Несмотря на поздний час, машин на дорогах было довольно много. Город жил своей жизнью, люди отдыхали. В воздухе плыл запах шашлыков, слышались песни.

Я старался не думать о том, что будет, если нас остановят или, например, мы по чистой случайности попадём в какую-нибудь аварию.

Но вот мы выехали из Киева и двинулись не на север, как я думал было бы логично, а на запад. Появились указатели: Ирпень, Буча, Гостомель… я вздохнул и поёжился.

— Что такое, холодно? Форточку прикрой! — дядя впервые заговорил после начала поездки.

— Да нет, нормально, так… — неопределённо ответил я.

— Серёж, ты можешь сесть нормально. Посты проехали, — добавил Антон Семёнович, обращаясь к племяннику.

Серёжа со вздохом облегчения вылез из промежутка между сиденьями и начал разминать ноги.

— Гостомель… там ведь «Мрия» базируется, так? — сказал я, просто чтобы поддержать разговор. Напряжённое молчание начинало действовать мне на нервы.

— Так, — кивнул дядя. — Хороший самолёт. Но бестолковый, как говорят. Антоновцы его под грузовик приспособили, но вот какая фишка: у него нет второй рампы на хвосте, как у «Русланов». Грузить неудобно. А грузоподъёмность повыше, конечно, но не прям кардинально.

— Ну хоть так живёт, — ответил я.

— Это да. Хоть так…

— В «Антонове» нормальные мужики работают, — одобрительно кивнул дядя. — Не стремятся всё советское наследие разбазарить. А то ведь как сейчас получается? Те самые бонзы, которые в ЦК рулили, сейчас жрут, как не в себя, разрушают то, что при них же создавалось для всего остального народа… э-э-э! — он раздражённо махнул рукой. — Ничего хорошего не будет, пока их молодые не сменят. Что у нас, что у вас.

— А что, есть кому менять? — заинтересованно спросил я.

— Да если бы… — вздохнул он. — Сейчас ведь даже у тех, кто помоложе, родители из старой партийной элиты. Да взять того же Луценко. Помяните моё слово, он ещё против Кучмы попрёт, амбиций хватает. А откуда сам появился-то? Не все помнят. Батя у него первый секретарь Ровенского обкома. Вот оттуда всё и тянется. И так кого ни копни. Так что неоткуда новым взяться-то…

Дядя почесал подбородок.

— Для молодёжи идея нужна, — продолжил он после небольшой паузы. — А набивание карманов и пуза само по себе идеей быть не может. И знаете, что я вам скажу? Вон, те же ОУНовцы. Вроде их никто всерьёз сейчас не воспринимает, так? Ну ходят и ходят, ряженые. Так ведь у нас вроде как демократия, и всё можно? На выборах вон, меньше процента набирают… но вот какое дело, малята: чую, дай им чуток времени — и развернутся они, с молодёжью работая. И даже донецких задвинут. А всё почему? Потому что идея есть. Что мы, украинцы — отдельная нация, и что можем жить хорошо, если избавимся от всего наносного, без обид, Саня, от всего москальского. Это очень привлекательно, скажу я вам, да и сами поглядите: вот чего нам не хватает, чтобы жить хорошо? Чернозёмы лучшие, промышленность сильная, энергетика самая сильная в Европе. Плюс расположение: да, своего газа немного — так ведь за счёт российского неплохо жить можно, а?

— А если всё это дело объединить со стремлением в Европу… — добавил я.

Антон Семёнович посмотрел на меня, как мне показалось, с уважением.

— Верно, — кивнул он. — Всем ведь хочется, чтобы жить как в Европе, так? Чтобы везде евроремонт и евростандарты. И вот под это народ подпишется, как пить дать. Всё всегда начинается с обещания лучшей жизни. Вспомни вот, как Союз разрушили? Да обещанием изобилия и того, что очередей не будет! При этом сами же эти очереди создавали — искусственно! Чтобы, значит, разваливать было сподручнее…

— Как думаете, к чему это всё приведёт? — спросил я.

Дядя задумался на секунду.

— Хорошо бы, чтобы к смене элит, — сказал он. — Шансы есть. Вроде как идейные лучше мотивированы, чем обычное ворьё. Хотя… попробуй их разбери: на самом деле они идейные или просто ворьё, которое идеей прикрывается. Да и у вас-то, как я погляжу, то же самое происходит, так? Я тут давече вашего Жириновского послушал. Чешет — почище наших оуновцев! Про сапоги помыть в индийском океане слышали, да? Вот, тоже ведь нащупал жилку у народа, играет на ней.

