Выбирая между журавлем в небе и синицей в руках, Прасковья Богдановна всегда выбирала синицу. Именно поэтому она — поднимаясь с самого социального дна жизни в протекторатах и смогла достигнуть всего того, чем на данный момент обладала. Для ее соседей по номерному жилому блоку — уже недостижимая мечта.

Прасковья Богдановна, прощаясь с мечтой, тяжело вздохнула. Только было открыла рот намереваясь сообщить господину Байкову, что покинет Нагасаки в самое ближайшее время, но не успела.

— Паня, по-доброму тебя прошу. Пока по-доброму, я ведь тебя сгною, — устав ждать, нарушил паузу Павел Иванович. Голос его больше не был приторно-приятным, в нем откровенно прозвучали угрожающие нотки.

Прасковья Богдановна как открыла рот, так и закрыла. Пару секунд назад она уже продумывала время и место, чтобы обсудить условия ее отъезда, но столь прямая угроза все меняла. Павел Иванович может быть и вхож во властные круги, но просто не знает менталитет ее новых подопечных.

Все они пусть юные, но владеющие даром и живут с осознанием того, что они — властелины этого мира. Проблемы Прасковьи Богдановны ни в прошлом, ни в будущем их не волнуют. Но сейчас она их мастер-наставник, а прямая угроза ей совершенно меняет дело. До этого момента Павлом Ивановичем все высказывалось в формате уважительных просьб, но сейчас видимо напряжение сыграло с ним злую шутку, и он совершенно необдуманно сорвался.

Прасковья Богдановна расслабилась и широко улыбнулась. Она шла сюда, в ложу для почетных гостей, за своим шансом. Не верила, но надеялась. И этот шанс она получила — пусть и совершенно неожиданным образом.

— Знаешь, что, Паша, — обернулась Прасковья Богдановна к собеседнику. — Ты, вместе со своей рогатой истеричкой женой, можешь идти на все четыре стороны. Далеко, прямо и большими шагами, чтобы как можно скорее оказаться от меня на максимально возможной дистанции.

Павел Иванович побагровел, чуть погодя звучно сглотнул. Он просто не верил в то, что только что услышал.

— Проваливай, — негромко прошипела Прасковья Богдановна, и сделала ладонью жест «от себя», словно пыль стряхивая.

Как давно она мечтала о чем-то подобном. Иногда в минуты слабости или после бокала вина представляла себя унижающей одного из таких лощеных и уверенных в себе людей, стоящих выше нее на лестнице сословного общества. И такой момент — хотя она в него не верила, оставляя лишь мечтой, наконец настал.

Павел Иванович снова звучно сглотнул и пару раз моргнул. Даже если бы он сейчас получил от Прасковьи Богдановны прямой удар в нос, эффект был бы не таким оглушающим.

Широко раскрыв глаза и заливаясь краской, господин Байков попятился. Прасковья Богдановна торжествующе улыбнулась. Оглянулась словно невзначай и только сейчас поняла, что размолвка на повышенных тонах не привлекла никакого внимания. Да, она говорила намного громче, чем предписывали правила приличий, и говорила немыслимые в иной ситуации вещи — но гости, похоже, были озабочены совершенно другим. Озадаченно глядя на несколько групп поодаль, она поняла, что на них с Байковым никто не смотрит. Вообще никто.

— Дамы и господа, прошу вас незамедлительно покинуть арену, — раздалось объявление, хотя присутствующие на почетной ложе уже и так все направлялись к выходу.

Прасковья Богдановна обратила внимание, что уходили гости без спешки, не сильно торопясь. Над дверьми выхода между тем загорелись таблички навигации, и после объявления прозвучал громкий и неприятный звук сигнала к эвакуации. Женщина осмотрелась по сторонам. Окружающая картина никак не изменилась, размытая пелена купола на арене все также спокойна, вновь став серой, мглистой — тьма из-под купола ушла.

Вот только предчувствие говорило Прасковье Богдановне, что дело плохо, а предчувствие неприятностей ее никогда не обманывало, так что она привыкла ему доверять. Поэтому уже бежала в проходе между рядов кресел, направляясь к ближайшей двери выхода. Так как расположилась Прасковья Богдановна в сторонке от основной группы зрителей, которые проходили в другую дверь, то и на лестнице оказалась одна. Не совсем одна — Павел Иванович забежал следом за ней.

