И как тут веселиться на празднике? Мне, прожившему тысячи лет, не удаётся наслаждаться текущим моментом, не задумываясь о будущем. Смертным из СССР стократ проще: они уверены, что всё закончится для них с первой и единственной кончиной, она неприятна, но неизбежна, лови секунду счастья, не задумываясь о вечной жизни и посмертной каре за грехи.

Ночью, когда очередной раз уложили Машеньку, я первый раз завёл серьёзный разговор с Викой о переезде на Запад. Не пугал пока перспективой невозвращенчества, завёл разговор издалека.

— Американские промоутеры предлагали Стивенсону пожить в США и боксировать с профессионалами, но кубинцы зарядили такие условия, что просто нереально. А у нас, Вик, в Госкомспорте ходят разговоры, что стоило бы согласиться. После финансового краха Олимпиады, огромных затрат на войну в Афганистане и падении цен на нефть деньги ох как нужны. Побью Стивенсона, и я — первый претендент на временный переезд в США.

— Временный — это насколько? — встрепенулась она.

— Года два-три. Но только втроём, без тебя и Маши не поеду. Подожди отказываться! Это совершенно иная жизнь. Дом в Калифорнии на берегу океана, яхточка, путешествия по всему миру, «мерседес» или «кадиллак» у каждого.

— А мама и Оля останутся здесь? Да и папа… Он не прав, что до сих пор против тебя, но он всё равно мой отец. И твои родители не молодеют. А бабушка и дедушка…

— Верно на все сто. Поэтому я не хочу рубить канаты и жечь мосты. Но кое-что ты не знаешь. Поклянись, что не скажешь никому. Даже родным. Малейшая утечка — лишимся всего.

— Ну… говори…

Приняв заверения, что речь не идёт о банальном бегстве, благоверная чуть расслабилась и зарылась в одеяло. Несмотря на моё враньё Стасу, Маша спала образцово и давала отдохнуть нам. Тем не менее, Вика предпочла бы отвернуться и засопеть. Через три месяца после родов я ещё остерегался предлагать ей утехи, у неё нашли какие-то осложнения по-женски, не хотел усугубить, как бы ни свербело.

— Советский Союз начнёт шататься примерно через три года, ещё через три — рассыпаться. У нас в КГБ прямо об этом не говорят, но информации циркулирует море. Андропов считает, что Брежнев распустил страну, мечтает взять её под контроль в ежовые рукавицы. Но у него ничего не выйдет. С очень высокой степенью вероятности прогнозирую кризис, а я в таких вещах не ошибаюсь. В момент обвала нам нужно находиться подальше и в тёплом местечке, чтоб не засыпало обломками.

Она подскочила как ужаленная:

— Не может быть!

— Ты не можешь видеть глубинных процессов. А они запущены и необратимы. Когда рухнет экономика, лозунгами «Народ и партия едины» уже ничто не скрепить. Как не защитить рассыпающийся от ветхости дом наклейкой новых обоев. Я не хочу, чтобы ты, а также твоя или моя мама бросали всё и неслись в магазин как на пожар, услышав «колбасу дают!», занимая километровую очередь, потому что полки пустые, эту колбасу распродадут прямо с колёс. Да, прикреплённым к закрытым распределителям чуть проще, но… Зарплаты особо не вырастут, а водка будет стоить десять рублей. Знаешь, сколько Гоше и дяде Паше придётся платить за водку ежемесячно?

— Кошмар…

— Есть лайт-вариант решения проблемы — переехать в Грузию, под крыло Резо, у него выходы на верх вплоть до Шеварднадзе. Буду бить армян от имени грузин — стану национальным героем. Ещё одну мандариновую плантацию подарят. Грузия, ты же знаешь, практически уже живёт при капитализме, серп и молот у них чисто в качестве фигового листка. И всё равно, переходный период в момент развала СССР там тоже будет непростой. Я понимаю, ты считаешь, что и здесь нам хорошо, тихоокеанская яхта и персональный самолёт — это твой муж с жиру бесится. Но сравнивать надо не с нынешним положением, а с тем, что разразится лет через шесть-восемь, когда наши автомобили будет тупо нечем заправить. Готова срубить сосны и посадить картошку, чтоб не сдохнуть с голода?

— Преувеличиваешь.

