Золото исчезло с облаков, прозрачная голубизна потемнела, пришла ночь.

Он был уже на подходе к площади Мюрановского, когда что-то мелькнуло перед ним, сзади прошелестел порыв ветра, и воздух внезапно наполнился белым конфетти. Невероятно, неужели здесь возможна свадьба? Один из кружащихся кусочков опустился ему на ресницы, и он стащил его. Это совсем не было конфетти — это был лепесток. Он растер его между большим и указательным пальцами. Запахло маслом, брызнувшим из разрываемой ткани.

В поисках источника лепестков он прошел немного вперед и завернул за угол самой площади, где обнаружил призрак дерева, усыпанного цветками, висящий в воздухе. Казалось, оно не имеет корней, белоснежная крона его была залита звездным светом, ствол был еле различим. От этой поражающей красоты у него перехватило дыхание, он сделал несколько шагов по направлению к дереву, как будто он приближался к дикому животному, боясь спугнуть. Что-то перевернулось у него в животе. Это был не благоговейный страх перед цветками, не остатки той радости, которую он ощущал, идя сюда. Совершенно другое, новое чувство захватило его здесь, на этой площади.

Он был человеком, привыкшим к жестокости и ужасу настолько, что долгое время считал себя неустрашимым. Но почему же тогда он стоит сейчас в нескольких шагах от дерева, тревожась и боязливо впившись ногтями в ладони, пытаясь разгадать, что скрывается под этим зонтом из цветов. Здесь нечего было бояться. Лишь лепестки в воздухе, тень на земле. Но, тем не менее, он стоял, судорожно хватая воздух и надеясь, что произойдет чудо и его страх действительно не имеет под собой реальной основы.

— Ну, — подумал он, — если ты хочешь мне показать что-нибудь, я жду.

За его молчаливым приглашением последовали две вещи. Где-то позади него гортанный голос спросил по-польски: «Ты кто?» Безумно забилось сердце, дерево стало расплываться перед его глазами, и в это мгновение из-под ветвей, отяжелевших от цветков, неуклюже вывалилась фигура, моментально озаренная звездным светом. В обманчивой тьме Вор не сразу понял, что он увидел: забытое ненужное лицо, тупо глядящее на него, обожженные волосы. Покрытый струпьями остов, гигантский, словно бычий. Громадные руки Васильева.

Все это или ничего; и уже фигура повернулась, чтобы скрыться за деревом. Ее болтающаяся голова задела ветки и исчезла. Стайка лепестков опустилась, порхая, на его древесные плечи.

— Ты меня слышишь? — сказал голос за спиной. Вор не повернулся. Он продолжал смотреть на дерево, сузив глаза и пытаясь отделить реальность от иллюзии. Но человек, кто бы это ни был, исчез. Это, конечно, не мог быть русский, здравый смысл восставал против этого. Васильев был мертв и обнаружен лежащим вниз лицом в канализационной канаве. Его тело уже, возможно, было на пути к дальней пограничной заставе Российской империи. Его не было здесь, его не могло быть здесь. Но Вор чувствовал острую необходимость выяснить, кто был этот незнакомец, просто схватить его за плечо, повернуть, вглядеться в его лицо и убедиться, что это не Константин. Но уже поздно: вопрошавший за его спиной крепко взял его за руку, требуя ответа. Ветви дерева перестали качаться, лепестки прекратили падать, человек исчез.

Со вздохом Вор повернулся к задающему вопросы. Человек, стоящий перед ним, приветливо улыбался. Это была женщина, одетая в подвязанные веревкой штаны, которые были ей сильно велики. Больше на ней не было ничего. Ее голова была полностью выбрита, ногти на ногах наманикюрены. Шок от вида дерева соединился с удовольствием от созерцания ее наготы. Блестящие полушария ее грудей были превосходны, он почувствовал, что его кулаки разжались и ладони затрепетали от желания дотронуться до них. Однако его оценивающий взгляд был слишком откровенным. Он вновь взглянул на ее лицо, чтобы удостовериться, что она по-прежнему улыбается. Она улыбалась; но теперь он пристальней вгляделся в ее лицо и обнаружил, что то, что он принял поначалу за улыбку, было постоянной гримасой. Ее губы были оторваны, обнажая десны и зубы. На ее щеках были ужасные шрамы, остатки ран, которые разорвали сухожилия, ведущие ко рту, из-за чего он был открыт. Она выглядела жутко.

