Первые всадники своими закованными в металл тушами снесли деревянные ворота, сбитые из крестьянских телег, и тут же свалились в мерзлую грязь, истыканные тяжелыми стрелами крепостных самострелов. Точно также, десятками массивных зазубренных болтов, были встречены и следующие катафркаты, прорвавшиеся через ворота.

С хрипами и стоном, с лязгом железа и хрустом ломающихся костей, свалились и они. Свалились почти все. Двое из всех десяти все же смогли, истекая кровью, прорваться к стрелометам и переколоть их обслугу.

Всего этого Роланд, десяток которого немного оторвался от первых, не знал. Сейчас, в прорез шлема, он видел лишь пустой проем в укреплениях основного лагеря.

— Пришпорить коней! — он ткнул копьем в сторону снесенных ворот. — За мной! Пусть они сдохнут!

Раннее утро. Впервые за много-много дней на небе появилось слепящее глаза солнце, а уже давно набившие оскомину серые, свинцовые тучи, наконец-то, растворились в глубокой синеве.

— Слава Богам…, — невысокая фигурка чуть оторвалась от громадного темного валуна, к которому мгновение назад плотно прижималась, и снова замерла, с робкой улыбкой подставляя лицо теплым лучам солнца. — Эта проклятая метель прекратилась, — но едва у гномы вырвались эти слова, как он тут же замолчала и начала испуганно оглядываться по сторонам; ей же с самого детства вдалбливали в голову, что все окружающее нас, а значит и непогода, это воля Подгорных богов, гневить которым ни в коем случае нельзя. — Простите меня, — она тут же прочертила в воздухе замысловатую руну, которая, как верили в клане, может умилостивить Богов. — И пошлите мне добычу… Прошу вас, пошлите.

Закутанная в сильно потрепанный, заплатка на заплатке зимний костюм из меховых шкурок, гнома осторожно присела. Сейчас, когда она спустила с головы тяжелый башлык и обнажила тяжелую иссиня черную косу, было хорошо заметно, что кто-то из-ее родителей был человеком. Отец или мать, а возможно бабушка или дедушка из человеческого рода, сделали черты ее лица несколько тоньше, чем у гномов. Фигура ее тоже не выглядела откровенно тяжеловесной…

— Прошу вас, не гневайтесь, — еле слышно шептали ее губы. — Мне очень нужна нужна эта добыча.

Она хотела еще добавить… — и про преследовавший их с сыном постоянный и гнетущий голод, и про постоянные обиды со стороны товарок в клане, и про дикий холод бессонными ночами, и про горькие слезу по погибшему мужу… Но тут он вспомнила, что Боги и так все знают. Подгорные братья могущественны и знают о каждом из нас все и даже то, что мы бы хотели от всех скрыть. Осознав это, гнома успокоилась и вновь уставилась в сторону поставленных ею силков.

Это место она приметила еще вчера. Здесь несмотря на сильную метель, бушевавшую все это последнее время, было достаточно тихо и даже уютно. С трех сторон эту каменную площадку закрывали высокие скалы, закрывавшие доступ холодному ветру. С южной стороны тут росло невысокое, искривленное, как и все живое в этих горах, дерево рох с небольшими кисло-сладкими плодами.

— Боги, помогите…, — забывшись, вновь прошептала гнома, внимательно обшаривая глазами плотную корку снежного наста вокруг деревца. — …

Где-то здесь, под снегом, пережидали недели метели терпуги — довольно крупные не летающие птицы с серо-коричневым оперением. Терпуги, и самцы и самки, забирались довольно глубоко под снег и впадали в легкое оцепенение, дожидаясь пока пора непогоды пройдет и можно будет вновь вырваться на волю.

— …, — гнома едва сдержала радостный вскрик, когда чуть в стороне от дерева снег начал медленно проседать. — …

Плотный снег в этом месте с хрустом провалился внутрь. Несколько мгновений после этого не раздавалось ни звука. Наконец, на поверхности показался мощный клюв, венчающий небольшую головку с черными бусинками глазами. Вскоре птица, тяжело переваливаясь, выбралась из своего убежища.

