Словом, спускаясь в трюм вслед за боярычем и цыганом, я приготовился ко вздохам сожаления с их стороны. И вздохи я услышал! Правда, это были вздохи восхищения и восторга!

– О! Это же чернобурка! Господи, откуда все это?! Командир, смотри! – будто оглашенный орал цыган, мотаясь от одного борта к другому. – А здесь песец! Боже мой! Сколько же здесь шкурок?! Командир, командир!

Я еще только спускался вниз по крутой лестнице, а Пали уже дожидался меня внизу и тряс внушительной охапкой шкур. Казавшийся живым, мех в его руках блестел и переливался серебром.

– Ха-ха! – Мне даже показалось, что в глазах цыгана мелькнула влага. – У меня всю жизнь одни медяки в руках были. Я и самой поганой песцовой шкурки не видел. Командир, слышишь?! А тут такое… Командир?

Я спустился на последнюю ступеньку и обомлел! Трюм пинассы был полон мягкого золота! Везде, куда только не падал мой взгляд, висели аккуратно связанные связки шкур песца, лисы и бобра. Серебристые, иссиня-черные, белые, бурые, шкурки завораживали своим блеском.

– Блин! – непроизвольно вырвалось у меня. – Сколько же тут добра? Голландец-то просто зверь! Так… Боярыч, ты у нас грамотный ведь?! Пересчитай все это! Давай, давай. Государь должен знать, что с корабля не пропало ни шкурки. Иначе ты сам понимаешь…

Другой сюрприз ждал меня в каюте капитана. К счастью, я решил напоследок еще раз проверить жилище Мааса. На первый взгляд, в его небольшой комнатенке ничего особого не было. На столе – бутылки, в сундуке – какие-то заплесневелые вещи. В воздухе же витал тяжелый алкогольный смрад.

– Неужели, герр Маас, ты ничего не припрятал от команды? Быть такого не может, – бормотал я, простукивая деревянные панели каюты. – Ты же грабитель и крыса! Давай-ка поделись со мною.

Удача мне улыбнулась тогда, когда я уже потерял всякую надежду найти какой-то тайник. В какой-то момент дощечка под моей ладонью провалилась внутрь.

– А вот и подарки, – довольно улыбнулся я, выуживая из черной дыры, один за другим, два увесистых мешочка. – Тяжелые… Что у нас там внутри?

Один кожаный мешочек был буквально набит серебряными монетами: мелкими чешуйками времен Ивана Грозного, истертыми донельзя голландскими ефимками, серебряными селиквами времен византийского императора Юстиниана II. Увидев такое содержимое, завязки второго мешочка я едва зубами не грыз.

– Боже, у меня сегодня явно день рождения! Один подарок за другим, – на мою ладонь посыпались небольшие желтые камешки – настоящее самородное золото. – За такое бабло я могу целый полк снарядить… Теперь бы побыстрее под ясные очи Петра свет Алексеевича попасть и на его обалдевшее лицо посмотреть.

…Наше возвращение было поистине триумфальным! Едва только наша пинасса появилась в акватории Архангельска, как с берегового форта нас «поприветствовали» мощным пушечным залпом. Десятка два каменных ядер молниями поскакали по морской глади в нашу сторону и лишь чудом не проломили нам борт.

Горячая встреча нас ожидала и на берегу. Судя по количеству разношерстного народа с оружием, собравшемуся у береговой полосы, встречать пинассу сбежался почти весь город. Капитан Маас явно успел обидеть немало местных жителей, теперь просто мечтавших поквитаться с ним.

– Блин! – заорал я, когда прогремел первый залп. – Нас же сейчас утопят! Снимайте рубахи и машите ими! Бегом, волки! Второй раз они не промахнутся.

Значил ли сейчас белый цвет хоть что-то, я не знал. А, собственно, какая разница?! Надо было хоть как-то привлечь к себе внимание – кричать, топать ногами, махать руками и тряпками.

Пинассе все же дали причалить. Белые тряпки, с которыми мы по палубе бегали как угорелые, сыграли свою роль. Батарея больше не сделала ни выстрела. Из толпы тоже никто не стрелял.

– Православные! Свои мы! Свои! Вот вам крест, свои! – на разные голоса орали мы, выходя на причал. – По государеву заданию плавали. Злодеев поймали! Вот они! Вот кто грабил вас и разорял ваши селения!

