— Сейчас перейдём. Стивенсона тренировали наши. Слышал об Андрее Червоненко? Кубинец дерётся ровно по советским классическим канонам, очень плотно, технично. Руки длинные, скорость высокая, реакция отменная и голова крепкая. Знакомый типаж, уверен, ты гасил таких неоднократно. И кубинца побьёшь.

— А что не сам?

— Из-за бровей. У меня выпуклые и острые кости черепа. Даже не касанием головы, лёгким ударом перчатки рассечёшь мне бровь. Иначе бы я… да что говорить.

И при этом дважды победил лучшего супертяжа-любителя! Крутой мужик.

Мы не вставили капы, чтоб можно было говорить, старались не съездить по физиономии, разбивая губы. Высоцкий изображал Стивенсона.

— Он стандартен, оттого предсказуем. Вспоминай, чему учил Коган, и этого же жди от него. Чуть раскрылся — он бьёт левой и сразу добавляет правой-левой. Работает жёстко. Значит, уклонившись от его первого, успей ударить и закрывайся от хуков. И на ближней у тебя преимущество — как у любого кто ниже ростом.

Я как раз сократил дистанцию и достал Высоцкого шлепками в живот.

— Правильно! Обязательно добавь на отходе и не пропусти сам. Берегись его джебов с дальней. Те, что в среднем весе идут как разведывательные удары, у него носорога повалят. А сам далеко для тебя, он длиннорукий.

Насколько помню по урокам истории бокса от «Вышнего», где-то с восемьдесят шестого в любительских турнирах шлем станет обязательным, что сбережёт брови моего спарринг-партнёра, но для него это поздно. Повесит перчатки на гвоздик.

Он как никто знал слабые стороны классической школы, в том числе замешательство советских спортсменов, наталкивавшихся на левшей или иных непривычных соперников. Показывал, как обманывать Стивенсона, имитируя неудачный удар с провалом, чтоб тот предсказуемо выбросил руку, заранее быть готовым к его встречному и тогда уже бить на поражение.

Наверно, ни один специалист в СССР не рассказал бы так доходчиво, как уложить кубинского монстра, гордость нации и любимца самого Фиделя Кастро.

Я не поскупился и пригласил Высоцкого в ресторан «Арбат», место блатное, дорогое, попасть туда было трудно, но против Героя Советского Союза, чемпиона СССР и олимпийского чемпиона, щедро совавшего сиреневую купюру, кто устоит?

— Ты видел бой Стивенсона с Заевым? — спросил мой компаньон, когда мы отведали салат и ждали горячего. — Или вкушал триумф от собственной победы?

— Видел, в записи.

— Твоё мнение?

— Ровный бой. Заев много атаковал, постоянно шёл в ближний бой. Кубинец не раскрылся. Фехтовал левой, редко пуская в ход правую. Оба осторожничали, зная, что каждый может ударить как пушка.

— Многие считают, что Петя не проиграл. Трудно сказать, сколько каждый попал, зал свистел в негодовании, когда золото отдали Стивенсону. В нашей сборной были уверены, что решение политическое, Советский Союз и так выполнил план в медальном зачёте, и шепнули судьям — нельзя обижать гордость Острова Свободы. Если бы Пётр хоть раз заставил бы его проехаться носом по канвасу…

— Правильно, это то, в чём я никогда не соглашусь с Коганом. Он — за «фехтование» по благородным правилам. Я — чтоб соперник вдруг обнаружил себя на полу. Победу нокаутом никто у меня не отнимет.

— Ты прав, но… Бывает жаль парней, что выпускают против нас, опытных. Ломаю ему не челюсть — жизнь. Виноваты, конечно, те, кто отправляет новичка на заклание по принципу: авось победит молодость.

— А ты победил Мохаммеда Али?

Высоцкий аж руками взмахнул. Его странные брови, щедро отмеченные шрамами рассечений, выстроили ироничный домик над мясистым чисто еврейским носом.

— Это не бой, а показательный спарринг! Как на мой ум, он куда сильнее Стивенсона, разнообразнее. Знаю, промоутеры всё пытаются организовать бой Али и Стивенсона, но кубинцы упрямятся, какие-то непомерные требования выдвигают. Не повторю это вслух на партсобрании, но если оба будут в хорошей форме, Теофило не выдержит и двух раундов.

