«Надо бы прикупить себе и чернил и перьев, а то мои запасы заканчиваются. И крестик с иконкой в опочивальню надо, а то дворня давно уже косо на меня смотрят. Хотя крестик же есть. Ваня еще дарил. А вот иконку надо. Хотя бы крохотную или большую… Большую…». Я замедлил шаг. «Большая конечно лучше. Ее видно, все вопросы о моем колдовстве сразу же отпадут. Может тогда для надежности огромную повесить с меня ростом. Ха — ха — ха! Интересно, если она порталом окажется… Черт! Точно! Нарисовать же заново можно! Почему бы не попробовать? Заказать икону у настоящего мастера и проверить. Лучше же заказать у десятка мастеров».

— Отец, — я, сделав знак своим сопровождающим остановиться, присел рядом с монахо на корточки. — Иконку мне бы нарисовать, — одновременно со словам в его берестяной коробок со звоном упало несколько монеток, сред которой, кажется, даже мелькнула одна серебряная. — И так нарисовать, чтобы за душу брало. Разумеешь меня?

Монашек встрепенулся и тут же закивал головой. И было не понятно, то ли он так приветствовал меня, то ли благодарил за пожертвованные монеты. Хотя вероятнее всего второе, так как взгляд его так и норовил заглянуть в коробочек.

— Благодарствую, господине, — голосок его оказался скрипучим, надтреснутым, совсем под стать его внешнему виду. — А лик святой сподобимся сделать, не сумлевайся. Який треба, такой и сподобимся. Умельцы у нас такие, что взглянешь на лик, а тебя будто боженька в душеньку почеломкал, — быстро-быстро заговорил он, расхваливая монастырскую мастерскую. — Для ломовой церквы видимо. Якую тебе икону треба? Богородицы? Али святого сваво?

Я задумался лишь на мгновение.

— С ликом Богородицы, отче, сделай мне, — тот тут же из — за отворота своего тулупчика достал кусочке бересты и, распрямив его, что-то на нем нацарапал; после чего вновь вопросительно посмотрел на меня. — А размером чтобы икона эта была примерно вот такая, — я сложил руки характерным «рыбацким» образом, очертив едва ли не метровые контуры иконы. — Или немногим меньше.

У чернеца аж глаза на лоб полезли от таких размеров заказа.

— Ух-ты, Господи! Это же какенный оклад должон быть под сей лик? Аршин цельный! — монашек тут же зашевелил губами, высчитывая размер иконы. Это же цельных ден пять почитай делать надо, а то и всю седмицу клади на то. Да, чтобы не один мастер, а двое писал от зари до зари.

«Неделю просит?! Да, у них там поди целый конвейер в монастыре. Иконы наверное штампуют за час, а может и за пол часа. А тут седмица?! Силен!». Я возмущенно засопел. «А глаза у него что-то хитрющие. Уж не хочет он, чтобы ему ручку позолотили?! Ничего, сейчас мы его авторитетами попугаем…».

— А если митрополит прикажет, быстрее справитесь? — спросил я, намекая на столь высокопоставленные знакомства; в ответ меня быстро смерили недоверчивым взглядом, мол не дорос ты еще у митрополита в дружках ходить. — Как тогда?

Наконец, чернец закончил мериться со мной взглядами, видимо что-то решив для себя.

— Коли милостевец наш, владыка Макарий прикажет, так и быстрее смогем, — смиренно произнес монашек, пряча берестяную грамотку за пазуху. — За таку красоту пол рублев готовь к сроку, — видя удивление на моем лице, чернец начал пояснять. — Доску таку великую сготовить надо, левкас рыбий надо, а камений драгоценных сколько потрибно и не счесть! Павлиний камень, лазурик и бевец також готовь, а они грошей больших стоить, — словно обидевшись на мое неверие, монашек начал загибать пальцы. — Там копейка, здесь копейка, так и пол рублика набегать.

«Нормально так. Тут за три рубля можно неплохой домишко приобрести, чуть ли не с хозяйством… Хотя, черт с ними, с деньгами! Лишь бы за дело мастер взялся». С этой мыслью я вынул из своего кошеля еще пару медяшек и, преувеличенно медленно высыпая их в коробок для сбора подаяния, заглянул в глаза монаху.