С этими воплями к ногам толпы полетели матросы голландца. Последним цыган кинул на землю и самого Мааса, изрыгающего жуткие проклятия. Красная похмельная рожа и гримасы на ней делали его похожим на самого дьявола.

– Лексашка, брат, быть такого не может! – из глубины толпы бежал сияющий Петр. – Ты поймал самого голландца! Ты поймал этого дьявола! Как?! У него же был настоящий корабль?! С настоящими пушками? Такого же никогда не бывало раньше…

В голосе царя слышалось такое восхищение, что я чувствовал себя едва ли не волшебником. Однако это были лишь цветочки. Ягодки показались дальше.

– Ты нашел и пушнину? – расширившимися от удивления глазами Петр смотрел, как кто-то из моих людей начал прямо из трюма выбрасывать шкуры. – Головин! Где тебя носит?! Пиши указ! За великое радение на службе государству Российскому жалую Алексашке Меншикову звание поручика Преображен ского полка. Тако ж повелеваю изготовить серебряную фалеру с надписью: «Небывалое бывает». Сей особливый подвиг про взятие морского корабля солдатами…

А пухлые связки все летели и падали на пыльную землю одна за другой. Одна, две, дюжина, две дюжины, три дюжины связок.

В тот день, когда бывший «неуловимый голландец» ударился бортом о причал Архангельска, поспать мне так и не удалось. Петр, пришедший при виде захваченного корабля в неописуемый восторг, не отпускал меня ни на шаг. Сначала мы до самой поздней ночи лазили по всему кораблю. Петр во время этого гордо рассказывал мне о парусном вооружении корабля, о предназначении бесчисленного множества канатов и веревок, об особенностях управления кораблем. Затем, когда я начал засыпать на ходу от мудреных морских терминов, царь смилостивился надо мной.

– Ха, квелый ты какой-то, Лексашка. Вижу, что совсем сомлел от морской науки. Нет в тебе еще морской закалки. – Он снисходительно похлопал меня по плечу. – Ничего, Лексашка. Мы тоже не лаптем похлебку хлебаем. Все науки разуметь будем… Я тут вот что удумал, – судя по загоревшимся глазам, в голову ему пришла очередная сумасбродная идея. – Я татя, что вы пымали, отпущу из поруба. Поставлю его снова капитаном на этом корабле.

При этих словах мне с трудом удалось сдержать возглас удивления. Правда, глаза я выпучил знатно, что, конечно, не ускользнуло от внимания Петра.

– Что, аки пес, зыркаешь на государя свово? Чай, я в своем разуме, – недовольно продолжил он. – Будет сей голландец нам морскую науку преподавать. А коли будет ленивого праздновать да в гляделки с нами играть, то велю его батогами отхлестать. Спустим с него кожу, сразу же сговорчивее станет. Будет толк с такой науки, Лексашка?

Я, естественно, кивнул. Кто же будет спорить?! Вкусивший батогов костьми ляжет, но не допустит повторения такой экзекуции.

– Сей момент, Лексашка, иди к себе. Мундир поручика тебе справили по моему велению. Как облачишься, беги немедля в гостиные ряды. Ассамблею там будем готовить, да в честь твоей виктории бокалы с вином поднимать будем. – Тут он заговорщически подмигнул и добавил: – Теперь, брат Лексашка, берегись. После такой славной виктории и царских милостей начнут к тебе девок и женок табунами водить. Гляди у меня, не оженись! Сам тебе девку найду. Родовитую, кровь с молоком, ядреную… Ха-ха-ха…

Шутить с приглашением от самого государя мне было совсем не с руки. Поэтому, несмотря на дикую усталость, я побежал к себе, в небольшой домишко, который снимал у одного архангельского купца. Рядом, в соседях, в таком же доме, расположилась и часть моих людей из солдат. Диверсанты же во главе с боярычем остались на пинассе, охранять кое-что из нашего имущества.

Прямо в доме меня уже ждали капрал Преображенского полка, усатый детина пройдошистого вида, и пожилой портной с внушительным свертком. Получив от меня пару серебряных монет на водку, капрал довольно крякнул в усы и с достоинством поблагодарил. После чего убрался восвояси. Нам же с портным пришлось повозиться. Слишком уж худощав я был, а мундир шили явно на крупного мужчину.