— Ты хочешь… — начала она.

«Хочу?» — подумал он, мельком взглянув снова на ее грудь. Ее небрежная нагота возбуждала его, несмотря на изувеченное лицо. Однако мысль о том, чтобы обладать ею, внушала ему отвращение — оргазм не стоил того, чтобы целовать этот безгубый рот. Однако, если она предложит, он согласится, и к чертям отвращение.

— Ты хочешь?.. — начала она снова своим неразборчивым голосом, ни мужским, ни женским. Ей было очень трудно четко выговаривать слова без помощи губ. Однако ей удалось закончить вопрос:

— Ты хочешь карты?

Он понял все не так. Она не питала к нему никакого интереса, ни сексуального, ни какого-нибудь еще. Она была просто посыльным. Мамулян был здесь. Возможно, на расстоянии плевка. Возможно, он наблюдает за ним сейчас.

Но поток эмоций, нахлынувший на него, приглушил то приподнятое настроение, которое он должен был почувствовать. Вместо триумфа он ощутил клубок противоречивых образов, копошащийся в его голове: цветы, груди, темнота, лицо мертвеца, приближающееся к нему, похоть, страх, одинокая звезда в просвете между облаками. Слабо контролируя свою речь, он ответил:

— Да. Мне нужны карты.

Она кивнула, отвернулась от него и пошла по площади, обогнув дерево, ветки которого еще качались от прикосновений человека, который не был Васильевым. Он последовал за ней. Глядя на грациозные движения ее обнаженных ног, можно было забыть о ее разорванном надвое лице. Казалось, ей все равно, на что наступать. Она ни разу не пошатнулась, несмотря на стекло, обломки кирпича и шрапнель под ногами.

Она провела его через развалины большого дома на другой стороне площади. Его полуразрушенные стены, когда-то впечатляющие, еще стояли; в них оставался даже дверной проем, правда, самой двери не было. Сквозь него мерцал огонь костра. Обломки интерьера наполовину засыпали дверной проем, и женщине и Вору пришлось по-утиному пригнуться, чтобы забраться в дом. В темноте рукав его пальто за что-то зацепился, пальто порвалось. Она не повернулась посмотреть, не поранился ли он, хотя он выругался достаточно громко. Она просто продолжала идти по горам битого кирпича и обрушившихся балок, пока он карабкался за ней, ощущая себя страшно неуклюжим. При свете костра он смог разглядеть размеры внутреннего помещения — когда-то это был шикарный дом. Однако у него было слишком мало времени, чтобы смотреть по сторонам. Женщина уже обошла костер и стала карабкаться по лестнице. Он следовал за ней, обливаясь потом. Костер вспыхнул. Вор обернулся и мельком успел разглядеть кого-то, скрытого пламенем, по ту сторону костра. Как будто человек подбросил в костер прогнивших дров, и сноп почти живых искр взвился к небу.

Женщина взбиралась по лестнице. Он спешил за ней, отбрасывая огромную тень, дрожащую от костра на стене. Она была наверху лестницы, когда он был только на полпути, сейчас она проскользнула во второй дверной проем и исчезла. Он ускорил свои шаги и прошел вслед за ней в этот проем.

Свет костра едва проникал в комнату, в которую он шагнул, и поначалу он не мог ничего разглядеть.

— Закрой дверь, — сказал кто-то. Он не сразу понял, что это относится к нему. Он слегка повернулся, пошарил в поисках ручки и, обнаружив, что ее нет, толкнул дверь, которая закрылась, скрипя петлями.

Закрыв дверь, он опять повернулся лицом в комнату. Женщина стояла в нескольких шагах перед ним, ее вечно радостное лицо уставилось на него, улыбаясь от уха до уха.

— Твое пальто, — сказала она, протянув руки, чтобы помочь ему снять его. Сделав это, она отошла в сторону, открыв его глазам объект его долгих поисков.

Однако первое, на чем остановился его взгляд, был не Мамулян. Нет, прежде он увидел деревянный резной запрестольный образ, приставленный к стене за его спиной, готический шедевр, сверкающий даже во мраке золотом, пурпуром и лазурью. Трофей, подумал Вор, так вот для чего этот ублюдок использует свое везение. Теперь он взглянул на человека перед триптихом. Один фитилек, погруженный в масло, коптил на столе, за которым он сидел. Свет, отбрасываемый им на лицо картежника, был ярким, но мерцающим.