— В чем дело, Сьюзи?
Сюзанна не могла выговорить ни слова. Молча она бросилась к матери — хотя та, как обычно, немного поколебалась, прежде чем обнять дочь, — и пробормотала, рыдая, что хочет домой. Ничто не могло ее успокоить, даже когда Мими сходила наверх, вернулась и стала что-то объяснять про зеркало в дверце шкафа.
Вскоре они покинули дом. Насколько Сюзанна могла вспомнить, она больше никогда не бывала в спальне Мими. Что касается подарка, о нем никто не вспоминал.
Это был только костяк воспоминания, но его облекали в плоть и оживляли запахи, звуки, оттенки света. Переживание, вдруг вернувшееся к жизни, обладало большим весом, чем события более свежие и, как казалось, более значимые. Сюзанна совершенно забыла — и вряд ли вспомнит — лицо того парня, кому она подарила свою невинность, но до сих пор явственно чувствовала запах шкафа Мими, словно он все еще заполнял ее легкие.
Память — странная штука.
Такая же странная, как письмо, заставившее ее отправиться в путешествие.
Это была первая весточка от бабушки за все прошедшие годы. Одного этого хватило бы, чтобы оставить студию и поехать. Однако содержание письма, неразборчиво накарябанного на почтовой бумаге, заставило Сюзанну еще сильнее поторопиться. Она выехала из Лондона сразу после того, как получила письмо, как будто знала и любила написавшую его женщину целую вечность.
«Сюзанна», — начиналось письмо. Никакого «дорогая» или «милая». Просто:
Сюзанна!
Прости за почерк. В данный момент я больна. Бывает, что мне совсем плохо, а иногда получше. Кто знает, как я почувствую себя завтра?
Поэтому я и пишу тебе, Сюзанна. Я боюсь того, что может произойти.
Не могла бы ты приехать ко мне домой? Мне кажется, нам нужно многое сказать друг другу. О том, о чем я не хотела говорить, но теперь просто обязана.
Я знаю, все это звучит для тебя нелепо, но я не могу говорить яснее в письме. Тому есть весомые причины.
Прошу тебя, приезжай. Все вышло не так, как я думала. Мы поговорим, как должны были поговорить еще много лет назад.
С наилучшими пожеланиями,
Мими.
Письмо бабушки походило на летнее озеро. Поверхность гладкая и ровная, но что внизу? Какая тьма? «Все вышло не так, как я думала», — написала Мими. Что она имела в виду? Что жизнь проходит слишком быстро и в солнечной юности нет ни намека на то, как горько быть смертным?
Письмо пришло с задержкой, его передавали по разным почтовым отделениям больше недели. Когда Сюзанна получила его, она позвонила Мими домой, но услышала только гудки. Оставив свои незаконченные вазы, Сюзанна упаковала чемодан и отправилась на север.
2
Она приехала прямо на Рю-стрит, но восемнадцатый дом стоял пустой. В шестнадцатом тоже никого не было, зато в следующем цветущая женщина по имени Виолетта Памфри смогла кое-что объяснить. Мими сильно заболела несколько дней назад и сейчас находится в больнице «Сефтон дженерал». Она при смерти. Ее кредиторы, в числе которых газовая и электрическая компании, а также городской совет, не считая дюжины поставщиков еды и питья, немедленно явились с требованиями возместить убытки.
— Они налетели как стервятники, — сказала миссис Памфри, — хотя она еще не умерла. Стыд и срам. Явились и забрали все, на что сумели наложить лапу. Конечно, она трудный человек… Ничего, что я так откровенно об этом говорю, милочка? Ведь так оно и было. Большую часть времени она сидела взаперти в своем доме. Прямо как в какой-то крепости. Вот потому-то они и выжидали, понимаешь? Момента, когда ее здесь не будет. Если бы они попытались проникнуть в дом при ней, до сих пор топтались бы под дверью.
«Забрали ли они шкаф?» — рассеянно подумала Сюзанна.
Она поблагодарила миссис Памфри за помощь, вернулась еще раз взглянуть на дом номер восемнадцать (его крыша была так усеяна белым птичьим пометом, словно там разыгралась снежная буря), а затем поехала в больницу.
3
Медсестра весьма посредственно изображала сочувствие.
— Боюсь, миссис Лащенски очень серьезно больна. Вы ее близкая родственница?
— Внучка. Кто-нибудь ее навещал?
