Василисино заточение в женском тереме не походило на плен в Кощеевом замке. Но пусть эта клетка была красивее, она все равно оставалась клеткой. Это была не жизнь.

В положенный срок Василиса родила Ивану сына, которого нарекли Алексеем. Но ребенка у нее забрали, назначив ему кормилицу. Через сутки после родов, не выдержав, ночью она наложила на себя заговор, скрывший ее от взглядов, и пробралась в покои, отведенные Алексею. Увидела, как его держит на руках и кормит другая женщина. Не помня себя, Василиса с трудом вернулась обратно. Потрясение оказалось столь сильным, что она впала в горячку. Наверное, лучше бы ей было тогда умереть, но она выздоровела, а потом еще долго не хотела жить. Она умоляла Ивана вернуть ей Алексея, обещала быть покладистой и покорной, дать ему все, о чем он попросит. Но он остался непреклонен. И Василиса возненавидела мужа. Она встала перед выбором: выкрасть сына и сбежать или сдержать данную во время брачного обряда клятву. И за свое решение возненавидела уже себя.

А у Ивана, ставшего царем, теперь было много дел и оставалось совсем мало времени на жену. Жену, которую он никогда не любил и полюбить не смог, которая ему навязалась и оказалась слишком строптивой, чтобы повиноваться и молчать. Иногда Василиса думала, что сама была повинна в том, как все обернулось. Прояви она изначально больше ласки и понимания, быть может, он приходил бы к ней чаще, нуждался бы в ее совете и в ней, быть может, все пошло бы не так. Однажды он действительно пришел к ней за теплом, но, полная обиды и разочарования, она ответила сдержанно и почти насмешливо. Иван скрипнул зубами, развернулся и ушел. И по-своему был прав.

Детей Василиса Ивану больше не родила, в конце концов, травницей Яга была великолепной и свои знания передавала ей не жадничая. А Василиса точно не была готова снова пережить потерю ребенка.

Тридцать три года была Василиса женой Ивану, держала клятву, не любя его и мечтая о свободе.

А потом Иван умер. Свершились похоронные обряды, и на престол сел их сын, которого она знала по рассказам своих птиц. Все эти годы она наблюдала за Алексеем лишь издали, потому что Иван был против их встреч, а что есть желание царицы против слова царя?

Однажды Василиса проснулась среди ночи. В окно лился лунный свет, озаряя ее покои. Света было так много, что она могла рассмотреть каждый цветок, нарисованный на стенах. Василиса любила полную луну и любила ее холодное спокойное свечение. Она встала с кровати, желая постоять в этом свете, и вдруг заметила отражение в зеркале. Оттуда на нее смотрела старуха. Василиса подошла ближе. И старуха придвинулась к ней. «Неправда», – шепнула, испугавшись чего-то, Василиса и сняла с пальца перстень с навязанными на него чарами морока, что заменяли ей морщины. Этот облик и впрямь был ложью. Ведьмовской силы в ней оказалось больше, чем она когда-то предполагала. И из черной зеркальной глади на нее взглянула молодая женщина. Женщина, судьба которой могла сложиться совсем иначе. Василиса подумала о взрослом сыне, который вспоминал о ней реже, чем его отец. Подумала об оставшейся жизни, которая ожидает ее здесь. Подумала о том, что смерть мужа освободила ее от клятв. Тогда она поспешно облачилась в самое скромное платье, какое смогла найти, и накинула на голову платок. Обычно колдуны и ведьмы использовали для колдовства заговоры, заученные наизусть, но наставницей Василисы была Яга, и она показала ей другой путь. Иногда достаточно искренне желать и с чувством попросить, сдобрив просьбу щепоткой силы. Кончики пальцев закололо. Василиса присела и коснулась деревянного пола. Не нужно скрипеть, схорони мои шаги. Потом точно так же дотронулась до двери. Не выдавай меня. Встала и провела рукой от лба до груди. Меня здесь нет. После этого она выскользнула за порог своих покоев. Не скрипнула дверь, и стража не обратила на нее внимания. Василиса преодолела женскую половину терема и сбежала вниз по круглой тайной лестнице, ведущей во внутренний двор к ее саду, почти вылетела наружу. Луна так ярко горела на небе, и Василисе казалось, что она может все. Она скинула обувь – как давно мечтала об этом! – и впервые за долгие годы шагнула босыми ногами на холодную влажную траву. Закрыла глаза. И позвала Лес. Попросила у него прощение за то, что когда-то давно не доверилась, не пошла по его тропе. Теперь она готова была это исправить, если он даст ей шанс.

