Еще более проникшись, Трюлок быстро — быстро закивал головой — то ли он так выражал свое понимание, то ли кланялся.

— Это все гном, тот гном, что помогал у меня с раненными. Проклятый коротышка! Если бы я только знал, но я же не знал, — затараторил лекарь, вываливая на посланника Сульдэ гору пустой шелухи и маленькие крупинки полезных сведений. — А что я должен был делать? Что господин? У нас было много раненных. Десятки раненых…, — Трюлок с таким жаром с такой яростной жестикуляцией рассказывал, что Солтанай аж поморщился. — Везде кровь, раздробленные кости, ор… А тут этот гном рядом. Ходит между стонущими с лампадкой и каким-то дымом окуривает их. Я смотрю, а никто уже и не стонет, не орет. Лежат себе с постными рожами, словно в купальнях Золотого города. Господин, я не поверил своим глазам! Вот, только что комтуру перевязали его культю, а тут он уже что-то со смехом рассказывает соседям.

Он еще что-то порывался рассказать, но Солтанай остановил его властным жестом.

— Хватит, лэр Трюлок. Поднимайтесь, — в глазах лекаря вновь появился страх. — Победоносный должен это услышать…

Зимнее солнце медленно поднималось над деревьями. Робкие, совсем не греющие, лучи, падали на покрытые ледяными панцирями ветки деревьев и кустарников, превращая их в сказочные серебряные статуи. В каждом из застывших до весны лесных великанов можно было угадать то легендарного, вставшего на дыбы, единорога; то замахивавшегося узловатой дубиной горного тролля; то приготовившегося к нападению гигантского полоза. Казалось, подожди совсем чуть-чуть, и набирающее силу солнце растопит их ледяную темницы и все они выйдут на свободу…

Однако, немного дальше от леса, все эту зимнюю красоту, все это ледяное волшебство лишь проклинали! Здесь, неожиданно ударивший трескучий мороз явил себя совсем не в роли доброго скульптора — творца, оживлявшего детские легенды. Здесь, посреди обгоревших развалин, пропахших дымом и гарью, он стал настоящим палачом и убийцей, для которого не стало ни правых ни виноватых.

— Быстрее, песьи дети! Резче дергайте! — несколько десятков человек с надрывом тянули толстые веревки, обмотанные вокруг здоровенной бревна над полуразвалившимся домом. — Давай! Давай! — с каждым новым рывком толстенный кусок конька с опаленной сказочной птицей дергался все сильнее и сильнее. — Пошла, пошла! Давай! Еще, раз, еще раз! А вы чего встали? Топоры вам на что? Подрубайте! Быстрее! Пошла, пошла.

Чагарэ, тысячник Сульдэ Неистового и командующий этого злополучного отряда, с дикой тоской смотрел на все эти тщетные попытки спасти ту часть обоза, которая оставалась под развалинами этого и многих других домов. Его опустошенный взгляд скользил по мечущимся легионерам, забрасывавших оставшиеся очаги пожара снегом; черные, обгорелые руины некогда добротных домов и построек; лежавшие прямо на снегу неподвижные тела бессмертных, закутанных в собственные же плащи.

— Господин, вино вытащили, — перед тысячником устало вытянулся один из его телохранителей, незаметно появившийся перед задумавшимся Чагарэ. — Почти пять десятков кувшинов. От других остались лишь одни черепки… От стреломета нашли пока только станину. Она лишь немного обгорела.

Тысячник устало кивнул. Потеря большей части винных запасов его скорее обрадовала, чем огорчила. Мол, злее будут, зная что это враг, а не их командование, лишило выпивки. А вот новость про стреломет была мягко говоря болезненной. Хотя потеря одного из трех крепостных стрелометов серьезно и ослабляла их крепостную артиллерию, но все же оставляла им неплохие шансы на разрушение eкреплений подземного города.

— Нужно еще часа четыре, может быть пять, чтобы проверить всю эту улицу, — телохранитель махнул перевязанной каким-то черным тряпьем рукой в сторону самый близкой к тракту улицы. — На разбор завалов бросить еще бы шесть турий, тогда мы справимся быстрее.