— Ты лучше, отец, вот что мне скажи, — тот вновь скосил глаза внутрь своей кубышки. — Есть там среди ваших мастеров такой мастер, икона с его рук вышла настоящей. Ну, понимаешь, живой должна быть, как настоящая!

К сожалению, только выпалив все это, все свои «хотелки», я вдруг споткнулся. «Чего это я? Б…ь, сколько с иконами в салоне работал, а тут все забыл. Какая, к лешему живая? Какая настоящая? Иконописцы же все по канону пишут. У них ни на шаг нельзя отойти от правила. Выйдешь за линию и все, ты еретик! Хотя, подожди — ка, правила уже действуют или нет? Не помню толком — то… Хотя старик кажется волком уже смотрит».

Однако, уже было поздно «пить боржоми»! Старик как — то весь подобрался словно дикий зверь перед прыжком. Выставил свою козлиную бороденку вперед и рост раскрыл, видимо, чтобы обложить меня. Правда, сдержался все — таки.

— Мы, прости мя Господи, по старине все пишем. Как деды наши, лики святые писали, також и мы пишем, — с гордостью произнес он. — Коли же тоби что иное нужно, али богохульство какое, — красный огонек сверкнул у него в глазах. — То прочь поди… Слышишь?!

Старика, конечно, пришлось успокаивать, а то так ославит так, что линчуют… В кубышку его еще закинул пару-тройку монет. Затем вновь упомянул про знакомство с митрополитом Макарием.

— … Да разве владыка ваш с еретиком каким стал бы водиться? Он же меня в палатах принимал, яствами угощал, — огонек в его глазах стал вроде затухать. — Ты же меня не правильно понял, отче. Я говорю, такая икона мне нужна, чтобы за душу брало. Вот, чтобы прямо здесь все пело, когда на лик Божьей матери смотреть буду.

В конце концов, мне удалось убедить чернеца в том, что ни какого злого ил иного богохульного умысла не было в моих словах и мыслях. Монашек, после очередной монетки, даже лично согласился подыскать самого талантливого мастера, у которого «кисти аки сам Господь направляет». Распрощавшись с ним, я направился обратно, когда меня неожиданно осенила еще одна мысль. «Чего же это я творю-то? Икону заказываю, книги с миниатюрами ищу. Зачем? У меня же под боком был художник… Б…ь, вот же я олух! Питер Брейгель! Он же уже нарисовал одну картину — портал, значит, может нарисовать и другую!». От этой простой мысли я аж потом начал исходить. «Надо же про Брейгеля забыл!». Чертыхнувшись на свою забывчивость, я кликнул идущего рядом, как и всегда молчаливого, Ису:

— Ты, этого англичанина, помнишь? Ну, черного такого, худого как перст, что вечно с котомкой своей носился? — лишь с третьей попытки до татарина дошло, про кого я спрашиваю. — Да, тот самый, что с английскими моряками прибыл. Видел его где — нибудь? Я же знаю, ты вечно в кухарской отираешься, а там все новости первыми узнают.

А Иса, действительно, частенько наведывался в кухарскую. Правда, не еда в царской поварне интересовала его, а одна пышногрудая и черноглазая деваха с косой, достающей до самых ее пят. Именно из — за нее мой угрюмый слуга там и пропадал.

— Видел, мой хан, — кивнул Иса. — Вчера только и видел. Уезжать он собирался.

— Как уезжать? — опешил я от такой новости. — Почему уезжать? Он же портрет царя собирался рисовать, деньгу заработать, — я был в полном недоумении. — А-а-а… Проклятье! Я же ему за картину уже отвалил золота столько, что ему до конца жизни хватит, если по дороге домой не прирежут. Б…ь, своими же собственными руками себе подлянку сделал! Красавец!

Новгородская летопись [отрывок].

«… И повелеша Великий Государь составити опись свово царства, вписати всю землицу, реки и речки, озера, горы в великий чертеж. Воеводам, наместникам и господарям след сбирати людишек мастеровых, рудознатцев добрых и воев в походы во все свои земли. Послам, гостям купеческим след слати грамотки о царствах соседних, об их землице, урожаях, мастеровых.

… Упоминати след и о чужих реках, стоянках на них, удобных для судов. Писати про глубины в тех дальних землях, про питьевые источники и колодцы, про перевалы и проходы в горах и пустынях. Говорити же об этом с чужими не след. Кто також языче распускати станет, то след сажати его на хлеб и воду в темницу».