— Насколько мне известно, нет. Хотя это и не имеет значения. У нее был обширный инфаркт, мисс…
— Пэрриш. Сюзанна Пэрриш.
— Ваша бабушка по большей части находится без сознания. Мне очень жаль.
— Ясно.
— Так что, пожалуйста, не ждите от встречи слишком многого.
Сестра провела Сюзанну по короткому коридору в палату. Там стояла такая тишина, что можно было бы расслышать, как осыпаются цветочные лепестки, вот только не было цветов. Сюзанна уже видела палаты для умирающих: ее мать и отец скончались три года назад, с разницей в полгода. Сюзанна узнала и запах, и эту тишину, едва переступила порог.
— Сегодня она еще не приходила в себя, — сказала сестра, отступая назад и пропуская внучку Мими к кровати.
Сначала Сюзанна подумала, что произошла чудовищная ошибка. Это не может быть Мими. Несчастная женщина на постели была слишком хрупкой, слишком бледной. Сюзанна собиралась высказать свою мысль вслух, но вдруг осознала: она сама ошиблась. Волосы больной так поредели, что между ними просвечивала кожа черепа, а кожа на лице сморщилась, как мокрый муслин; тем не менее это была Мими. Обессиленная, доведенная некой дисфункцией нервов и мышц до непривычной пассивности, но все-таки Мими.
Слезы душили Сюзанну, когда она смотрела на бабушку. Мими укутали в одеяло, как младенца, но она спала в ожидании не нового дня, а бесконечной ночи. Она была такой порывистой, такой решительной. Теперь вся сила ушла из нее. Ушла навсегда.
— Я оставлю вас пока наедине, — произнесла сестра и удалилась.
Сюзанна прижала руку ко лбу, стараясь сдержать слезы.
Когда она снова посмотрела на бабушку, пронизанные голубыми жилками веки старой женщины затрепетали и открылись.
Сначала казалось, что глаза Мими смотрят на что-то за спиной Сюзанны. Затем взгляд бабушки сосредоточился, и Сюзанна поняла он остался точно таким же пронзительным, каким она его помнила.
Мими раскрыла рот. Губы ее пересохли от жара. Она провела по ним языком. Глубоко потрясенная, Сюзанна приблизилась к кровати.
— Привет, — произнесла она негромко. — Это я, Сюзанна.
Глаза старухи смотрели ей прямо в глаза «Я знаю, кто ты», — говорил этот взгляд.
— Хочешь воды?
Тонкая морщинка прорезала лоб Мими.
— Воды? — повторила Сюзанна, и снова тоненькие морщинки появились на лбу, как ответ.
Они поняли друг друга.
Сюзанна налила в пластиковый стаканчик немного воды из стоявшего на столике кувшина и поднесла питье к губам Мими. Когда она сделала это, Мими оторвала руку от хрустящей простыни и коснулась руки внучки. Прикосновение было легким, как перышко, но от него по всему телу Сюзанны прошла такая дрожь, что она едва не выронила стакан.
Дыхание Мими вдруг сделалось неровным, лицо стало кривиться и подергиваться, рот силился выговорить что-то. В глазах блестели слезы бессилия. Ей удалось издать единственный горловой звук.
— Все хорошо, — произнесла Сюзанна.
Одного взгляда на пергаментное лицо хватило, чтобы получить опровержение.
«Нет, — говорили глаза, — все нехорошо, все совсем не хорошо. Смерть поджидает у дверей, а я даже не могу выразить то, что чувствую».
— В чем дело? — шепотом спросила Сюзанна, наклоняясь к подушке. Пальцы бабушки еще дрожали у нее на руке. От этого прикосновения кожу покалывало, живот крутило. — Как мне тебе помочь?
Вопрос был не самый удачный, но она действовала наугад.
Глаза Мими на мгновение закрылись, а морщина на лбу сделалась резче. Похоже, она оставила попытки выразить мысль словами. Возможно, оставила навсегда.
Но вдруг — Сюзанна даже вскрикнула от неожиданности — пальцы Мими, лежавшие на ее руке, скользнули к запястью. Хватка усилилась до боли. Сюзанна могла бы высвободиться, но не стала. Тонкая смесь запахов заполнила ее мозг: пыль, оберточная бумага, лаванда. Бабушкин шкаф, конечно же, это запах ее шкафа. И вместе с узнаванием пришла уверенность: Мими каким-то образом проникла в голову Сюзанны и оставила там этот запах.
