в ладу, — сказал Гарри. — Они не спешат сообщить мне, что им известно.

— Может быть, ты плохо слушаешь, — предположила Норма. — Вопрос стоит так: что будет, если мир изменится? Может, он изменится к лучшему?

— Он изменится к худшему.

— Кто сказал?

— я.

Норма подняла руку, протянула ее к Гарри.

— Давай-ка прогуляемся на крышу, — сказала она.

— Сейчас?

— Сейчас. Хочу подышать свежим воздухом.

Они поднялись наверх, на крышу девятиэтажного здания над Семьдесят пятой улицей, и Норма закуталась в шаль. До рассвета было еще далеко, но город уже начинал новый день. Норма опиралась на руку Гарри, и они оба минут пять молчали и слушали, как внизу гудят машины, как воет сирена «скорой помощи», как свистит холодный ветер, что налетал порывами от реки, неся грязь и копоть. Молчание прервала Норма.

— Какие же мы сильные и какие хрупкие, — произнесла она.

— Кто «мы»?

— Люди. Мы все несем в себе силу.

— Вряд ли все с тобой согласятся, — ответил Гарри.

— Это потому, что они не чувствуют связи с другими. Они считают себя одиночками. По разумению. По жизни. Я ведь вечно слышу одно и то же. Все души, что прилетают ко мне, жалуются, как им одиноко, как им ужасно одиноко. А я отвечаю: измените себя.

— А они не хотят?

— Конечно нет.

— Я тоже не захотел бы, — отозвался Гарри. — Я такой, какой есть. И не собираюсь отказываться от себя.

— Я сказала «измениться», а не «отказаться», — возразила Норма. — Это не одно и тоже.

— Но для мертвых…

— Что значит «мертвый»? — Норма пожала плечами. — Жизнь меняется, а не заканчивается. Можешь мне поверить.

— А я не верю. Хотел бы, но не верится.

— Не буду я тебя убеждать, — сказала Норма. — Значит, ты должен прийти к этому сам, так или иначе. — Она слегка наклонилась к его плечу: — Сколько лет мы знакомы?

— Ты уже спрашивала.

— И что ты ответил?

— Одиннадцать.

— Немало, а? — Она опять помолчала, потом спросила; — Ты счастлив, Гарри?

— Бог ты мой, нет конечно. А ты?

— А я, пожалуй, счастлива, — ответила Норма, и в голосе у нее прозвучало недоумение. — Я дорожу твоей дружбой, Гарри. В другое время и в другом месте из нас вышла бы не плохая пара. — Она издала смешок. — Может, поэтому мне и кажется, что я знаю тебя куда дольше каких-то одиннадцати лет. — Она передернула плечами. — Что-то я замерзла Не поможешь ли мне спуститься?