На следующий день Высоцкий боксировал как бы за Мохаммеда Али. Жёстко наказывал за каждую мою ошибку, напоминая: в супертяжёлом почти каждый провал чреват падением на пол.

Он также вышел против Яковлева, специально прилетевшего из Ленинграда, как и я согласившись принять участие в охоте на Стивенсона. По результатам боёв собрался тренерский совет. Представитель «Буревестника» агитировал за ленинградца, даже предлагал устроить спарринг со мной. Высоцкий, опробовавший на зуб нас обоих, высказался необычно:

— У Вячеслава есть шансы против Валерия, пусть и немного. Но против Теофило Стивенсона практически ничего. Валера, по моему опыту, сегодня единственный в СССР, способный завалить кубинскую звезду.

— Надо не «завалить», а красиво победить! — пытался спорить кто-то из сторонников ленинградцев, но «Динамо», ведь Высоцкий тоже из наших, пересилило.

В конце концов, это не Олимпийские игры, а всего лишь один бой, товарищеский. Правда, у меня к товарищеским встречам своё отношение, чтоб дорогой товарищ по её окончании не тискал мне руку и не обнимался, а пытался свести расплывающуюся и двоящуюся перед глазами картину мира в одно изображение, и у него не получалось.

До марта я получил строгий наказ: никаких турниров, особенно по боевому самбо, тренировки только на поддержание формы, не рисковать, не переутомляться, с чем был отпущен домой. Через тёщу попытался для проформы протянуть руку дружбы тестю, ну, хотя бы пальчик, обещая билеты в спорткомплекс «Олимпийский» на проспекте Мира на посещение всего матча с кубинцами. Он заверил: сам при желании достанет такие билеты через ЦСКА, но уйдёт с боя супертяжей, если за Союз выступит Матюшевич.

Больно надо было!

Алевтина Павловна стойко выдерживала линию посерёдке, старалась не рассориться с мужем, но постоянно ездила к дочке и внучке, Оля вообще получила постоянную койку в Ждановичах, Вике они помогли очень серьёзно, особенно когда отец-заочник в отъезде.

Восьмое марта праздновали очень хорошо, я пригласил Стаса, расставшегося с прежней любовницей, в промежутке у ловеласа (лучше ловелаза — от слова «лазить» куда ни попадя) промелькнула ещё парочка подружек, и он разбавлял компанию, засыпая комплиментами Ольгу, та таяла от удовольствия, но чётко нарисовала «красную линию», предупреждённая мной, что это за фрукт. Хоть, быть может, я несправедлив, сойдётся с женщиной своей жизни и остепенится. Либо горбатого могила исправит.

Молодые и не совсем молодая тёща радовались обновкам, привезённым из московской «Берёзки», я расстреливал ещё афганские чеки, Стас поливал анекдотами, в том числе довольно смелыми политическими…

В перерыве спросил:

— Чего хмурый? Губы улыбаются, глаза — нет.

— Не высыпаюсь из-за Маши. Вот думаю: вас оставить, а самому давануть на массу.

Он сделал вид, что удовлетворился ответом.

На самом деле, на горизонте клубилась тёмная туча. Долго тянуть кота за хвост не получится. Рано или поздно окажусь в ФРГ или США, тогда открутиться от невозвращенства никак. И всё это дорогое сердцу: дом, семья, собака, останутся позади за железным занавесом.

Возможно — навсегда.

Конечно, разок стоит симулировать травму и сняться с сорев. Но «Вышний» и так полон подозрений, что всячески уклоняюсь от эмиграции. Начнёт прессовать, и я уверен, у него припасена масса неизвестных мне возможностей для влияния. Вот самая простая: в две тысячи двадцать четвёртом Маше будет всего сорок два, да и Вика далека от критического возраста, он запросто найдёт способ убить их обеих… Да мало ли! Он — мне не соперник. Точнее я ему — что моська слону. Если повезёт, у меня должен найтись какой-то шанс подгадить на финише исполнения его плана. Но — максимум один раз, иначе нам всем крышка. Отменит мою отправку в чрево матери в шестьдесят первый, Маша не родится, Виктория выйдет за Гошу и овдовеет с ребёнком-дауном на руках от хронического алкаша, а я вернусь побитой собакой, поджав хвост, под гневные очи ангелов тридцать третьей небесной канцелярии, уверенных, что самое важное задание я провалил исключительно по своей вине.