– А потом как? Что-нибудь меняется?

Настя пожала плечами.

– Если честно, я так и не поняла. Только вот Финист всегда угадывает, если мне плохо или я грущу. Но может, это просто совпадение… Единственное, потом очень хочется остаться вдвоем…

Василиса вздернула брови, и Настя рассмеялась.

– Василиса! О чем ты подумала?! – притворно ужаснулась она. – Я не об этом. Я о том, чтобы просто побыть наедине. Как будто тебя привязали к человеку, а потом отвязали, но ты не сразу можешь оторваться от него. И все вокруг только мешают. А ночь вы уж себе организуете и без моих советов. Не первая же…

Это точно. Настя не могла знать об этом, но ее слова задели в Василисе то, о чем она старалась не думать.

– Иногда я жалею, что первая брачная ночь у меня была не с Кошем и что у нас ее, по сути, не было, – неожиданно для самой себя призналась Василиса.

– А я в первую брачную ночь Финисту вообще не далась, – ответила Настя. – И пока Борислав не родился, думала, что не могу забеременеть в наказание за это.

– В смысле – не далась? – не поверила Василиса. – Почему? А Финист что?

Настя пожала плечами.

– Испугалась. Устыдилась. Да и вообще, мало ли какая дурь творится в голове у семнадцатилетней девчонки, которую гости весь день донимали похабными шуточками. А Финист ничего, сказал, что день был сложный, так что надо спать. Нам курицу с собой дали, а я на свадьбе от волнения ничего не ела. Вот он и накормил меня этой курицей, завернул в одеялко и рядом с собой уложил. И сам уснул. А я на него всю ночь глядела.

– А дальше?

– А дальше он мне лекции по анатомии читал, а потом устроил наглядную демонстрацию, – засмеялась Настя. – Разобрались, в общем. Зато после той ночи я всегда знала, что он меня не обидит и против моей воли ничего не сделает.

– Настя, ты сейчас серьезно?

Настя вздохнула.

– Да. На самом деле просто очень неудачно выбрала человека, которого попросила рассказать, что меня в первую брачную ночь ждет. В результате наслушалась всяких ужасов… И больше всего меня во всем этом напугали даже не сами ужасы, а то, что я, возможно, отдаю себя в жены мужчине, который сможет сделать мне больно ради собственного удовольствия и которому при этом будет на меня все равно… Так себе перспектива. И я жутко боялась, что все это подтвердится. Но Финист меня, как и всегда, не подвел. И знаешь, сейчас я думаю, да какая разница, когда он случился у нас – этот первый раз? Главное ведь, что случился. И что он был особенный. Но наверное, первый раз всегда особенный, да?

О да, с этим Василиса не могла не согласиться.

Май 2004 года

– Я нашла имена для твоих следующих собак. Вот тут, в книжке. Хугин и Мунин. Мыслящий и Помнящий.

– Вороны Одина?

– Да. Мне кажется, тебе подойдет.

– За кого ты меня принимаешь?

Василиса пожала плечами, и иной ответ не понадобился.

Была суббота. Кощей обещал ей быстро расквитаться с делами и сводить на прогулку в лес рядом с поселком, но ему позвонил первый, второй, третий… и ожидание малость затянулось. Василиса не выражала недовольства и не требовала его немедленного внимания. Только попросилась остаться в кабинете. Выбрала на полке книгу – Старшую Эдду, как он понял теперь, – тихонько присела в кресло и читала. И совсем ему не мешала. Эта ее чудесная способность – не вызывать в нем раздражения и не отвлекать своим присутствием – все чаще и чаще казалась Кощею почти волшебной. Если бы он достоверно не знал, что она не может колдовать днем, то точно бы решил: дело в чарах. Он никак не мог понять, почему рядом с Василисой ему так спокойно. Но ее близость превращалась в потребность, он стал нуждаться в ее обществе так же, как и в ее тепле, и это настораживало. Еще недавно он полагал, что желание обладать женщиной – блажь, ему чуждая. Сейчас он уже не был в этом столь уверен. При этом Кощей вовсе не хотел привязываться к Василисе и не собирался подпускать ее слишком близко. Однажды он уже допустил подобную ошибку, и она дорого ему обошлась. Но в этот раз ему казалось, что он катится с горы и затормозить никак не выходит. О своем решении держать ее на расстоянии вытянутой руки Кощей вспоминал, только когда оставался один, и начисто забывал о нем рядом с Василисой, что несколько усложняло его выполнение.

