Снаружи заскрипел снег. Скоро вернется волк, что живет в этом доме. Отец презирал оборотней, считал их не более чем дворовыми псами, и еще в детстве Евдокия переняла это отношение. А теперь приходилось делить с одним из них кров. Неужели царевич правда мог думать, что здесь ей будет хорошо? Нет, конечно, просто посмеялся над ней. Но это неважно, а важно то, что все оборотни чуют магию. При волке нельзя колдовать. Времени мало. Евдокия сделала шаг от двери и едва слышно вскрикнула: тело затекло, но она закусила губу и заставила себя пойти вперед, не обращая внимания на боль. И потом: разве ж это настоящая боль?

У стены стояли сундуки, отправленные с нею в качестве приданого и доставленные в этот дом царевичем. В и без того тесной комнатенке они смотрелись еще одной насмешкой над ней. Она бы отказалась от половины, но было нельзя, и пришлось вцепиться в них мертвой хваткой.

Евдокия открыла один из сундуков и из-под вороха сотканных и расшитых ею когда-то мужских рубах достала небольшое зеркальце без оправы, с острыми краями. Сердце забилось вдвое быстрее, и на мгновение она услышала свист кнута. Зажмурилась. Шрам на спине отозвался застарелой болью. Всего один раз она осмелилась пойти против воли отца, попыталась не дать в обиду того, кто был ей дорог, и князь ясно дал понять, чем грозит непослушание. Так Евдокия узнала, что боли она боится сильнее, чем предательства.

Что отца она боится сильнее, чем чего бы то ни было в этой жизни.

Княжна сжала зеркало в ладони, края впились в кожу. Пусть…

– Евдокия…

Потеплевшее зеркало не отразило лица князя, и она была благодарна за это.

– Здравствуй, отец…

– Почему так долго? Я недоволен, Евдокия.

Холодок пробежал по спине. И вдруг подумалось: зачем она вообще это делает? Быть может, расскажи она царевичу правду, он бы и впрямь смог спрятать ее надежно? Но разумеется, это был всего лишь самообман. Ее отец вездесущ, и никто не в силах спасти ее от него. Да и правда заключается в том, что никто не станет ссориться с ним ради нее. Это княжна тоже уяснила очень давно.

– Я не могла раньше. Царевич – он… он такой же, как я… он тоже слышит чужие думы…

Отец выругался. Смачно и совсем ее не стесняясь, как, впрочем, не стеснялся ее никогда. Евдокия прикрыла глаза, не удержавшись. Отец злился, а так недалеко до пощечины или удара. Нужно быть послушной, чтобы он успокоился и отпустил ее. Нужно всё сделать правильно.

– Ты не справилась, – тяжело сказал отец, и у Евдокии снова перехватило дыхание. Свист в ушах нарастал.

– Я… я нашла решение. У него есть невеста. Она человек. И она узнает всё, что нам нужно.

– Невеста? – взревел отец. – А ты что же?

Нет, нет, нет… Она сказала не то!

– Где ты, Евдокия? – вкрадчиво поинтересовался Ростислав.

– Я всё сделаю, – быстро произнесла она. Сжала зеркальце еще сильнее. – В следующий раз у меня будет ответ.

– Я задал вопрос.

Евдокия сглотнула. Но ведь кое-что она успела выяснить. Дать отцу хоть что-то, чтобы отсрочить свою казнь…

– Царевич сослал меня к своим друзьям. Это избушка в лесу. И в ней есть зеркало, через которое мы пришли… Царевич навещает меня. Но я знаю, где он живет. И у меня есть его волосы, теперь его несложно будет найти. Всё так, как и сказал царицын слуга. Это совсем другой мир. Это не Навь…

– Ты уверена?

– Да.

– Что ж… Что ж… – задумчиво откликнулся отец. – Это многое объясняет… Ты старалась, и на сей раз я это учту. Но поторопись. Без тебя наш гость заскучал и рвется наружу, а мне не хотелось бы расстаться с ним до того, как всё случится. Ты поняла меня?

– Да, отец.

Зеркало снова стало прохладным. С пальцев на расшитые рубахи капала кровь. И не было никого, кто смог бы всё это остановить.

Якова Клим обнаружил на кухне. Брат стоял возле плиты, в одной руке держал ложку, не глядя помешивая ею что-то шкворчащее в кастрюльке, а в другой – книгу, которой, судя по всему, был крайне увлечен. При этом лицо его выражало нечто среднее между ужасом и удивлением.

– Что читаешь? – заинтриговавшись, поинтересовался Клим.

– Что-то странное, – медленно и не отрываясь от книги произнес Яша.

– А если подробнее?

– Не уверен, что смогу это правильно охарактеризовать и тем более, что ты захочешь об этом знать, – ответил брат, пробежал глазами еще несколько строк, захлопнул книгу и положил на стол обложкой вниз.

– Почему это не захочу? – обиделся Клим.

Что он, совсем дурак и ничего не понимает? Что там за трактат такой? Что за откровения? Он попытался по-тихому умыкнуть книгу, но Яша проявил неожиданную прыть и прижал ее ладонью к столу.

– Поверь, ты не готов к этой стороне бытия, – всё так же расплывчато пояснил он и кивнул на кастрюльку. – Есть будешь?

Клим решил не обижаться – стащит книгу в подходящий момент и спокойно посмотрит, из чего брат делает великую тайну, – и заглянул внутрь кастрюли, но опознать обнаруженное в ней месиво не смог, да и пахло горелым.

– Спасибо, но я хочу еще пожить, – решил он.

– Нормальная каша, – насупился Яков. – Ну и голодай.

– А я не голодаю, мне Женька с утра уже сырников принесла, – похвастался Клим, – подкармливает меня.

– По-моему, она тебя прикармливает, – покачал головой Яша. – Ты поаккуратнее, а то сегодня ешь ее сырники, а завтра проснешься женатым.

– Женатым? На ком? На Женьке, что ли! – Клим хохотнул. – Не, брат, этого точно быть не может. Это ж Женька!

– И что, что Женька? Что ж она, не девушка, что ли, что на ней жениться нельзя?

– Да в том-то и дело. – Клим пожал плечами. – Женька – это… Женька. Она ж… Даже не знаю… Ну, как друг, что ли… Ну… как пацан.

Он задумался над снизошедшим на него озарением, а Яков хмыкнул, снял кастрюльку с плиты, зачерпнул немного ложкой и попробовал, что получилось. Скривился.

– А я шел тебе сырников предложить, – признался Клим, сжалившись над ним. – Специально тебе оставил. Видишь, как я тебя люблю? Так люблю, что себя обделяю и не докармливаю. И не твоей кашей, а Женькиной стряпней. Так матушке и передай, когда в следующий раз говорить с ней будешь.

– Если я так матушке передам, считай, ты точно просватан.

– Женька любым сватам от ворот поворот даст. Она мне тут рассказала, что замуж вообще не собирается.

– Совсем? – удивился Яша. Он, конечно, уже понял, что в этом мире для девушек замужество вовсе не являлось главной из всех возможных целей, но Женя, по словам Клима, который с ней сдружился, пришла с отцом из Тридевятого. Да и потом, как так можно – на всю жизнь загадывать? Он вот тоже учиться собирался, а потом встретил Злату…

– Совсем. У нее мечта есть: стать… как это… а, вот, этнографом. Хочет ездить по глухим местам, искать там коренные народы, живущие как встарь, и записывать, как у них всё устроено. Если ей волю дать, она только об этом и говорит. Еще немного, и я сам об этих народах закукарекаю. Она исторический окончила, а сюда приехала, чтобы договориться с каким-то профессором о поступлении к нему в аспирантуру. Говорит, если попадет к нему, то все дороги будут открыты. Его аспиранты и гранты получают, и еще чего-то там. Правда, он вроде как только парней берет, но она в себе уверена. В общем, считает, что ей по жизни не до мужа будет, так что не стоит и пытаться. Так что, как видишь, моя холостяцкая честь в полной безопасности, никто на меня не посягает, а что сыт при этом… Ну так что мне, отказываться, что ли? Она ж сама несет.

– Ну, не знаю, – недоверчиво протянул Яша.

– Это ты просто завидуешь. Тебе Злата не готовит, она ж царевна, ей не пристало руки марать, да, небось, и не умеет.

– Эй!

– Молчу-молчу… Никто не посягает на твою царевну. Она ж у нас почти что божество!