Мир вокруг дрогнул. Василиса открыла глаза. Прямо перед ней была тропа. Она возникала из ниоткуда и уходила в никуда. Не оглядываясь, Василиса шагнула на нее.

В Лесу царили покой и тишина и не было никого, кто говорил бы ей, куда идти и что делать. Наслаждаясь одиночеством и вновь обретенной свободой, она бродила по запутанным тропам и не хотела покидать его. Но у Леса были на нее свои планы. Однажды тропа вывела Василису к озеру. Она долго сидела на камне и рассматривала в воде свое отражение, и в какой-то момент ей показалось, что из глубин на нее смотрит маленькая девочка, для которой только минуло ее восьмое лето, смотрит и спрашивает, зачем она так поступила с ней, зачем не дала ей жить? И Василиса заплакала. Все сначала. Она мечтала все начать сначала.

В эту же ночь Лес открыл ей путь в соседний мир и вывел к зданию из серого камня, возле которого стоял Баюн. Вывел, огладил плечо веткой березы и скрыл тропу.

По совету Данилы, чтобы Гензель и Гретель случайно не прониклись теплыми чувствами к Конторе, но при этом и не смогли обвинить их ни в чем конкретном, на них напустили домового Савелия. Домовой был стар и сердит, считал, что мир катится в тартарары, и раз уж такое дело, то можно и ускорить процесс. К работе он приступил со всем возможным энтузиазмом. В первую же ночь, стоило разыграться ливню, ветер распахнул неплотно закрытые створки деревянного окна, и брат с сестрой проснулись от того, что их поливало водой. Постели оказались абсолютно мокрыми. Они достали из дорожной сумки тяжелые плащи, подбитые мехом, по привычке кинули их на пол и приготовились спать дальше. Но не тут-то было. Где-то в углу что-то зашуршало. Гретель положила на руку брата ладонь.

– Просто мышь, – ответил Гензель.

Из угла вновь донесся шорох. Потом писк. Потом все стихло, и Гретель наконец уснула, а наутро невыспавшиеся толком от смутных кошмаров, мучивших их всю ночь, брат с сестрой обнаружили, что их плащи обзавелись искусно выгрызенным узором, причем в самых разных местах.

– Просто мышь, да? – сквозь зубы поинтересовалась Гретель. – Правильно говорят, что русские – настоящие варвары, как они живут в таких условиях?

Она протянула руку, чтобы включить чайник, и тот ударил ее током.

– Гретель, ты не видела мои линзы? – нахмурился Гензель. – Вечером в тумбочку убрал…

– Так, ну и что дальше? – вскипела Гретель и бросилась искать главного в этом бедламе.

Елена изошлась на улыбки и извинения, пока переселяла брата и сестру в другую комнату.

– Никогда такого не было, – с неподдельным сожалением причитала она, выдавая им самое целое и новое из имеющегося постельного белья. На самом деле пришлось потревожить запасы самого Баюна, и она надеялась, что он никогда об этом не узнает.

– И мыши у нас уже очень давно не водятся, но я обязательно передам все Даниле. И проводка исправна… Уверена, что здесь вам будет комфортнее.

Она открыла дверь, и Гензель и Гретель прошествовали в большую светлую комнату, обставленную добротной мебелью.

– Держим для специальных гостей с Буяна, поселила бы вас здесь вчера, но вчера здесь еще жил один такой гость, – улыбнулась она. – Чувствуйте себя как дома.

И она ушла, а брат и сестра остались.

– Сразу бы так, – цыкнула Гретель.

– Что ж, как русские говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло.