Как всегда после переноса, сознание ко мне вернулось одним резким толчком. Я резко открыл глаза, но сразу же закрыл их от нестерпимо яркого света.

– Черт, неужели я в райских кущах? Светло, тепло… Все-таки добегался по порталам, – с каким-то странным облегчением выдохнул я. – Стоп, – вдруг потянуло резким, тошнотворным запахом, – чем это так воняет? Навоз, что ли?! Блин! Откуда дерьмо в раю?!

В полном недоумении я снова попытался открыть глаза. На этот раз получилось лучше. Мне даже удалось кое-что увидеть. Серый камень. Не асфальт. Дорога вроде. Людей много…

– Портал меня, похоже, снова куда-то выбросил, – одними губами прошептал я, вновь осторожно открывая веки. – Куда же я попал на этот раз? Драконов не видно. Штурмовиков из звездных войн тоже.

Я завороженно таращился по сторонам, пытаясь понять, что это за место и, главное, время? «Толпа народа. Продают, покупают. Рынок… Окают, сопят и ёкают, но все понятно. Значит, к своим попал». Вокруг меня раздавалась русская речь с замысловатыми словечками. Слышалась брань, разухабистый смех. Одежда вышагивавших мимо людей напоминала средневековую: кушаки и смятые шапки на головах, длиннополые кафтаны и охабни на плечах, широкие разноцветные пояса, лапти, сапоги и безразмерные торбозы. «Средневековье… Век только какой? Может, опять к Ване Грозному закинуло? Не дай бог!»

– Блин! – зашипел я, когда наконец-то обратил внимание и на себя. – Я что, карлик? – сознание взрослого мужчины никак не хотело принять вид довольно худых спичек-рук, покрытых болячками и ссадинами. – Не-ет, я подросток. Пацан, точно, пацан. Хоть тут подфартило, – усмехнулся я, рассматривая себя дальше. – Что это на мне за рвань такая надета?

Старая, в многочисленных прорехах, рубаха на мне была из грубого, уже посеревшего полотна. Ее ворот и рукава были пусты: ни вышивок, ни украшений не видно. Под стать рубахе были и порты, подвязанные куском простой веревки. В чем-то испачканные и ощутимо пованивавшие, они тоже нуждались в стирке и штопке. Из штанин задорно торчали две грязные шевелящиеся ступни, пальцы которых находились в постоянном движении. Не было ни тапок, ни лаптей.

– Черт, я, получается, бомж! – в сердцах воскликнул я, начиная приподниматься с каменной брусчатки. – Пироги еще какие-то валяются, – прямо подо мной лежала парочка здоровенных, умопомрачительно пахнущих рыбой, расстегаев, а чуть в стороне – широкий деревянный лоток. – Уроды! Пироги-то зачем бросать?

Вдруг по моему плечу чем-то постучали. Не сильно. Палкой какой-то.

– Хей, малшик!

Я развернулся и увидел кончик трости почти у самого своего носа.

– Малшик! Поднимайсь! Здесь веег! Здесь дорога.

Рядом со мной стояла странная фигура, внешний вид которой был совсем не похож на запомнившийся мне облик бояр и дворян Ивана Грозного. Высокий статный мужчина был, о боже, безбород! За время моей прошлой эпопеи в мир царя-тирана я так свыкся с видом растительности на лицах мужчин, что уже не представлял себе что-то иное. Борода в эти времена для мужчины была едва ли не показателем его статуса. Не случайно в правовых документах этих эпох вольная или невольная порча бороды каралась строже, чем нанесение физических увечий. Иностранец, значит! Наши бы голыми подбородками не щеголяли. Для них это ущемление чести.

На нем сидел богато украшенный камзол с несколькими рядами ярко надраенных бронзовых пуговиц, доходивших до широкого воротника. На ворот камзола спадали тщательно завитые кудри светлых волос или парика. «Точно, иностранец. Завитый парик. Камзол необычный. Ха-ха! Это у него чулки или колготы?! Прямо д’Артаньян какой-то местного разлива. Хм… И попахивает от него чем-то странно знакомым. Блин, это же табак! Черт! Раз здесь курят или нюхают табак, то я точно не в Ванином времени! Тогда за это так наказывали, что можно было уродом на всю жизнь остаться. В XVII веке тоже, кажется, табак не сильно жаловали. Может, я, конечно, и ошибаюсь, но вроде за это ноздри рвали… Вот ближе к Петру Алексеевичу все начало меняться. Получается, выбросило меня далековато».

Не менее странно был вооружен этот человек. Вместо привычных мне слегка изогнутых сабель, а то и мечей, у его пояса висели ножны то ли с палашом, то ли со шпагой.

– Я Франц Лефорт, – скаля крупные чуть желтоватые зубы, дружелюбно пролаял он с таким видом, словно его имя известно каждой собаке; у меня же оно никаких значимых ассоциаций не вызвало. – Я давно видеть тебя Jeden Tag… Каждый день вижу тебя. Ты торговать пирог. Ты есть кароший работник. Мне потребен кароший малшик для службы. Ты не бражничать, не пускать газы и служить мой слуга…

Видит бог, в первые мгновения я заподозрил этого человека в чем-то очень нехорошем. Этот его странный, напоминающий немецкий, акцент, его то ли чулки, то ли гольфы, вдобавок длинные кудри насторожили меня. Кто знает, что на уме у этого непонятного человека, так отличающегося от остальных на рынке? Я прекрасно помнил исторические байки о засилье скрытых содомитов в средневековых замках, монастырях и дворцах, где процветали целые общества извращенцев. Правда, свою ошибку я осознал почти сразу же.

– Ты стать настоящий зольдат, кароший зольдат. Разве тебе это нравиться? – Лефорт презрительно указал на валяющиеся вокруг раздавленные пирожки. – Его величеству Петру Алексеевичу нужны карошие зольдаты. Тъебя будут карашо кормить. Млеко, яйки, сало. Ты есть учиться стрелять… пуф-пуф фузея и получать много-много серебряный пфенниг. – Он вновь оскалил крупные желтые зубы и характерным жестом потер пальцы. – Очень много серебряный пфенниг.

Пытавшийся встать на ноги, я тут же бессильно повалился обратно. Теперь-то до меня дошло, куда очередная картина забросила мою грешную душу. «Конец XVIII века! Это же тот самый Франц Лефорт, швейцарец на русской службе, который станет ближайшим сподвижником будущего первого русского императора. Выходит, здравствуй, свет Петр Алексеевич со своими войнами! Опять буду, значит, мотаться между плахой, виселицей и отравленным кинжалом, пытаясь добраться до очередной картины. У-у-у! Как же так?! Меня не могло забросить в другое время? В более спокойное время, когда не было войн? А когда у нас не было войн? Когда у нас не гнобили людей? У нас в какое время пальцем ни ткни, обязательно попадешь или на кровавую войну, или на людоедские реформы, или на все это одновременно! Каждые двадцать – тридцать лет кто-то к нам лезет из-за границы, или мы туда премся, или очередной правитель начинает ставить новый эксперимент. Нет у нас спокойного и мирного времени! Нет, от слова совсем! Ха-ха-ха, мое время, кажется, самое спокойное…»

Едва не раздавленный этими мыслями, я чуть не пропустил, как Лефорт меня поднял на ноги одним сильным рывком и быстро оглядел мои раны. В его ловких, выверенных движениях чувствовался большой опыт то ли врачевания, то ли, наоборот, убийства. Пожалуй, более верным будет второе.

– Я давно приметить тебя, малшик. Ты есть ловкий, сильный и… ха-ха-ха, наглый. – Он быстрыми движениями вытер кровь с моего разбитого лба и повел за собой. – Это кароший качества для настоящего зольдата! Слушаешь? Будешь у меня в услужении. Плачу в месяц четверть пфеннига и кормлю в своем доме. Будет сытная, гут, пища! Малшик, ты меня понимайт?

Я, конечно, утвердительно кивал на его вопросы, но больше машинально. В голове в эти минуты крутились совершенно иные мысли. «Не-е-ет, я не хочу быть солдатом. К черту эту романтику! Первый петровский набор в армию едва ли не весь в землю ляжет. Не нужно мне этого! Таким макаром я свою картину точно не найду. Сгину где-нибудь в поле или под стенами крепости. Не-е-е! Если уж и сдохнуть тут, то лучше с пользой».

Одним ухом я время от времени продолжал вслушиваться в бодрые разглагольствования Лефорта, в ярких красках описывающего мне все прелести «карошего зольдата».

Хватит! Мне хватило такого рода романтики при Ване Грозном. Тоже там старался плыть по течению и особо не отсвечивать. А что в итоге? На дыбе распяли и все нутро отбили! Тут я пойду другим путем… Хватит сиськи мять! Я этот мир поставлю на рога! Или, если понадобится, обломаю их. Да, да, да! Пусть про эту эпоху я не знаю всех подробностей и не смогу назвать цвет кальсон ближайших сподвижников будущего императора Всероссийского или проследить до самых тонкостей весь маршрут похода русской армии до реки Прут. Однако я знаю главное! Я знаю, с чего все начнется и чем все закончится. Не надо быть провидцем, чтобы понимать, что сейчас в истории России наступает та самая реперная точка, после которой дальнейшее развитие страны может пойти по совершенно другому пути. Вот грохну сейчас царевича Петра куском деревяшки, и престол окончательно останется за царевной Софьей, которая придерживалась совсем других взглядов на будущее Московского царства. Властная, малообразованная, она во многом придерживалась старинных обычаев и традиций.