— Конечно! — заверил я.

А про себя добавил: "Конечно же сработает, Лерка! Ведь мой план не имеет ничего общего с тем бредом, что я только что вам на уши навесил! Сами виноваты, не надо было меня с самого начала сказочками кормить, не пришлось бы теперь от лапши очищаться. Мой план сработает, потому что выхода другого нет".

Поздний вечер. Хельмецк. Лес. Избушка.

— Бил…

— Что, Лера?

— Бил, я думаю, настало время тебе узнать правду.

— Правду?

— Да. Бил, мы, я, Бесс, Федя, Михаил, мы с тобой не случайно встретились… Это судьба, Бил.

— Судьба?

— Да. Послушай, то, что я тебе сейчас расскажу… Ты, наверно, решишь, что это сказка, но когда пройдут годы, ты поймешь, что это правда. Бил, пройдет много лет, и однажды…

А я сижу рядом, слушаю — и о перипетиях судьбы думаю. Надо же, как иногда бывает. Я в свое время, чтоб не расстраивать Лерку, рассказал, что ее отец погиб смертью храбрых, и лишь благодаря ему мы спаслись. Теперь эту же историю выслушивал сам Бил — он слушал о своем долге, о том, что ему суждено умереть, но спасти своих друзей, совершить последний подвиг. И потом, в будущем, вдохновленный этим рассказом Бил полезет на клинки крыланов, чтоб умереть самым тупым из всех возможных способов, а я, не желая расстраивать Лерку, расскажу ей… Нет, нет и нет! Есть несколько тем, о которых думать нельзя. Тема первая — бесконечность. Достаточно попытаться постичь разумом размеры вселенной, и сразу с ума сойдешь. Тема вторая — смысл жизни. Тема третья — парадоксы времени. Тема четвертая, пятая, шестая… Их на самом деле много, и лучше о них действительно не думать.

О том, что произойдет через десятки лет, Лерка рассказывала Билу всю ночь. И следующую тоже. Бесс ей иногда помогал. Мы с Федей больше слушали.

— Лимп!

— Да, хозяин? Чего не спишь? Два часа ночи, нельзя так себя гробить, хозяин!

— Лимп, не забывайся. Ты мне не мать и не жена, ты мой магический слуга, и веди себя соответственно! Так, как ты говоришь, осталось недолго? Скоро это все уже закончиться?

— Да, хозяин. Алвит еще две недели назад пошел тебя искать, и, когда через неделю он сюда дойдет, вы с Вечежем уже как-то разделаетесь. Мы тогда еще только подходили, но когда замок взрывался издали слышно было! А взмывающий в небо дракон! Это было красиво, хозяин! Мы такого еще никогда не видели, огромный золотой дракон и струи огня! Алвит тогда мне сразу сказал — "хорошо Михаил играется!", а я ему не поверил! Хозяин, я ж тогда не знал, что ты умеешь драконами править!

— Не подлизывайся! Ты прекрасно знаешь, что я про драконов знаю немногим больше, чем про общую теорию поля и международное право!

— Но хозяин, ты же как-то его обязательно вызовешь! Ты же тогда еще даже фотографию сделал, на память!

— Да знаю я, Лимп, знаю. Просто непривычно играть вслепую! Знать, что будет, но как ты сам это сделаешь — понятия не иметь! Черт побери, как мне эти шахматы уже надоели… Я не фигура, чтоб по чьей-то доске вслепую бродить! Ладно, не обращай внимания! Это так, размышления на общие темы.

— Они вернулись!

— А? Что? Кто вернулся? — не понял спросонья я.

— Сташа с Вечежем! Они уже вернулись, Миша! — продолжала будить меня Лерка.

— Вернулись? Прекрасно… Дай поспать, я вчера всю ночь с Лимпом беседовал, Лер, будь человеком…

— Ты что, ничего не собираешься делать? Они же вернулись намного раньше! Все наши планы…

— Какие планы? Девушка, вы о чем? Герсей где? В замке! Мы снаружи. Все нормально. А ты что, думала, что их "медовый месяц" месяц продлиться? Да с характером Сташи я удивлен, что они пять дней продержались! Я думал, раньше вернутся. Дай поспать, скоро нам, поверь, уже не до сна будет…

«Предсказание» сбылось — скоро нам стало не до сна!

— Сташа, извини меня… Сташа? Ты тут? Сташа! Ты что, до сих пор на меня обижаешься? Сташа, я же не хотел! Извини… Сташа?