Столь неудачное соседство ее подстегнуло, но именно лишняя спешка послужила причиной неприятности — один из каблуков (индивидуальный пошив, каблуки на сантиметр длиннее максимально установленных нормативов внешнего вида), подломился. Прасковья Богдановна взмахнула руками и рухнула с последних ступенек лестницы, растянувшись по площадке пролета.

Упала удачно — без ушибов, и уже пыталась подняться, подгоняемая страхом. Вызванным не сколько неясными причинами эвакуации, сколько нахождением с Байковым наедине. Схватившись за перила, она поднялась и собралась было бежать дальше вниз, но Павел Иванович — перепрыгивая по несколько ступенек, уже оказался рядом, прихватив ее за руку.

— С-сучка, ты ответишь!

— Паша, не время! — попыталась вырваться Прасковья Богдановна.

— Я тебя сгною, тварь!

— Боже, да сколько угодно, давай только уйдем отсюда!

Прасковья Богдановна вдруг поняла, что поторопились оба. Байков слишком рано начал угрожать, она слишком рано начала праздновать победу. Теоретически ничего страшного не происходит — ну не убьет же он ее здесь, но неприятных минут похоже не избежать. Тем более что Павел Иванович уже грубо дернул ее на себя и обойдя, встал на ступеньках лестницы, преграждая бывшей любовнице путь. Прасковья Богдановна попыталась его оттолкнуть или сдвинуть, но Павел Иванович стоял крепко.

Прасковья Богдановна сглотнула. В детстве и юности ее часто били, по-взрослому, так что не впервой. Хотя радости, конечно, от перспектив она не испытывала. В голове мешались мысли, она не могла определиться что делать — или попробовать убежать, или разыграть истерику с мольбой о прощении.

— Ты не поняла, с кем связалась, шалава!

Павел Иванович ростом и так чуть ниже нее, а сейчас и вовсе — спустившись на ступеньку вниз, смотрел ей в грудь. В иной ситуации она бы ударила его носком в голень, или между ног и воспользовавшись замешательством, сбежала. Но сейчас положение не позволяло, не попасть, и Прасковья Богдановна понимала — иным способом гарантированно ошеломить разъяренного Байкова не сможет. А если попробует и не получится, будет только хуже.

Новое положение, с которым она уже свыклась, молить и унижаться ей внутренне не позволяло, поэтому Прасковья Богдановна приняла решение бежать. Улучив момент, вырвала руку — собираясь забежать наверх и проскочив по ложе почетных гостей спуститься по другой лестнице.

— Стой, с-с… — произошедшее оказалось для Байкова сюрпризом, к такому он оказался не готов.

В этот момент и раздался взрыв. Стены задрожали и пошатнулись; снимая над головой крышу, взвихрился воющий смерч, проходя над разрушаемыми трибунами с таким гудением, что моментально заложило уши. Вспыхнуло неподалеку огнем, засверкали молнии, звенел нарастающий огромными сталагмитам лед.

Часть стен и трибун амфитеатра просто исчезла, унесенная и раскиданная смерчем, постройка с почетной ложей начала рушиться. Нижний лестничный пролет, на котором стоял Павел Иванович, вместе с частью стены устоял, а вот верхний вздыбился — отбросив бегущую Прасковью Богдановну на площадку, куда она упала, сильно ударившись затылком. Почти сразу же площадка вместе с ней рухнула вниз с высоты второго этажа.

Прасковья Богдановна во время обрушения пролетов пыталась подняться на ноги, поэтому после приземления бетонного квадрата площадки рухнула на неприветливо жесткую поверхность еще раз. От удара у нее вышибло дух из груди, что-то хрустнуло в подломленной под туловищем руке и плече. Несмотря на сильную боль, некоторое время она лежала не в силах вздохнуть, подогнув колени к груди и в страхе закрыв голову невредимой рукой.

Рядом скрежетало осыпающимися камнями, завывало удаляющимся смерчем. В воздухе стояла пылевая завеса, которая освещалась сверканием молний, сияние которых пробивалось сквозь клубы пыли.