— Нет.

Наоми вдруг прянула вперед; серебристые локоны, струясь, словно невесомая шелковая ткань как будто обволокли нас. Девушка скользнула под тонкое одеяло и прижалась ко мне сбоку, положив мне голову на плечо. Совсем как в воспоминаниях детства.

Я почувствовал себя не очень уютно. Все же сестра уже давно не маленький ребенок, а достаточно взрослая девушка-подросток. Подобное проявление близости в моей культурной традиции выглядит не совсем, так скажем, приемлемо. Но Наоми воспитана в ином культурном коде, для нее происходящее в порядке вещей. И попробовать сейчас оттолкнуть ее от себя может оказаться для нее сильным ударом.

Несколько минут и Наоми ровно задышала. Заснула. Глядя в потолок, я обдумывал неожиданный порыв сестры, которая теперь знает, что мне не сестра. Порыв неожиданный, но, если немного подумать, неудивительный.

Мне ведь, тому мне из прошлой жизни, совсем не шестнадцать лет в прошлой жизни было, а еще я недавно умер от удара молнии. Потом оказался на месте магического ритуала, разговаривал с могущественной сущностью, стал причиной чужой смерти, потом убивал сам. Это все было довольно волнительно — но при этом я воспринимал происходящее относительно спокойно.

Наоми же совсем юная девушка, которая воспитывалась в стенах дома нелюдимым наставником, будучи похоже практически огорожена от общества. И предательство родного брата, последовавшая сразу после этого ее инициация как оборотня, попытки нас убить — и во время ритуала, и в больнице, наверняка все это серьезно подействовало на ее психику и сознание. Именно поэтому она почти постоянно балансирует на грани превращения. Таким образом, наверное, спасая свою психику или неосознанно уходя от настигающих истерик после столь серьезных потрясений.

Сейчас же, удостоверившись что я не ее брат, но видя, как я возвращался за ней и не желаю ей зла, она просто взяла и доверилась мне, целиком и полностью. Причем решение это она приняла не здесь и не сейчас, а еще у Старой мельницы. Сейчас она просто полностью решение довериться мне осознала. И доверилась настолько, как доверялась только своему брату, когда он был единственным для нее близким человеком. У нее, впрочем, никого из близких людей кроме брата и не было, она же в затворничестве жила.

Я вдруг понял, что мои догадки о природе поведения Наоми железобетонно верны. При мыслях об этом снова приоткрылась дверка памяти: пришло понимание, что в прошлой жизни я удивлял коллег и знакомых своими способностями. У меня всегда складывалась верная и полная картина из небольшого количества деталей.

Вещи, которые для других непредставимы, я способен понимать логически, просто сопоставляя имеющиеся факторы. Мне казалось это обыденностью, но для других всегда было откровение — когда я всегда делал верный вывод, основываясь лишь на обрывочных косвенных знаниях. Сейчас же ситуация не подразумевает иных толкований, вообще все ясно-понятно, как в открытой книге.

Сестрица-лисица размеренно дышала, глубоко заснув, мне же теперь сон совершенно не шел. Особенно когда Наоми заворочалась во сне и крепко прижавшись, еще и ногу на меня закинула. Сон больше не шел, и я попытался отвлечься, вспоминая все что видел в картинках воспоминаний о своей новой жизни.

«Мне больше некуда идти», — вспомнил я, как шептала Наоми у Старой мельницы.

У нас с ней же есть опекун, почему она не пошла к нему? При этой мысли в первую очередь неожиданно для себя обратил внимание на то, что уже думал о прошлом реципиента как о своем, не дистанцируясь.

Надо же, вживаюсь в чужую шкурку.

Осмыслив это, я принялся восстанавливать в памяти и «просматривать» увиденное во время допроса в подвале, акцентируя внимание на семье реципиента. И в процессе забыл не только о сне, но и о прижавшейся ко мне посапывающей Наоми. Настолько увиденное свежим взглядом в картинках воспоминаний реципиента мне не понравилось.

Категорически я бы даже сказал не понравилось.

Заснуть я смог только под утро, но выспаться пары часов мне вполне хватило. Организм молодой, много не нужно. Я бы если и не поспал вовсе, утром дискомфорт сильный все равно вряд ли бы почувствовал.

