«Дорогой друг! — начал я, — спасибо, что появился в моей жизни. Благодаря тебе я раздвинул границы своего мира, это бесценно. Наша дружба только начинается, но мы уже бились плечом к плечу с общим врагом и одолели его. И я хочу вспомнить этот момент через сто лет, на очередном твоём дне рождения. За тебя, Георгий! И за то, чтобы наша дружба длилась всю жизнь. В знак этого прими мой скромный подарок».

Я вытащил коробку с браслетом, подошёл к другу. Он встал, и мы обнялись, а потом я вручил подарок.

Гия открыл коробку. В его глазах, когда он увидел браслет, мелькнул неподдельный детский восторг. Он достал украшение и застегнул его на правой руке. Я же поднял свою руку и продемонстрировал такой же браслет.

За столом это вызвало восторг: все начали чокаться, что-то кричать наперебой и другими путями выражать свою радость. Я посмотрел на Дато. Тот, глядя на нас, улыбался и кивал, будто говоря, мол, всё правильно, так и надо.

После застолья мы долго гуляли в саду. Тут играл настоящий струнный оркестр, и благодаря классической музыке, живому огню от газовых обогревателей и удивительно удачной подсветке обстановка была сказочной.

— Удивительно, что твой день рождения с таким размахом празднуют, — сказал я, когда мы сели на плетёный диван возле одного из обогревателей. — Честно говоря, когда я узнал, что у тебя тридцать первого день рождения, то хотел посочувствовать: на фоне нового года праздник-то теряется. Теперь вижу, что нет.

— Так не каждый год бывает, — пояснил Гия. — Просто я поступил в Университет. Возможно, это один из последних праздников в таком, семейном формате. Вот отец и постарался. А вообще я знаешь как думаю? Когда выхожу на улицу на день рождения — видно много людей в праздничном настроении. И я считаю, что все празднуют мой день рождения!

— Хитро! — улыбнулась Лика. — Но правильно! Я поддерживаю такой подход.

— Представляете, а ведь до двухтысячного останется всего три года! — вмешался Гоча, брат Гии, который присоединился к нашей компании. — Я хочу встретить миллениум на Таймс-сквер. Круто будет! Там знаете, есть такой шар, который падает как раз, когда идёт финальный отчёт.

— Ага, — кивнул Гия. — И как раз после этого вырубится всё электричество и все компьютеры, как обещают некоторые.

— Кто обещает? — удивился его брат.

— Учёные, — сказала Лика. — Да, я тоже слышала. Это связано с проблемой «две тысячи». Многие программы для компьютеров привязаны к встроенному таймеру, который заканчивается номером года. А номер года обозначен всего двумя цифрами: так повелось. Когда всё это создавалось, никто не думал на несколько десятилетий вперёд. Вот и считается, что некоторые программы начнут умножать себя на ноль.

— Что, реально? — нахмурился Гоча.

— Да не переживай, — улыбнулся Гия. — За три года наверняка найдут какое-то решение.

— Блин. Мне теперь неуютно будет! Представляешь, каково это: в толпе, и вдруг электричество пропадает? И вот куча народа в полной темноте… бр-р-р-р!

— Вот этому Новый год и должен оставаться семейным праздником, — сказала Лика. — Чтобы все сидели по домам.

— Как мы сейчас, — улыбнулся Гоча.

После прогулки, когда гости немного освежились, снова началось застолье. Тосты следовали один за другим, все с пожеланием лучшего будущего и хороших времён.

В полночь включили большой телевизор, и все слушали обращение Шеварднадзе, президента Грузии. Он говорил довольно долго и эмоционально, на грузинском — так что я ничего не понял, и о содержании новогодней речи оставалось только догадываться по выражениям лиц присутствующих.

Уже во время обращения снаружи слышался грохот и вспышки: люди начали запускать фейерверки.

В саду тоже было организовано целое огненное шоу: фонтаны и водопады из искр. Было довольно красиво, правда, в воздухе после этого тревожно пахло порохом.

