— Не звони мне больше, — сказала она.

Развернулась и ушла.

Клим отложил недоеденный кусок пиццы. Есть расхотелось. Попросил счет.

Надо было идти домой. Там Женя ждала хлеб. И сигарет надо было зайти купить. В пачке оставалось две, но Клим знал, что скурит их по дороге.

— Я сдала! — выпалила Женя, стоило ему переступить через порог.

— Я же говорил!

— Мало ли, что ты говорил! Ты хлеб купил?

— Ага.

— Мой руки и иди за стол. Я снимала стресс…

Клим решил, что не зря не стал доедать пиццу. Любой Женин стресс в результате оборачивался для него застольем. Настроение резко повысилось.

Женька без умолку трещала, рассказывая про экзамен, и подкладывала ему еды на тарелку. Сама как обычно почти не ела. После ужина позвала его вместе поиграть на гитарах. Клим с удовольствием согласился.

Этот майский вечер выдался теплым и обволакивающим. Пронизанный светом закатного солнца воздух струился в комнату будто янтарная смола. Они открыли нараспашку балконную дверь, взяли гитары, уселись оба на Климов диван и несколько минут потратили на то, чтобы подстроиться друг под друга — они давно не играли вдвоем. Раньше Климу казалось, что Женин репертуар неисчерпаем и что дотянуться до нее нереально. Но как только он научился читать ноты и извлекать их из струн, понял, что все не так сложно. Правда, Женька любила тяжелый рок, но и здесь они в результате нашли компромисс: несколько композиций, которые нравились им обоим. Играть вдвоем было по-настоящему круто. Клим даже как-то подумал, что порой это лучше, чем секс.

Клим играл и чувствовал себя абсолютно свободным. И свобода была прекрасна.

Дыхание самостоятельное, давление держит, рефлексы сохранены, в респираторной поддержке не нуждается.

Эти слова недовольного усталого дежурного врача, вырванного беспощадной медсестрой из теплых заботливых рук сна, Клим повторял про себя всю дорогу от больницы до места, где Женя снимала комнату. Повторял как мантру. Женя просто спит. Говорил же он ей хоть немного себя поберечь. Они уже давно не студенты, чтобы работать ночами напролет. Отоспится и проснется. И все будет хорошо.

Врач сказал, что при не самых лучших реакциях на внешние раздражители, ее показатели слишком хороши, чтобы диагностировать кому. И что он видит такое впервые. Желудок промыли, кровь проверили: все чисто. Просто очень глубокий сон.

Просто очень сильно устала…

Или же все-таки что-то случилось? Тогда нужно выяснить, что. И тогда, если она не проснется сама, он сможет ей помочь. Вот и план.

С такими мыслями Клим и подошел к нужному ему дому, где Женя снимала комнату и адрес которого был выдан ему Семеном Владимировичем. Завернул за угол и остановился, разглядывая представшую картину. Дома здесь стояли поодаль друг от друга и не пересекались заборами. Со стороны крыльца поджидал мужчина лет сорока в городской одежде. Клим быстро идентифицировал в нем второго руководителя практики. А вот с противоположной стороны за забором крутился очкастый молодой человек лет двадцати. Он тоже был одет слишком приметно для данного места, и Клим решил, что это кто-то Жениных из студентов. Парень все выглядывал из-за забора, словно пытался заглянуть внутрь дома через окна. Ну не курятник же в самом деле рассматривал. Что-то Климу в нем не понравилось, и он на всякий случай его запомнил. Потом вышел из-за угла окончательно и пошел к Семену Владимировичу, попутно следя за парнем. Тот, заприметив его, нырнул за забор и попытался сделать вид, что просто гуляет. Клим, который сейчас в каждой подозрительной личности готов был увидеть возможную причину Жениного неестественного сна, пожалел, что в данный момент не при исполнении. И в который раз подумал, что в судебной и следственной системе не зря существует отвод для заинтересованных лиц. Когда дело касается своих, самообладание и логику приходится удерживать при себе силой. Не каждый справится.