– Я больше не буду заводить собак, – сказал Кощей, убирая бумаги: хватит на сейчас, вечером закончит.

Василиса вскинула голову.

– Почему? – изумилась она. – Ты ведь их любишь!

«Я не способен любить, – подумал Кощей. – И я устал».

Но вслух ответил:

– Они требуют много времени и внимания. Один я не справляюсь. Нет смысла приручать живое существо, чтобы потом бросить его в одиночестве.

– Поэтому ты всегда берешь сразу двух? Чтобы им не было одиноко?

– Да.

Василиса положила закладку на страницу, закрыла книгу, погладила кожаный переплет – издание было коллекционным.

– Звучит грустно, – ответила она, не поясняя, что именно, и Кощей решил, что оно и к лучшему.

– Я закончил. Пойдем.

Василиса радостно улыбнулась, подскочила с кресла. За последние полгода она расслабилась и успокоилась, это было заметно невооруженным глазом. Больше не зажималась в присутствии других, перестала бояться города и сама потянулась к новому. И порой по утрам он слышал, как она поет, готовя им завтрак. Словно кто-то по одной распускал веревки, до этого стягивавшие ее и мешавшие не то что двигаться – свободно дышать. И, освободившись, Василиса лишилась всяческих остатков степенности и вела себя порой совсем как девчонка – так же непосредственно и восторженно, будто все в мире для нее было впервые. Уставшему от всего Кощею наблюдать за ней было забавно. И самому порой становилось едва ли не весело. Как старому псу в присутствии резвящегося щенка.

В лесу было свежо. Снега осталось совсем мало. Он ежился одинокими сугробами, прячась от почти летнего солнца в местах, где всегда была тень. Сосны тянулись вверх. Под ногами мягко пружинил настил из опавших иголок. Василиса шла уверенно, не уставая и не боясь лишний раз свернуть с тропы. В лесу она явно чувствовала себя в своей стихии, и Кощею нравилось смотреть на нее и было интересно увидеть ее тут летом, когда все зацветет.

И все же было то, чего ему не хватало: мягкого звука собачьих шагов и заливистого лая. Он то и дело прислушивался, удивляясь их отсутствию, а потом вспоминал. Он еще помнил о своем декабрьском решении уйти в Навь. Но Василиса смешала ему все карты. А ведь, держи он собак, можно было бы отпускать ее в лес с ними. Отпускать ее совсем одну Кощей не решался. Мало ли.

Вот, кстати, где она? Он вдруг понял, что Василиса пропала из виду, дернулся, но почти тут же нашел ее взглядом. Она сидела на корточках возле трухлявого пня и что-то рассматривала. Кощей выдохнул сквозь зубы и мысленно выругался. Артефакт на нее какой навесить, что ли? Сделал себе мысленную пометку обдумать эту идею получше и подошел ближе.

– Смотри, сон-трава, – улыбнулась Василиса, подняв на него взгляд. – Уже зацвела, а я и забыла, что она цветет по весне. Красивая, правда?

Она аккуратно провела пальцем по пушистому стеблю, легко тронула фиолетовый бутон. Потом встала.

– Пойдем к реке, – попросила она.

Она всегда просила сводить ее к реке. В любую погоду, даже самую холодную и ветреную. У них было свое местечко на берегу. Василиса садилась на выброшенное волнами обтесанное водой дерево и долго смотрела вдаль.

– Пойдем, – согласился Кощей.

Ему тоже нравилось иногда посмотреть за горизонт: отсутствие преград на пути взгляда способствовало тому, чтобы разложить мысли по полочкам. Особенно теперь, когда запястья больше не болели, доводя до исступления, и ничто не отвлекало. Василисины браслеты стали настоящим спасением. Кощей снял их всего один раз – боль тут же вернулась, и больше попыток он не предпринимал, да и не было желания. Браслеты сливались с кожей, были практически незаметны, не мешали ему – правда, постоянно напоминали о своей создательнице, но, видимо, переняли от нее не только способность лечить, но и не раздражать его.