Сокол встал и покачнулся.

– Спасибо, – вдруг сказал он, и взгляд его прояснился. – Спасибо, что спас ее тогда. Она, видишь ли, думала, что я виню ее за то, что мне пришлось нести тебе службу. Вот дурная, да? Как будто бы она меня заставила. Я так решил, потому что не мог иначе. Будто без нее я смог бы жить дальше.

– Светлые, – вздохнул Баюн, заметно расслабляясь. – Что с вами не так? Любите друг друга, жертвуете собой ради друг друга. И еще счастливы при этом. Надеюсь, ты ей то же, что и мне, сказал.

Сокол усмехнулся.

– Сказал. И еще много раз скажу за следующие две недели. Все, пошел я. Настя ждет. Завтра часов в шесть утра здесь буду, надо распоряжения раздать и бумаги кое-какие закончить, и… Спасибо.

– За что на этот раз? За то, что тридцать лет тебя использовал?

Сокол засмеялся.

– А ты меня использовал? Ну вот, а я и не заметил. Темные… Знаешь, что с вами не так? Вы просить не умеете, думаете, если просто попросите, то вам обязательно откажут, или потребуют что взамен, или предадут в процессе. По себе, наверное, судите. Но будь мир устроен так, он давно бы рухнул. Все, пошел я. Надо Настю обрадовать. Главное, чтобы не решила, что я опять напился…

И, бормоча что-то о глупых котах и возомнивших о себе много лишнего темных, вышел из кабинета.

Середина декабря 2003 года

– Варвара, у тебя веретено есть? – с порога спросила Василиса, без приветствия врываясь в каталожный зал архива, где в это время хозяйничала его хранительница.

Варвара хмыкнула, но такую невежливость комментировать не стала, а просто взмахнула рукой. Один из ящичков карточного каталога открылся, из него вылетело несколько картонных прямоугольников и послушно легло ей в руку.

– Веретено-убийца, веретено-усни-навсегда, веретено для прядения золотой нити… – перечислила она. – А тебе что конкретно надо?

– Да нет, – замотала головой Василиса. – Мне самое обыкновенное, не волшебное.

– Да? – удивилась Варвара. – Ну пойдем.

В отличие от остальных сотрудников Конторы, обитавших на ее территории, Варвара жила не в общежитии, а в архиве. И до этого момента Василисе ни разу не приходилось бывать в ее комнате.

Она оказалась совсем небольшой, но очень светлой, опрятной и уютной. На односпальной кровати, покрытой вязаным пледом, примостились одна на другой три подушки, укрытые кружевной салфеткой. Расшитые льняные шторы украшали окно. Под окном стоял добротный расписной сундук. Еще один – побольше – находился у стены. На столике у входа разместились зеркало в красивой резной раме, кувшин и тазик для умывания. А над кроватью висел карандашный портрет. Он явно был выполнен рукой самой Варвары, но хорошо и с чувством. С портрета Василисе улыбался молодой мужчина. Лицо обрамляли волнистые волосы, перехваченные кожаным шнурком на лбу, глаза смеялись, и от них россыпью шли морщинки. Он явно был смугл – Варваре хорошо дались полутона, – но скорее от постоянной работы на солнце, нежели с рождения. И улыбался он легко и приятно.

Василисе не нужно было спрашивать, кто это. Она и так знала. Все знали. Это был Андрей, муж Варвары. А вот портретов детей здесь не было, и Василиса даже и не знала, были ли они у них. И не рисковала спрашивать, мало ли у кого что за плечами.

Варвара тем временем открыла сундук у окна, вытащила из его недр тряпичный сверток из грубого льна и разложила на столе.

– Выбирай, – предложила она.

О, это были отличные веретена! Василиса с восторгом осмотрела их. Руки потянулись к самому тонкому, но она одернула себя: давно не практиковалась, так по самонадеянности можно загубить всю работу. Она выбрала немного потолще и не смогла сдержать вздох удовольствия, когда пальцы коснулись дерева. Все внутри запело от предвкушения: она и не подозревала, насколько соскучилась по любимому занятию.