Едва проснулся — от лучей солнца, заглянувших в открытое незашторенное окно, как сразу ощутил себя в чрезвычайно бодром настроении. Настолько бодром, что восстанавливающая хронологию событий цепочка воспоминаний, составленная по реперным точкам «пляж-молния-ритуал-больница-погоня-застенки-эвакуация», прошла быстро и практически без негативных эмоций. Главное, что не реинкарнация в собаку, а с остальным можно попробовать разобраться.

Молодость все же — великая вещь. Когда лет в двадцать не спал сутками без потери тонуса, не раз слышал от старших товарищей фразу «молодой, здоровья много». С возрастом, когда к тридцати у выданного природой тела закончился бесплатный пробный период здорового организма, эту фразу прекрасно понял — как понял и важность восьмичасового сна. Так, а вот еще одна дверца глубинных воспоминаний приоткрылась, отметил я краем. Стараясь ни о чем не думать, понадеялся, что сейчас получится еще что-нибудь вспомнить.

«У нас были анатомические подушки, семь с половиной килограмм утяжеленного одеяла, пару кило мягких игрушек, четыре грамма мелатонина, ромашковый и мятный чай, свежее постельное белье, успокаивающая музыка и шторы блэкаут. Не то, чтобы это было категорически необходимо для спокойного сна, но если тебе уже исполнилось тридцать, то к делу нужно подходить серьезно».

Ну да, ну да, вспомнил. Вздохнув, я открыл глаза, возвращаясь в свою новую жизнь. Наоми рядом уже не было. Осмотрелся — сестрица-лисица нашлась в кресле в углу комнаты. Сидела молча, в полностью «человеческой» форме. Причем по позе видно, что смущена. Чувствуется неловкость и даже в статике, некоторое подростковая неуклюжесть. В сравнении, конечно, с ее движениями, когда она скользит серебристой тенью на грани превращения в хищно-магическое существо.

Похоже, вчерашнее проявление чувств, после того как темнота ночи сменилась утренним светом, ее серьезно смутило. Ну да, тоже предсказуемо. Чтобы не добавлять девушке лишнего смущения, я ей подмигнул и кивнул, мол «все хорошо». Наоми в ответ мне улыбнулась. Несмело, смущенно.

— Рейдзи?

— А?

— Нас кормить будут? Кушать очень-очень хочется.

— Мне нельзя из комнаты без маски выходить. Сходи да спроси.

Наоми вздохнула. Похоже, идти куда-то спрашивать она стесняется. Да, не прошло даром затворничество. Ну ладно, кто тут старший, тому и разруливать — я подошел к двери и выглянул в коридор. Никого. Вернулся в комнату, распахнул окно. Поодаль — в тени дубовой аллеи, увидел идущую мимо группу штабных офицеров.

— Товарищи военные, разрешите обратиться? А нас кормить сегодня будут?

Упс. Мой голос в утренней тишине раздался громко и звонко — я за вчерашний день привык, что в маске нужно говорить раза в два громче от привычного, чтобы быть услышанным. Товарищи военные ничего мне не ответили, но судя по реакции, хорошо заметили. Звезды там на погонах большие, светят ярко, а значит скорее всего нас скоро все же покормят. Пока же можно душ принять — направился я в ванную.

— Ух ты, — не удержался я от возгласа, увидев себя в зеркале.

Ну непривычно совершенно. Как-то не вяжется у меня восприятие собственной личности с этим юношей с взъерошенными белыми волосами, который выглядит словно сошел с обложки журнала. Поправил челку — ну да, парень в зеркале движение повторил. На бледной коже, кстати, хорошо заметны вереницы красных точек от игл намордника — на скулах, на шее под челюстью; потрогал сзади, ну да, и там чуть саднит.

Несколько минут стоял и рассматривал свое новое лицо, в попытке привыкнуть.

Когда вышел из душа, понял, что задерживался в ванной зря — Наоми уже доедала второй омлет с беконом, запивая его вторым компотом. Судя по пустым тарелкам на подносах, первый омлет и первый компот, и что еще там было, она уже заточила.