И это одна из причин, почему я пальцем не тронул Глеба Михайловича. Любые полученные от меня мучения зачтутся при назначении посмертного наказания. Не хочу ему скостить даже один год в отряде с командиром отряда — извергом вроде меня.

Столица Узбекской ССР встретила нас сильным ветром, несущим пыль и песок параллельно земле. Город, отстроенный с определённым шиком в постсоветское время, при Союзе, скажем мягко, не впечатлял. Как и в Минске, огромную площадь занимали частные невзрачные домики, в силу южной как бы эстетики напомнившие мне аулы Афганистана, где по советским «освободителям» пуляли из-за дувалов из автоматов, а «освободители» отвечали артиллерийским огнём, смешивая поселение со щебнем. Не самые приятные воспоминания, честное слово. Микрорайоны с типовой советской безликостью, отстроенные после землетрясения, чуть более приличный центр… В лучшую сторону отличались люди, восточное гостеприимство было прекрасным, не столь навязчивым как в Грузии, к тому же много русской и еврейской интеллигенции, потомки бежавших в Ташкент от нацистов, правда, значительная часть из них съехала. Где-то здесь живёт Дина Рубина, которая позже напишет роман «На солнечной стороне улицы», наверно — самый известный в мире о Ташкенте… Части той страны, что мне предстоит покинуть навсегда. Я ловил себя на мысли, что смотрю на картины советской действительности словно турист, заехавший в дальнюю и редко посещаемую страну, уверенный, что больше никогда сюда не вернётся.

Сюда мы прибыли довольно большой делегацией, сборная БССР выглядела неплохо. Кроме меня, так сказать, суперзвезды, Коган привёз ещё двух парней крупного калибра, возможно, в будущем — супертяжей, в том числе минчанина Диму Петровского. К самым мощным боксёрам всегда был максимальный интерес, что и отразилось на пресс-конференции. Моё возвращение на большой ринг преподносилось как новость номер один, вопросов я получил больше, чем вся белорусская делегация вместе взятая.

— Игорь Матвеев, «Советский Спорт». Вы были вынуждены покинуть бокс после того, как на чемпионате в Донецке убили на ринге армянского спортсмена. Как вы сами оцениваете свои шансы в восемьдесят четвёртом году?

— Я пропустил чемпионат мира не из-за смерти Варданяна, умершего, кстати, не на ринге, а после поединка из-за неизлечимого заболевания сосудов головного мозга, при котором бокс абсолютно противопоказан. Из-за чего? Отвечу. Из-за хамской, тупой и абсолютно непрофессиональной статьи в «Советском Спорте», названной «Нам не нужен такой бокс», по некоторым признакам, как я предполагаю, оплаченной и заказной. Сукин сын, её написавший… Не вы, Игорь Матвеев, у вас был замечательный предшественник.

— Валерий Евгеньевич! Прошу выбирать выражения, — пробовал меня остановить узбек, представлявший организаторов чемпионата, но куда там.

— Я выбираю. Иначе покрыл бы этого пидараса матом. Лучше, конечно, подать в суд, разорить газету и самого бумагомараку до нитки, но у нас так не принято. Опубликованное в центральной прессе — святая истина, даже если это полная ахинея. Из-за той заметки поднялась волна, тренерскому совету сборной ответственные товарищи сообщили: есть мнение Матюшевича на чемпионат мира не отправлять. Поехал другой супертяж, слабее, и продул. Желавшие сунуть палку в колёса советскому спорту добились успеха, по иронии судьбы — именно через жёлтую газетёнку «Советский Спорт». Как я оцениваю перспективы? Что-то давно никого не укладывал нокаутом.

Конечно, журналисты выбросят «пидараса» из публикации, как и нападки на центральную московскую прессу, но только советские. В зале присутствуют корреспонденты из Польши, ГДР и других соцстран, а главное — из СФРЮ, те точно тиснут в самом горячем виде.

— Иван Коротевич, «Физкультурник Белоруссии». После вынужденного пропуска чемпионата мира и последующих соревнований по боксу вы продолжили тренировки?