— Да, утрирую. Но мой генеральный план таков: уехать на смутное время, потом смотреть — возвращаться или оставаться там. Обеспечить нормальную жизнь Маше, родителям, Оле. Учти, мне в этом году двадцать один. Бросить большой бокс собираюсь через восемь-девять лет, а то и раньше, если заставят травмы. На сегодня я вхожу в десятку, а то и в пятёрку сильнейших супертяжей мира. Но это ненадолго. Решать нужно в течение ближайших месяцев.

— Ты так уверен, что нас выпустят в США?

— Уверенности нет. А вот готовность необходима. Когда буду знать что-то более конкретно, вернёмся к разговору.

— Ну уж нет! Уснёшь после этого. Иди ко мне. Только аккуратно, не порви!

Ох, да… Сдерживаться трудно. Всё же махина убийства под центнер весом, практически без капли жира, это не самый пушистый заяц в мире. И пусть не заливают тренеры, что секс перед ответственными турнирами вреден, отнимает силы. Они ничего не понимают. А главное, не были в постели с моей Викой.

Очень старательно она меня вдохновила перед выездом в Москву. Сама, конечно, не могла сопровождать, Маше всего три с половиной месяца, да ещё молодой маме пришлось досдавать экзамены в иняз, чтоб не терять год. Самое смешное, ма помогла ей с политэкономией социализма! Быть может, всего лишь позвонила знакомым и просила не прессовать невестку.

Хорошее настроение помогло мне удержаться от взрыва во время предматчевой пресс-конференции, где Стивенсон распустил хвост. Он говорил, что этот товарищеский матч входит в его программу подготовки к чемпионату мира в Мюнхене, где он подтвердит титул сильнейшего в любительском супертяжёлом, а его цель — четвёртое олимпийского золото в восемьдесят четвёртом, и он более чем уверен в достижимости цели.

— Во заливает, — ехидным шёпотом заметил Высоцкий. — Мало я ему тогда навалял…

Ким, как обычно перед матчем, бегал по Олимпийскому, искал где сделать ставки. Его нигде не было видно. Наконец, появился с нездоровым блеском узких глаз.

— Я пристроил пятьдесят тысяч на твою победу! Серьёзные люди собрались. Ставки два с половиной к одному за кубинца.

Хорошо, что Высоцкий не слышал… А я уж заготовил ответы на журналистские вопросы, их мне зададут хотя бы для проформы. Собирался сказать, что Игорь Яковлевич уже два раза замолотил Стивенсона, сейчас работает моим вторым секундантом, я ни одного боя в жизни не проиграл, а выиграл больше сотни, абсолютное большинство — нокаутом или техническим нокаутом, шансы одиннадцатого негритёнка расцениваю примерно так же, как и у десяти предшествующих из считалки Агаты Кристи, то есть для него неутешительные, но жабья лапа сдавила горло. Если сказать правду, начнутся ставки в мою пользу. Поэтому лопотал, что безмерно уважаю «кубинского гения бокса», рассчитываю получить у него урок высококлассного бокса, который мне будет полезен, независимо от результата.

В воскресенье, в день турнира, на Олимпийском был аншлаг. Я представляю, что видно с последних рядов: два микроскопических муравья бьются передними лапками, третий муравей-альбинос прыгает рядом, и это почему-то считается очень круто, хоть бой по телевизору виден на порядок лучше, и можно тянуть жигулёвский пивас под рыбку.

Меня разминал Высоцкий, работая с лапами, я добросовестно дубасил, рядом суетился Коган, подбрасывая советы — как опередить трёхкратного олимпийского чемпиона. По скорости не уступаю Стивенсону, если молотить максимально быстро, то на его десять ударов придётся моих одиннадцать. Говорят, у него нокаутирующий — тонна? Если скомандовать себе «пли» и излить четвертуху, запаса, я стукну сильнее. Так отчего такие низкие котировки? Довольный как объевшийся сметаны кот в зальчик заскочил Ким и незаметно для других показал мне семь пальцев. То есть семь к одному.

— Из десяти боёв кубинцы выиграли восемь. А в весе до девяносто одного нашему Ягубкину присудили очень спорную победу.

— Чему удивляешься? Меня списали заранее. Так, по мнению Спорткомитета, продуем хотя бы не всухую, девять-один. Я — чисто мальчик для битья, Теофило в этом уверен. Немножко разочарую его.