Чагарэ снова кивнул головой, побормотав:

— Забирай десять турий, но вытащи все, что можно. Остальным ждать нападения. В первых двух линиях костры не жечь! Кто закоченел, тех менять…

Резко развернувшись, он тысячник направился к уже спасенной части обоза. Как это ни странно, но лишь около четверти турий лишились своих припасов. Среди невезучих оказались именно те турии, что постарались первыми занять самые добротные дома с большими сараями и дворами. Стараясь по скорее спрятать от непогоды закрепленные за своими туриями повозки, они втискивали их под крышу и запирали. Те же, кому достались самые плохонькие постройки у самого леса или вообще обычные легионные шатры, успели спасти почти все свое имущество.

Возле сгрудившихся кучей повозок, которые успели спасти от огня, толпилось больше сотни легионеров, поверявших содержимое каждой из повозок. В самой середине всего этого со свитком в руках метался старший обозный, громко сокрушавшийся о потерях.

— Что у нас? — пнул сапогом Чагарэ одного из легионеров, замешкавшегося на его пути. — Что уцелело?

Только что голосивший обозный, тут же заткнулся и с озабоченным всеми проблемами мира выражением лица подбежал к тысячнику.

— С продовольствием вроде неплохо. Хотя кое-что мы до вечера еще сможем вытащить из под обгорелых завалов. Примерно четверть турий лишилась запасов, — начал обозный с относительно хорошей новости. — И если мы немного затянем пояса, то еды должно хватить на пару недель, — тут он обернулся и с горечью показал на сваленную в стороне груду горелого мусора — рулоны какого-то тряпья, куски палок, железного хлама. — Хуже со снаряжением, господин… Ни одной повозки с копьями вытащить не удалось — все сгорело. Сгорел почти весь запас шатров и плащей. В добавок мы лишились двух походных кузней. Кое-что мы, конечно, восстановим. Но когда еще…

Однако, страшнее было другое. Как выяснилось, вместе с частью повозок с припасами они лишились почти половины всех тяглых лошадей, большую часть которых просто не успели вывести из сараев. Оставшихся едва-едва хватало для обоза. Везти же многочисленных раненных было и не на чем и нечем.

— Тьфу, — Чагарэ с ненавистью сплюнул на грязный снег. — …

В общем-то, выбор у него был невелик. Он мог освободить часть повозок от продуктов и снаряжения и подарить обожженным надежду на жизнь. Или же бросить их здесь умирать в этой ледяной пустыне с рыскающими по лесу диким зверями и беспощадными врагами. Тем самым он увеличивал шансы выжить остальным легионерам.

Но подумать над этим и найти хоть какой-то более или менее приемлемый выход, ему снова не удалось. Чагарэ тяжело вздохнул, когда увидел, как через ряды копошившихся возле повозок легионеров целеустремленно пробирался перемазанный в саже с головы до ног гном. Это был посланец владыки Кровольда, Торнтон.

— Приветствую тебя, — гаркнул гном, зыркая по сторонам. — Хвала Подгорным богам огненная стихиям вас почти не зацепила, — он бросал жадные взгляды на почерневшие от гари и дыма повозки с мешками и кулями. — Вижу, многое уцелело… Нас же хорошо задело, — угрюмо продолжал мастер войны. — Из моих людей сгинул почти каждый пятый. Кто сгорел в огне, кто задохнулся в дыму, — он заскрипел зубами. — И мы лишились почти всех припасов. Лишь жалкие капли удалось вытащить из огня.

Уже понимая, что последует за этими словами, тысячник скривил в гримасе лицо. Получить на плечи своих легионеров еще и толпу нахлебников, он явно не хотел.

— Подписанный между нашими правителями договор гласит, что мы должны оказывать друг другу помощь, — было видно, что гордому гному тяжело даются эти слова — по форме право, а по сути мольба. — Это время пришло…

В ответ Чагарэ не нашел ничего лучше, чем презрительно усмехнуться. Делиться припасами он был не намерен.