Через час, к моему удивлению, хозяева дома включили ОРТ. Выступал Ельцин. Удивительно, но выглядел и говорил он лучше, чем я запомнил — не запинаясь, без пауз. Говорил, как это водится у политиков, правильные вещи: про задержки зарплат и пенсий, которые надо прекратить, про согласие, мир и спокойствие. И даже про семейные ценности.

Сразу после боя курантов, когда все присутствующие успели загадать желания, за столом вдруг началось какое-то странное движение: люди поднимались, подходили к двери, становились полукругом.

— Что происходит? — тихо спросил я Гию.

— Меквле, — ответил тот загадочным словом. — Первый гость, традиция!

Я на всякий случай тоже поднялся и встал вместе со всеми.

Через пару минут дверь распахнулась. На пороге стоял человек, чьё обращение мы только что смотрели по телевизору. Последний министр иностранных дел СССР и второй президент Грузии.

Отец Гии подошёл к нему, они крепко обнялись. Кто-то поднёс гостю рог, и гость начал произносить очень долгий тост или пожелание, на грузинском, так что я снова не понимал ни слова.

Мирослава вызвалась ехать со мной. Я пытался её отговорить: дорога долгая, погода не очень. Да и сам разговор не обещал быть простым.

«Я хочу, чтобы ты чувствовал поддержку, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Пускай в это раз всё будет иначе».

Я подумал немного, и всё-таки согласился. Если уж мы решили, что между нами всё серьёзно — будет честно делиться не только радостями, но и скелетами в шкафу.

Для меня таким скелетом, конечно, была моя мама. Ужасно не хотелось рассказывать Мирославе всю историю — но как иначе объяснить необходимость моего отсутствия минимум на день на новогодних праздниках, от которых и без того осталось не так уж много?

В своей откровенности мне даже пришлось пройти по самому краю.

— Но почему ты решил поговорить именно сейчас? — спросила она. — Разве это не ждёт до конца праздников?

Я вздохнул и посмотрел ей в глаза. Врать не хотелось. Но и сказать правду полностью я не мог.

— Слушай, есть некоторые вещи, в которые ты можешь не сразу поверить… — начал я.

Мирослава чуть нахмурилась и подалась вперёд, опершись на кухонный стол.

— То, что в мире не так всё просто устроено, как иногда кажется, я знаю, — сказала она. — На своём примере знаю, Саш. Когда умерла бабушка, я видела её. Не во сне, а так, как тебя сейчас. Она приходила на школьный двор и будто пыталась мне что-то сказать. Я долго не хотела маме это рассказывать, но потом не выдержала… в общем, оказалось, что родители не выполнили кое-что, о чём она просила. Не всё раздали. Так что в жизни всякое бывает, я знаю…

— В общем… скажем так, я знаю некоторые вещи, которые могут произойти, — ответил я. — С очень высокой степенью вероятности. И знаю, что их можно предотвратить.

— Ясно, — кивнула Мирослава. — А как это связано с твоей мамой? С ней что-то может случиться? Слушай, если это что-то, связанное с её новой семьёй — ну, например, что её муж не очень хороший человек — то ты лучше с таким не суйся. Хуже будет.

Я вздохнул и покачал головой.

— Слушай, ну ты совсем-то за детский сад меня не держи, — я грустно улыбнулся. — Нет, дело не в этом.

— Тогда в чём?

— Моя сестра, — ответил я. — Она может погибнуть. В ближайшее время.

Мирослава чуть поджала губы и потрогала левую бровь. Я заметил, что она всегда так делала, когда начинала нервничать.

— Саш, это очень серьёзный вопрос, на самом деле. Ты, возможно, этого не понимаешь — но для твоей мамы это может быть очень чувствительно. Если ты рассчитываешь на восстановление отношений — то такой разговор может всё испортить.

— Я не рассчитываю, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Ей действительно грозит опасность.

Мирослава молчала пару минут, то глядя на меня, то переводя взгляд на собственные ладони. Я не торопил её. Для меня молчание было предпочтительнее детальных расспросов. Врать я по-прежнему не хотел, но и рассказывать слишком многое тоже.

— Саш… а скажи, эта твоя способность, видеть некоторые вещи из будущего — она уже срабатывала? — спросила Мирослава.