– Это значит «да»? – на всякий случай уточнил Демьян.

– Да. Да-да-да!

– Не тошнит?

– Авдеев!

– Я должен был убедиться.

– Господи, – прошептала Юля, – ты понимаешь, что я буду третировать тебя всю нашу жизнь?

– Лучше меня, чем кого-то другого. Ты правда выйдешь за меня?

– Да. Да!

Они сидели на не очень чистом коврике в ванной, и Демьян насчитал три подтека на кафельной плитке напротив себя.

Всё это было совершенно неважно.

– Юль, – прошептал он, – давай сбежим.

– Мы же только пришли, – шепнула в ответ Юля, впрочем, скорее констатируя факт, чем выдвигая аргумент против. – Хватятся…

– Да всем пофиг. А я перехотел туда идти. Поехали в центр. Будем гулять и пугать прохожих своими счастливыми лицами.

Юля отстранилась и посмотрела на него. В глазах у нее стояли слезы. Она хихикнула.

– Ты чего? – спросил он, стирая с ее щеки мокрую дорожку и убирая с лица пурпурную прядь. Остальные волосы были выкрашены в черный, и смотрелось красиво.

– Да подумалось, мы с тобой и правда как в сказке: колдун и его черная кошка, – пояснила Юля. – Буду твоим фамильяром.

– Будь. Это очень почетно – быть твоим колдуном.

– Дём… А давай потом, когда домой соберемся, вызовем такси.

– И будем всю дорогу целоваться? – улыбнулся Демьян, уверенный, что она воспримет это как шутку.

– Да, – серьезно ответила Юля.

Теперь настала его очередь внимательно смотреть на нее. Но Юля запустила пальцы ему в волосы, и он понял, что сейчас согласится на всё.

– Девушка, у нас тут ЧП: мы с вами до сих пор не знакомы. Нужно срочно организовать спасательные работы. Если хотите, можете облить меня чем-нибудь. Могу принести бутылку вина из гостиной. Или, если это не принципиально, окатить водой из-под крана.

– Обойдемся без крайних мер, – улыбнулась Юля. – И ты не так говорил.

– Я не помню уже, что тогда говорил.

– Я тоже, если честно. Но помню, как ты пел.

– Пел?

– Ага. В такси играло… Бледный бармен с дрожащей рукой, дыма табачного пленный…

– И та, что согласна ехать со мной, тоже является частью вселенной, – подхватил Демьян. – Блин, а я уже и забыл. «Сжатые нервно колени», да? Я бы себе после такого дал от ворот поворот.

– Я была в шаге от этого, – призналась Юля. – Но твоя шевелюра не оставила мне выбора. Ну так что, бежим?

– Бежим…

На перроне было людно. Неразборчивый женский голос то и дело объявлял о прибытии и отбытии поездов. Люди суетились, прощались, сверялись с билетами и пытались определить, где у поезда голова, а где хвост.

Клим с Женей и Савелием Афанасьевичем стояли у здания вокзала. К самолетам Савелий Афанасьевич относился настороженно и предпочитал передвигаться по земле.

Раздался длинный гудок, и к платформе, покачиваясь и подрагивая, подошел длинный состав, остановился со скрипом и будто бы вздохнул. Клим глянул под вагон и присвистнул. Подумал, что Яше бы такое понравилось.

– Это наш, – озвучила очевидное Женя и отчего-то виновато посмотрела на него.

Клим ободряюще улыбнулся ей.

– Что ж, пора прощаться, – решил Савелий Афанасьевич. – Уж не держи зла, что я у тебя жену забираю. Век буду помнить, что ты ее со мной отпустил. Обещаю тебе Чернавушку как можно скорее вернуть.

– Поезжайте со спокойной душой, – успокоил его Клим. – Женя мне супу наварила и замороженных котлет оставила…

– Их там на месяц хватит! – откликнулась Женя.

– Ну, не на месяц, но на этот вечер точно, – усмехнулся Клим. – Так что всё со мной нормально будет. А вы лучше подумайте о том, чтобы самому сюда перебраться. Нечего вам одному куковать.

– Посмотрим, посмотрим, – улыбнулся Савелий Афанасьевич. – А пока силы есть, я в Петербурге поживу. Только ведь освоился. Друзей завел. Да и нравится мне там. Так что, может, лучше вы ко мне.

Клим улыбнулся в ответ и кивнул. Но оба прекрасно понимали, что в ближайшее время это вряд ли случится.