— А как вы думаете, — спросил я. — Если вот эти новые элиты, которые хотят старую партийную номенклатуру свалить, у вас и у нас, так сказать, объединят усилия? Может, у них это быстрее получится?

Антон Семёнович снова внимательно посмотрел на меня.

— Эк, ты, Саня, и вопросы задаёшь! И мыслишь нестандартно, молодец. Старые партийные элиты у нас похожи, это факт. Да что там: они одно и то же. А вот те, кто стремятся их подвинуть — они уже другие. Понимаешь? Те, которые на запад ориентированы, на самойстийность и свидомость — ваших поимеют да кинут. И будут считать это доблестью. Можно было бы насчёт донецких подумать — но тем плевать на любую идеологию. Не понимают пока ценности этого…

— А этот… Бугай который — он из каких будет? — осторожно спросил я.

— О, этот может любым стать! — ответил дядя. — Тем и опасен.

— Как вы с ним разруливать дальше планируете? После всего, что случилось?

— Я — то? — дядя пожал плечами. — Да никак. Теперь это Фишташа вопрос. Договорятся как-нибудь. Всегда договаривались. Только отжим потока внаглую прекратится покамест. А это главное.

— А если попробовать предложить что-то более серьёзное? — сказал я. — Обратить врага в союзника?

— Бугая-то? — дядя удивлённо поднял бровь. — И что малой вроде тебя может предложить таким людям?

— Малой да удалой, — улыбнулся я. — Предложить-то есть что. Главное при первой встрече чтобы не сложилось фатального непонимания. Учитывая все обстоятельства.

Дядя плотно сжал губы.

— А не простой ты парниша, — ухмыльнулся он. — Ещё подумал, откуда у такого малого мобила?

Да, во внимательности Серёжиному дяде не откажешь: я ведь старался перекладывать вещи как можно незаметнее. Но мобилу спрятал в карман — на всякий случай, учитывая то, что произошло в квартире.

— Ладно. Тут покумекать надо. Если реально есть о чём говорить.

— Реально есть, — кивнул я. — О газе. И его транзите.

— Серьёзные материи.

— Что есть то есть.

Ехали довольно долго. Потом населённые пункты вдруг как-то разом кончились. Качество дороги, и без того далеко не идеальное, ещё больше ухудшилось. Вокруг нас стеной встал лес.

И вот за очередным поворотом мы упёрлись в шлагбаум, зачем-то обвитый колючей проволокой. Возле шлагбаума стояла зелёная будка: снятый с шасси старый кунг, возле которого курили двое в милицейской форме.

— Серёга, прячься на заднем сиденье, — сказал дядя. — Не отсвечивай. Говорить буду я. Молчите, даже если к вам обращаться будут. Усекли? — спросил дядя.

Мы с Серёжей молча кивнули.

Дядя вышел из машины навстречу одному из полицейских, доставая из нагрудного кармана какие-то документы.

Полицейский подошёл к дяде. Сквозь открытую дверцу со стороны водителя я услышал:

— Семёныч, а чего ты так поздно-то?

— Да хотел с утра сорваться, суббота же. Так племянник только прилетел. Вот, хочу малому работу показать. Да пока прособирались — оно вон как. А мне в понедельник надо, чтобы всё готово было. Вот и кручусь как белка.

— Ясно… про племяшку твоего если чего мы ничего не слышали. Как обычно.

— Да понятно дело!

— По деревне сборщикам печать шлёпнешь?

— Обижаешь! Свои же люди!

— Вот и лады… не пались только, договорились? А то вторую неделю комиссию обещают.

— Да не первый день замужем!

Милиционер вернул дяде бумаги, а сам направился открывать шлагбаум.

Через минуту мы были на территории зоны.

Мы долго, в молчании, ехали по плохой дороге среди леса. На востоке небо уже начало светлеть; летние ночи коротки.

В рассветных сумерках мы остановились на небольшой грунтовой площадке возле одноэтажного здания с остроконечной крышей, свод которой со стороны фасада напоминал вимперг. Над частично заложенным кирпичом огромным окном нависала круглая арка. Под сводом крыши была заколоченная фанерой розетка, а ещё ниже — выцветшие буквы в прямоугольной раме: «Янов». Только разглядев название я понял, что перед нами железнодорожная станция.