Велик Замок Золотой, непросто хозяину его, Чародею Золотому, невесту свою отыскать. Много тут закутков, где обиженная женщина спрятаться может. А магией ее искать, лишь гнев на себя вызвать. Вот и вынужден Чародей Золотой, что Вечежем при рождении назван был, али принял имя такое в отрочестве, умалчивает об это история, искать невесту свою так, как все женихи ищут. Голосом, словами нежными, да глазами влюбленными.

Но не было нигде ведьмы любимой. Обиделась она, наверное — заподозрила жениха своего в мыслях крамольных, ушла, как только женщины умеют уходить. Вроде и не ты виноват, а все равно тяжек груз на душе, не дает жить спокойно. Чувствуешь, что из-за тебя это. Не знаешь, что именно «это», но все равно чувствуешь. И хочется найти ту, что обидел, и прощения попросить.

Вечером, когда, за ужином, возник у них на пустом месте спор очередной — не думал Вечеж, что так оно все обернется. Но слово за слово, и уже не ласкали да голубили друг друга возлюбленные патокой речи, а произносили вещи неприятные. Засела тогда обида в сердце Чародея Золотого, бросил он Сташе фразу нехорошую, и ушел прочь из замка, сказав, что не вернется этой ночью.

Одумался теперь — понял, что не его обидели, а сам он боль причинил. Захотел исправить, да поздно уже. Нет Сташи, ушла она, а куда — никто не ведает. Спят уже слуги, спит замок. Может, притаилась где-то в уголке укромном ведьма, и плачет слезами горькими? Или, что всяко хуже, острым ножом руки себе режет, солью раны кровоточащие засыпает. Тяжела была жизнь у ведьмы — знал об этом Чародей Золотой. Видел он шрамы, что руки ее нежные покрывали, хотел их излечить, да не дали ему. Память это для ведьмы, память о тех, кто бросил ее, о тех, кто боль причинил. Мало в жизни она жизни сладкой встречала, все больше боль, а от боли одно лишь лекарство есть. Большая боль. Не плакала Сташа — а заливала себя водой огненной, что из пшеницы умельцы гнать умели, на начинала себе руки резать, солью посыпать. В той лишь боли могла она найти свое успокоение. Так было в старые времена, когда одинока была ведьма, но прошли они.

Боялся Золотой Чародей — того он боялся, что могут те времена вернуться. Боялся, что единственная любовь его жизни сейчас, пока он по замку ходит, может в темном чулане сидеть, да кровь пускать свою девичью. Хотел он найти ее — да не мог, велик Замок Золотой, непросто в нем того найти, кто скрыться от тебя желает.

— Сташа! Ну прости, Сташа! Прости дурака! Я не хотел тебя обижать, Сташа! Сташа, хочешь, я перед тобой на колени стану, на коленях прощения попрошу? Сташа! Ответь, Сташа!

Но лишь тишина ночная была ответом Чародею Золотому. Нем был замок, и не желал он хозяйку свою, новую, выдавать.

Долго искал чародей свою невесту — многими коридорами прошел, во многие комнаты заглянул. Нигде ее не было. Мог Вечеж силу свою, волшебную, использовать — но не принесло бы это пользы ему. Сташа ведьмой сильной была, она бы любую магию сразу почувствовала — и не захотела бы с ним больше говорить.

Грустен стал чародей. Поник, опустил плечи. Горькой походкой пошел он в покои свои, что в башне королевской были. Тяжело было у него на душе, и сон этой ночью у него тревожен был, беспокоен. Чудилось ему, что грядет беда, горе великая. Чудилась ему смерть, но смерть та не с косой была, а с арбалетом, и манила она его, к себе звала. Хотел он прочь убежать — да не вышло, хотел уйти — да ухватила его смерть, и не пускала никуда. "Ты не за зло свое отвечаешь, судьба твоя такова", — извинилась перед ним смерть, и не смерть это уже, а дракон золотой. Да какой же дракон это! Это его собственные, Золотого Чародея, волосы золотые огнем запылали, вот и чудится дракон парящий. "Ты сам избрал свою судьбу", — говорила ему смерть, и уже не волосы — все тело чародейское запылало! Охватил его огонь, охватило его пламя огненное, и не мог он волшбу сотворить, дабы погасить проклятый жар! Пропала вся его сила магическая, и сгорел он в пылу и пламени!