Именно об этом думала Барбара — о том, что это несомненная магия, — когда тигр неторопливо и мягко подошел к голове и в один прием ее проглотил.

Гарри д'Амур с удовольствием сознавал, что обладает неплохой репутацией в некоем узком кругу людей. В этот тесный круг, увы, не входили его бывшая супруга, его кредиторы или те анонимные недоброжелатели, что регулярно заталкивали собачьи экскременты в щель почтового ящика его офиса. Но женщина, с которой он сейчас говорил по телефону — ее голос так пропитался горем, будто она полгода плакала не переставая и вот-вот готова опять разрыдаться, — эта женщина откуда-то знала Гарри таким, каким он знал себя сам.

— Мне нужна ваша помощь, мистер д'Амур, очень, очень…

— Я крайне занят. У меня несколько срочных дел, — ответил он. — А не могли бы вы подъехать ко мне в офис?

— Мне не выйти из дому, — сказала женщина. — Я все объясню. Прошу вас, приезжайте. Пожалуйста.

Она крайне заинтриговала его. Но его на самом деле ждали неотложные дела, и одно из них грозило обернуться братоубийством, если он не найдет решения. Гарри посоветовал женщине обратиться к кому-нибудь другому.

— Я не могу обратиться ни к кому другому, — продолжала настаивать женщина.

— Но почему именно я?

— Я читала о вас. О случае в Бруклине.

Упоминание о том блистательном провале — не лучший способ добиться согласия, подумал Гарри; но, безусловно, оно привлекло его внимание. Происшествие на Уикофф-стрит началось невинно — муж нанял его проследить за неверной женой — и закончилось полным безумием на верхнем этаже дома Ломаксов. Когда завершился подсчет тел и выживших служителей культа увезли, он остался один на один с поселившимся в душе страхом перед лестницами, и вопросов было гораздо больше, чем ответов. Он не любил, когда ему напоминали о тех ужасах.

— Мне не хотелось бы говорить о Бруклине, — произнес он.

— Простите, — проговорила женщина. — Но мне необходима помощь того, кто имел в своей практике случаи… необъяснимые. — Она на мгновение умолкла. Гарри слышал ее дыхание: легкое, но неровное.

— Прошу вас… — попросила она.

Во время повисшей паузы, когда оба молчали и звучал лишь ее страх, Гарри решил, каким будет его ответ.

— Я приеду, — сказал он.

— Я вам очень благодарна! — отозвалась женщина, — Я живу на Восточной Шестьдесят первой… — Он записал подробный адрес. — Прошу вас, приезжайте скорее. — И повесила трубку.

Гарри сделал несколько телефонных звонков в тщет-,ной попытке умиротворить двоих своих самых беспокойных клиентов. Затем надел пиджак, закрыл кабинет и стал спускаться по лестнице. На нижней площадке — он поморщился от едкого неприятного запаха. У самой двери встретил Чаплина — консьержа, поднимавшегося из подвала.

— Чем это пахнет? — спросил Гарри.

— Дезинфекцией.

— А по-моему, кошачьей мочой, — возразил Гарри. — Сделайте что-нибудь, хорошо? Мне дорога моя репутация.

И он ушел, оставив за спиной смех консьержа.

Здание из бурого песчаника на Восточной Шестьдесят первой улице сохранило первозданный вид. С отвратительным привкусом во рту, вспотевший и мрачный, Гарри стоял на выдраенной ступеньке крыльца и чувствовал себя полным неряхой. Выражение лица мужчины, открывшего дверь, не развеяло этого ощущения.

— Вы к кому? — поинтересовался мужчина.

— Меня зовут Гарри д'Амур, — представился он. — Мне звонили.

Мужчина кивнул и без энтузиазма проговорил:

— Заходите.

В доме было прохладнее, чем на улице, и ароматы другие. От запаха духов резало глаза. Вдоль по коридору Гарри проследовал за унылой физиономией в большую комнату. Там, у противоположной стены, отделенная от вошедших восточным ковром (в немыслимую вязь его яркого рисунка было вплетено все, кроме ценника), сидела вдова. Траур и слезы не шли ей. Поднявшись навстречу мужчинам, она подала руку.

— Мистер д'Амур?

— Да.

— Валентин приготовит вам выпить, если желаете.