— …, — от охватившего возбуждения гнома едва не трясло; это отощавшая птица была для нее и ее сына настоящим спасением. — …

Терпуга, а это был судя по небольшому хохолку, самец, сделал несколько неуверенных шагов по насту. Лапки с ноготками после долгого оцепенения с трудом его слушались.

— А-а-а! — все-таки она не сдержалась и издала победный вопль, когда, заинтересовавшийся рассыпанными ягодами, самец зацепил тоненькую удавку. — Попался! — от громкого крика, эхом отразившегося от каменных скал, терпуга со всей силы дернулся; помогая себе крыльями, птица рвалась в высоту, затягивая удавку все сильнее и сильнее. — …

В четыре прыжка гнома подскочила к ней и резким ударом перерезала горло. Тут же она, быстро оглянувшись по сторонам, вцепилась в пышущую паром шею птицы. Горячая тяжелая кровь, проваливаясь в сжимавшийся в спазмах пустой желудок, мгновенно взбодрила ее.

— Первая добыча, — довольно проговорила она, чуть не мурлыкая от радости. — А теперь… надо быстро ее разделать. Не то прихватить тушку.

Птица, конечно, отощала за время, проведенное под снегом, но мяса в ней явно было достаточно, чтобы они с сыном протянули еще несколько дней. А потом глядишь и потеплеет. Все эти мысли она удовлетворенно прокручивала в голове, пока разделывала тушку птицы.

— Хм…, — крошечное черное лезвие в ее руках, легко разрезавшее кожу вместе с перьями, казалось очень хрупким, но другого у нее просто не было. — И взять-то негде, — в клане вообще с черными железом было плохо (все уходило на продажу), а уж ей, полукровке, вообще надеяться не стоило. — …

Позднее, с этими же мыслями гнома уже добралась до сторожевой башни, где к своему удивлению и наткнулась на плачущего сына. Ее кроха, укутанный в латанный — перелатанный тулупчик из драной овчины, год назад выменянный ее мужем у какого-то заезжего торговца, примостился у глубокой выемке в каменной кладке и тихо плакал.

— Что случилось? Опять спрятался? — вихрем налетела она на сына, ласково приговаривая при этом. — Кто обидел моего кроху? Ну? Кто? — гнома грозно прикрикнула куда-то в сторону, словно пытаясь кого-то наказать; после этого мальчик обычно начинал улыбаться, что произошло и сейчас. — Сейчас мы их всех отругаем! Накажем всех, кто обидел моего мальчика. А моему крохе, сейчас я что-то расскажу… Ну-ка посмотри на меня! — красное от мороза, заплаканное лицо мальчишки, с ожиданием уставилось на нее. — А расскажу я тебе страшную легеды, очень страшную…, — тот мгновенно забыл о слезах. — Про Ледяного Владыку гномов, перед которым трепетали и подгорный народ, и люди, и далекие эльфы и даже дварфы-великаны…

Успокоившийся малыш с легкостью дал себя увести в город клана, в одну из многочисленных каморок нижнего уровня, где обитали такие же, как и она — полукровки, да и сборщики грибов.

— … А враги устрашались лишь одного облика его! И едва завидев серую от пепла породивших его вулканов фигуру Ледяного Владыки, они устремлялись прочь. Он же, смотря на все это своими красными от налившей крови глазами, лишь хрипло хохотал, призывая проклятья на головы своих врагов…

И долго потом еще лился в полутьме каморки ее грустный голос, рассказывающий древнюю легенду о грозном Ледяном Владыке гномов — порождении промерзлых горных вершин и раскаленных подземных вулканов.

Деревянная дверь, ведущая кладовую, с такой силой хлопнула, что с косяка посыпалась каменная крошка. А из темного нутра пещеры вырвалась коренастая фигура в доспехах глубокого серого цвета, тащившая пару горбатых мешков, и припустила дальше по извилистому тоннелю.

Поворот! Потом наверх! У-у-у-у, башка все равно раскалывается! Потом еще поворот! Проклятье мешок чуть не свалился! Вот же дерьмо, похоже лишнего навалил припасов! Колин резко остановился, задев плечом стену, и начал вновь закидывать оба мешка на спину…