— Конечно. Во-первых, я, наконец, вполне освоился с супертяжёлым весом после стремительного перехода их лёгких категорий в максимальную, лучше двигаюсь. Во-вторых, не забрасывая бокс, полтора года уделял повышенное внимание своему второму спортивному увлечению — боевому самбо с активным использованием техник восточных единоборств. Как вы, вероятно, знаете, мне принадлежит звание мастера спорта СССР по самбо. Наверняка смотрели финальный бой с Варданяном, где завершающий удар был исполнен в технике каратэ, в боксе так не принято. Но в схватке с сильным, более крупным и высоким противником мне так показалось эффективнее. В грядущем чемпионате восточные методики будут использоваться ещё интенсивнее. Разумеется, я не собираюсь бить ногами в пах или ребром ладони по горлу. А вот приёмы концентрации, самомобилизации, купирования болевых ощущений — в каждом бою.

— Анжела Водопьянова, «Спортивная смена». Вы, очевидно, не сомневаетесь в своём успешном выступлении на чемпионате СССР. А в каких международных турнирах намереваетесь участвовать? Кубок по химии ГДР в Галлё-Нойштадте? Товарищеский матч в Белграде? Олимпийские игры?

— Во всех. Только решение принимаю не я, а тренерский совет. Иногда звучит: есть мнение, что у нас имеется другой кандидат, в лучшей форме. Самое простое — провести спарринг и выявить сильнейшего, но — нет. А вдруг тот самый сильнейший нечаянно получит травму? Я — за открытый бокс. Если кто-то уронит меня на канвас и выключит свет здесь, в Ташкенте, ни я, ни мои тренеры не будут пускать в ход закулисные рычаги, чтоб протолкнуть меня на престижные заграничные турниры.

После пресс-конференции, пованивающей скандалом, меня взяли в оборот парни в штатском из Первого главного управления.

— Товарищ капитан! — внушал мне старший группы. — Мы наблюдаем за вами перед операцией в Белграде. Своими провокационными заявлениями вы ставите всю операцию под удар!

— Напротив. Я формирую образ недовольного советской системой. Такой скорее перебежит, чем отличник боевой и политической подготовки.

— Не переусердствуйте! Спортсменам со слишком длинным языком выезды в капстраны, да в ту же Югославию, строго запрещены. Наши противники насторожатся: почему мы дали разрешение на выезд неблагонадёжному.

— Операция отменяется? Тем более, Юрий Владимирович… Светлая память… Он лично её курировал.

— Ни в коем случае не отменяется. Смерть Андропова никак не сказывается на текущих планах, за год наши люди заняли ключевые посты. Но потрудитесь держать язык за зубами. Любые демарши — только по согласованию с нами, в точном соответствии с данной инструкцией. Надеюсь, вы хорошо меня поняли.

— Так точно. Спасибо за доходчивое объяснение.

Когда шли из конференц-зала в номер, я поймал на себе насмешливый взгляд Кима. Уж он-то точно угадал связь моего спича с предстоящей белградской аферой.

16

Репутация

Ташкент — город поразительных контрастов. Партноменклатурная знать, имеющая отношение к хлопководству, живёт так, как не снится довольно обеспеченным людям на загнивающем Западе. Но когда на улицах города вижу приезжих с периферии, одетых насколько возможно прилично по случаю визита в республиканскую столицу, это кошмар даже по сравнению с небогатой белорусской глубинкой.

Что касается партийных герцогов, белорусский вождь был любим народом за талант тянуть союзное одеяло материальных благ на себя, то есть в интересах республики. В советской системе, где Москва забирала всё, а потом нещедро распределяла, требуя благодарить в пояс за «неустанную заботу партии и правительства», талант Машерова считался по важности номером один. Относительно неплохо товарные и денежные ресурсы подбрасывались псевдоеевропейским республикам Прибалтики, чтоб меньше вспоминали, как жилось до сорокового года, а также привилегированным со времён Сталина грузинам. В то же время многие регионы России и республики Средней Азии ходили в роли падчериц-полуколоний.

Узбекистан находился на особом положении. Центральному Комитету УзССР и правительству республики доводились абсолютно нереальные планы по поставкам хлопка, увеличивающиеся из года в год, переводились многие миллиарды советских рублей за «белое золото», запланированное, но фактически не отгруженное потребителям в другие регионы СССР. Напомню, что рубль начала восьмидесятых годов имел покупательную способность гораздо выше, чем доллар США после пандемии. Эти миллиарды обналичивались и перераспределялись по хлопковой пирамиде, часть шла в карман ответственным товарищам за крепко зажмуренные глаза на недопоставку грузов. Хлопкоробы, исполнявшие хотя бы часть госзаказа, а это тяжёлый и изматывающий труд, зачастую — с привлечением несовершеннолетних, и насрать на любые законы по защите их прав, получали сущий мизер.