Но тут Семен Владимирович заметил его и кинулся навстречу. Запинаясь и заикаясь, он произнес очень много лишних слов о ситуации с Женей, несколько раз начинал говорить о том, что Климу не стоило приезжать, что Женя наверняка скоро проснется, что все это какое-то огромное недоразумение, что никогда ничего подобного не случалось. Клим, давно приучивший своих подчиненных говорить исключительно коротко и по делу и не отнимать у него бесценное время, как когда-то его самого приучили к этому, едва сдержался, чтобы не прекратить этот словесный поток одномоментно.

Семен Владимирович, видимо, отчего-то был уверен, что Клим сам не разберется, куда идти и что делать. Переживал, что тот не сообщил о времени прилета, ведь он мог его встретить. Предложил с утра сводить его в больницу, и когда выяснил, что Клим там уже был, страшно удивился и кажется, даже огорчился. Вызвался вести переговоры со старушкой — хозяйкой дома, — чтобы та разрешила забрать вещи Жени, потому что ему она забрать их не дала. Сообщил, где находится гостиница, в которой Клим может остановиться. Клим молча кивал. Потом отодвинул перекрывшего ему путь Семена Владимировича, шагнул за калитку, дошел до двери и постучал.

— Простите, что так поздно, — попросил он открывшую ему низенькую старушку-якутку. — Меня зовут Соколов Клим Светозарович, я муж Евгении.

Семен Владимирович выскочил из-за плеча и попытался что-то сказать, но Клим ему не дал.

— Муж? — недоверчиво повторила старушка. — А документ у тебя есть?

Говорила она с сильным акцентом, слова звучали непривычно отрывисто, и усталому разуму Клима пришлось поднапрячься, чтобы разобрать их смысл.

— Да, разумеется, — ответил Клим и достал паспорт. Показал печать. Как всегда в такие моменты подумал, что забавно выходит: у него на Женю есть документ.

Старушка кивнула и пропустила его в дом.

— А ты иди! — строго велела она Семену Владимировичу и закрыла перед его носом дверь. Пробурчала что-то, чего Клим не понял. Язык был гортанным, быстрым, птичьим. Но живя с Женей, Клим то и дело слышал записи с песнями и сказками на языках разных народов и особенно якутов и эвенков, которыми она занималась больше всех, находя нечто необычайное в их упорстве и одновременном жизнелюбии при том климате, в котором им приходится выживать, поэтому он показался ему знакомым.

— Как я могу к вам обращаться? — спросил он.

Старушка смерила его зорким взглядом.

— Саргылана Ивановна меня звать. Так и обращайся. Как Женья?

«Женья», — повторил про себя Клим. Ему понравилось, как это прозвучало.

— Еще спит.

— Ты ее видел?

— Да.

Старушка нахмурилась, потом кивнула на стол.

— Сядь, поешь.

Накормила она его лепешками и кровяной колбасой. Хаан, — вспомнил Клим название. Женя как-то раз привозила ему такую и подробно рассказывала технологию приготовления. Что ж, ему вполне могли подать жареные мозги или суп с потрохами, поэтому Клим решил, что привередничать не станет. В лепешках чувствовался вкус творога. Иэдьэгэй — неожиданно всплыло в памяти чужое слово. Что-то из Жениных рассказов все-таки откладывалось в его сознании. Удивительно.

Старуха Климу понравилась. Говорила мало и по делу, да и вообще больше спрашивала. Было видно: хочет убедиться, что он действительно тот, за кого себя выдает. Клим подумал-подумал и, чтобы окончательно ее успокоить и расположить к себе, показал привезенное с собой свидетельство о браке. Мало ли какие документы ему могло понадобиться предъявить в больнице. Саргылана Ивановна бумагу внимательно рассмотрела, изучила дату, уважительно кивнула.

— Хороший брак, — сказала она. — Мой муж умер через двадцать лет после свадьбы. Мы столько не прожили вместе. Дети-то есть?

— Сын, — ответил Клим, уверенный, что это очередная проверка. Наверняка Женю она спрашивала о том же.

— Сын — это хорошо, — вздохнула она.

Клим не стал расспрашивать.

— Пустите переночевать в Женину комнату? — вместо этого спросил он.