— Будьте добры, молока, если можно. — Уже час его донимал желудок. Кажется, с того самого момента, как она упомянула Уикофф-стрит.

Валентин отправился за питьем; он все время сверлил Гарри бусинками глаз.

— Кто-то умер, — предположил Гарри, когда Валентин вышел.

— Умер, — снова усаживаясь, подтвердила вдова Следуя ее приглашающему жесту, он опустился напротив на диван, заваленный таким количеством подушек и подушечек, что хватило бы на целый гарем. — Мой муж.

— Простите. Печально…

— Некогда печалиться, — сказала она, каждым взглядом и каждым движением отрекаясь от своих слов. А он втайне порадовался ее горю: вуаль слез и усталости затуманила слишком яркую красоту. Доведись ему увидеть эту красоту во всем блеске — онемел бы от восхищения.

— Мне сообщили, что муж погиб в результате несчастного случая, — заговорила она. — А я убеждена, что это не так.

— Вы не могли бы… как ваше имя?

— О, простите. Моя фамилия Сванн, мистер д'Амур. Доротея Сванн. Возможно, вы слышали о моем муже.

— Фокусник?

— Иллюзионист, — поправила она.

— Я читал об этом трагическом происшествии.

— Вам не приходилось бывать на его представлениях?

Гарри покачал головой:

— Мне Бродвей не по средствам, миссис Сванн.

— С начала его гастролей минуло всего три месяца, и в сентябре мы собирались возвращаться…

— Возвращаться?..

— В Гамбург, — уточнила она. — Не люблю я Нью-Йорк. Жаркий, душный город. И жестокий.

— Не вините Нью-Йорк. Город ни при чем.

— Возможно, и так, — кивнула она. — Наверное, то, что случилось со Сванном, должно было произойти, здесь или где-то еще. Мне твердят: несчастный случай, несчастный случай… Всего лишь несчастный случай.

— Но вы так не считаете?

Появился Валентин со стаканом молока, поставил его на стол перед Гарри и собрался уходить, как Доротея попросила:

— Валентин, письмо.

Он взглянул на нее довольно странно — будто она сказала что-то непристойное.

— Письмо, — твердо повторила она.

Валентин удалился.

— Вы говорили…

— Что? — нахмурилась она.

— О несчастном случае.

— А, да. Мы прожили с Сванном семь с половиной лет, и я научилась понимать мужа так, как никто другой в его жизни. Я научилась чувствовать, когда ему хочется, чтоб я была рядом, а когда — нет. Когда ему этого не хотелось, я удалялась и оставляла мужа наедине с его тайнами. Поверьте мне, это был гений. Величайший иллюзионист со времен Гудини.

— Вот как?

— Порой мне казалось чудом то, что он позволил мне войти в его жизнь…

Гарри чуть не сказал, что Сванн был бы безумцем, откажись он от этого, но счел подобный комментарий неуместным. Ей сейчас было не до лести, да она в лести и не нуждалась. Нуждалась она в одном — в живом муже.

— Теперь же мне кажется, что я совсем его не знала, — продолжила она. — Не понимала его. Может, это еще один фокус? Еще немного магии?

— Пару минут назад я назвал его фокусником, — напомнил Гарри, — а вы поправили меня.

— Да, поправила. — Подняв на Гарри извиняющийся взгляд, вдова признала его правоту. — Простите. Сванн меня приучил. Он терпеть не мог, когда его называли фокусником. Говорил, что это слово годится для артистов цирка.

— А он таковым не был?

— Муж часто называл себя Великим Притворщиком, — сказала она. И улыбнулась своим мыслям.

Опять появился Валентин; его скорбный облик по-прежнему источал подозрительность. Он принес письмо и явно не желал с ним расставаться. Доротее пришлось встать, пересечь комнату и взять конверт из его рук.

— Думаете, так надо? — спросил Валентин.

— Да, — ответила она.

Развернувшись на каблуках, он проворно удалился.

— Валентин убит горем, — повернулась она к Гарри. — Простите его резкость. С самого начала карьеры Сванна он находился рядом с ним. И, наверное, любил его не меньше, чем я.

Доротея вытянула из конверта письмо. Бумага была желтоватой и воздушно-тонкой, как газовая косынка.