– Ну ладно, сынок, спасибо тебе еще раз за всё. Да пребудут с тобой боги. Не стану вам мешать, прощайтесь, – подвел черту Савелий Афанасьевич.

Он попробовал поднять свою сумку, согнулся, чтобы взять ее, но тут же сморщился.

– Идите в поезд, – велел Клим. – Я сам всё принесу.

Савелий Афанасьевич еще раз кивнул, благодарно улыбнулся ему и послушно пошел. Толпа тут же заслонила от них невысокую фигуру старичка.

Клим повернулся к Жене.

– Мой желудок по тебе уже скучает, – сообщил он. – Напиши мне, как доедете. И вообще пиши. И про отца, и про себя. А то буду волноваться.

– Что пропаду и не выполню наш уговор?

– Жень…

– Ты первый начал, – вскинула бровь Женя. – Ладно, напишу. И ты пиши. Яше со Златой от меня привет передай. И вообще… Спасибо тебе, Клим. Я придумаю, как обо всем рассказать папе, пока буду с ним, а как вернусь, сразу разведемся. А пока обещай мне не есть всякую гадость. Диета при гастрите очень жесткая.

– Есть не есть всякую гадость! – бодро откликнулся Клим. – Буду изо всех сил растягивать котлеты!

– Тем более папа починил вашу скатерть.

– Твои котлеты всё равно вкуснее.

Женя улыбнулась смущенно, а потом бросила на него еще один цепкий взгляд, качнулась в его сторону и поцеловала в щеку.

– Ты колючий, – сообщила она, отстранившись.

– Ну, не одной же тебе здесь иметь иголки, – усмехнулся Клим и погладил себя по подбородку. – Думаю снова бороду отрастить. Как-то мне с ней спокойнее.

– Я подарю тебе свитер и гитару, – пообещала Женя.

– Гитару я и сам себе уже присмотрел, а свитер зачем?

– Вот приеду и объясню.

Над их головой захрипел динамик, и над перроном снова пронеслось объявление.

– Всё, надо бежать, – вздохнула Женя. – Клим, поблагодари от меня еще раз своего деда, пожалуйста. Всё-таки он нам очень помог, подыграв. Я до последнего не верила, что он согласится.

Клим дал ей еще одно обещание, а потом подхватил чемодан и сумку, и они с Женей направились к вагону. На спине у Жени висел ее безразмерный рюкзак, из переднего кармана которого выглядывал фиолетовый плюшевый ежик. Воспоминание заставило улыбнуться. Праздник Нового года Климу очень понравился. Не совсем понятно было, почему в здешнем мире началом очередного года считается середина зимы, но он не мог не признать, что вышло весело и красиво. Еще бы чутье не подводило раз за разом: на краю сознания то и дело начинал дребезжать звоночек, уверяя, что кто-то за ними наблюдает, и отвлекая от общего веселья. Но сколько Клим ни пытался заметить слежку, никого не обнаружил и в конце концов решил, что это просто толпа его смутила.

Проводник проверил у Жени документы, и Клим помог ей втащить в вагон багаж. Сквозь открытые двери купе было видно, как люди рассаживаются и раскладывают свои вещи.

Внезапно Женя остановилась посреди коридора и повернулась к нему.

– Если хочешь, можешь иногда звать меня Чернавой, – смущенно разрешила она.

Выйдя из вагона, Клим подошел к окну того купе, в котором ехали Женя с отцом, подпрыгнул и стукнул в стекло. Женя оглянулась, заметила его и помахала рукой. Он помахал в ответ. А потом, не дожидаясь отбытия поезда, пошел прочь с перрона. Всё уже было сказано, и он не видел смысла длить прощание, бередя душу и себе, и ей. Расставаться оказалось неожиданно тяжело, даже несмотря на то, что он знал: Женя уладит в Питере дела, устроит отца и уже в июле или августе вернется, чтобы обжиться и начать готовиться к экзаменам. Но чувство одолевало такое, будто он лишился чего-то очень важного. Раньше ему казалось, что это Женя бледна на фоне остальных. Теперь он был готов поспорить с собой прошлым. Мир без нее стал скучнее. И при мысли, что теперь не придется стучать с утра в стенку, сообщая таким образом, что он уже ждет ее в гости, и выслушивать ответную дробь, что станет не с кем скоротать вечера, неприятно запершило в горле. Впервые в жизни у Клима появился настолько близкий друг.