– Я тебе и прялку дам, – предложила Варвара. – Она замечательная, мне ее Андрей на свадьбу дарил.

– Спасибо, но прялку не надо, – отказалась Василиса, с улыбкой покручивая в пальцах веретено.

Чувствовать ее вес в ладони было так же прекрасно, как ощущать возвращение силы. Мысленно она уже вернулась к себе в комнату – не терпелось начать.

– Неудобно же без прялки… – удивилась Варвара.

– О, не переживай, – улыбнулась Василиса. – Спасибо большое, через недельку верну!

И убежала, едва ли не подпрыгивая и забыв попрощаться.

Варвара в замешательстве посмотрела ей вслед. Такой она Василису еще ни разу не видела.

Самым сложным оказалось дождаться ночи. Василиса вся извелась, ожидая, когда луна наберется красок. Она то и дело садилась у окна, крутила веретено, вспоминая движения, и переживала, как бы небо не заволокло тучами. Но судьба ей благоволила: луна была большой и яркой и щедро пролила в ее окно свой свет.

Василисе не требовалась прялка, потому что ею послужило само ночное светило. Она сжала в ладони пучок лунного света, отделяя его от общего потока, скрутила нить потоньше и привязала за краешек к веретену, накинула петлю, чтобы нить держалась. Лунный свет был мягким и прохладным, и работать с ним было легко. Василиса вытягивала свет, крутила нить, наматывала ее вокруг веретена, чувствуя, как гладко скользит она между пальцев. Ей хотелось петь, и она запела. Больше ее ничего не беспокоило и ничего не осталось, кроме ощущения тонкой нити в пальцах и легкости во всем теле. Она пела о тепле и о доме, о свече, что поставили на окно, дабы все вернулись к очагу, о том, что не должно быть боли, о спокойных добрых снах, уюте и покое. Руки наполнились силой, и живая, горячая благодарность устремилась в нить, но, уйдя глубоко в себя, Василиса не заметила этого.

К утру свет стал таять, и Василиса очнулась: она закончила. Поскорее отрезала нить, чтобы та не исчезла вместе с меркнущей луной. Голова немного кружилась. Василиса списала это на бессонную ночь. Но легкий объемный моток пряжи в руках вселил в нее небывалую уверенность.

Дальше было сложнее. На следующий вечер, едва дождавшись сумерек, Василиса села плести узор и поняла, что не знает, каким он должен быть. Она понимала, что хочет получить в итоге, но ничего не складывалось. «Потому что плетешь как для себя», – подсказал внутренний голос. Тогда она стала думать о том, кого хотела одарить. Пошло легче. Странно, правда, получалось. Плетение выходило жестким, неровным, топорщилось местами, напоминая сцепленные ветви терновника, но ведь именно таков и был тот, в благодарность кому она все это затеяла. И Василиса решила довериться интуиции.

– Бледная ты какая-то, – сказал ей Баюн в пятницу вечером. – Не заболела, часом? Не спишь, что ли?

Василиса постаралась улыбнуться бодрее. Она плела и переплетала, недовольная своей работой, а работать могла только по ночам, когда возвращалась сила, и спать получалось совсем недолго.

– Иди-ка к себе, – вздохнул Баюн, – да отдохни за выходные хорошо. Чтобы в понедельник была как огурчик. Полутруп мне тут не нужен: на Буяне такую кадровую политику не одобряют.

Василиса попрощалась, вышла из кабинета, задумалась о своем и в безлюдном коридоре шириною три метра столкнулась с Кощеем.

– Василиса, – поприветствовал он, придержав ее за локоть и не дав упасть.

Она смутилась и сделала шаг назад.

– Как рука? – тихо спросил Кощей.

– Уже зажила, – улыбнулась она, – мазь отлично помогла. Там еще много осталось, я совсем по чуть-чуть брала, я верну.

– Оставь себе, мало ли, – вздохнул Кощей и нахмурился. – Бледная ты какая-то. Не заболела?

Василиса хихикнула.

– Что смешного? – не понял он.

– Вы с Баюном мыслите одинаково, – пояснила Василиса. – Он меня вообще полутрупом назвал.