Бах! Громыхнуло так, что ударило по ушам. Яркий сноп огня вырвался вперед, выхватывая из темноты скрюченную фигуру незнакомца. Я уже тянул второй пистоль, правда больше напоминавший монстрообразный мушкетон. После выстрела из такого зверя от ночного гостя вообще ничего не должно было остаться. Видимо, он тоже это понял…

– Командир, это же я! Боярыч, я! – Незнакомец вдруг заревел поразительно знакомым голосом. – Не пали, Христом Богом молю! Я это! Слышишь?! Шутканул я сдуру…

Признаться, в эти самые мгновения мне чертовски сильно захотелось разрядить в его сторону и второй пистоль. Желание выстрелить было столь сильным, что я с трудом не сделал этого.

– Урод! Совсем спятил, что ли? Ведь пристрелить мог, – сдавленным от бешенства голосом зашипел я. – У меня чуть сердце от страха не остановилось. Думал, все, конец пришел. Сейчас, как куренка, зарежут.

Пережитое пришлось срочно запить медовухой, что хранилась дома. Боярыч тоже не отказался. Он шустро опрокинул в себя пару кружек, заявив, что тоже испугался смертушки лютой.

– Чего заявился на ночь глядя? – спросил я, когда мы оба чуть перевели дух. – Вроде завтра встретиться собирались. Опять набедокурили, что ли? Убили кого?

Тот устало махнул рукой. Мол, все нормально.

– Ты же, командир, нам наказал, чтобы мы примечали тех, кто в наши дела нос свой сует. – Он наконец снял верхнюю часть своего маскхалата, превратившись из ночного вора в знакомого мне человека. – Второй день уже такой человече около наших избенок трется. Особливо часто к нашим солдатикам через тын заглядывает. Думается мне, на потаенные фузеи он роток свой раскрывает. Эти-то дурни ничего не видят. Боюсь, прохлопают все. Я ведь Пали посылал за этим человече походить. Цыган рассказывал, что сегодня энтот человече вина взял почти три ведра. После к аптекарю заходил за каким-то порошком. Уж не травить ли собирается нас?

Я машинально еще плеснул в глиняную чашку медовухи. На сухую такие новости совсем не воспринимались. «Чей же он будет? Кто-то ведь послал этого товарища? Кто же, интересно? Петр? Маловероятно. Я и так от него своих придумок не скрывал. Может, старина Лефорт? Хитрющий ведь человек. Такой может и слежку организовать…» Правда, реальность оказалась совершенно иной.

– Я ведь главного не рассказал. – Боярыч вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. – Шпынь этот потом в монастырь пошел. Туда же за ним и вино поперли. Разумею, командир, за тобой церква пригляд имеет.

Причем слово «церква» боярыч произнес так, что у меня волосы на спине дыбом встали. «Как же это все не вовремя! Вроде только-только на ноги вставать начал и мясцом обрастать. Чем же я так церковь-то заинтересовал?» Невдомек мне было, что почти все мои придумки для церкви откровенно попахивали ересью. Будь сейчас у власти царевна Софья, выступавшая ярым ревнителем старины, я бы уже давно сидел в глубоких каменных палатах в Москве или висел на дыбе. Мне бы сбавить темп, перестать высовываться, немного затихнуть… Однако я закусил удила и давно уже потерял всякую осторожность.

– Слушай, боярыч, а ты с церковью как? – Я неопределенно махнул рукой, надеясь на его понимание.

– Гм… – Тот сообразил не сразу, о чем я. – Если про веру спрашиваешь, то верую я в Господа нашего Иисуса Христа. Если же про попов, то не любы они мне. С той поры, как игуменья Белорецкого монастыря у нас с матушкой последнее зерно за долги забрала, видеть не могу их жирные рожи. Все тогда у нас выгребли, до единого зернышка. Потом сразу же боярин с закладными явился, – сквозь зубы прошипел парень. – Мы же с матушкой слезно их молили. В ножках у них валялись, просили хоть немного нам зерна оставить. Она же только крестным знамением нас осеняла. Мол, Бог вам поможет зиму пережить…

Скрипя зубами, боярыч с силой протер ладонями лицо.

– А за то, что дал мне рассчитаться с боярином, по гроб жизни буду тебе должен, – добавил он. – С тобой я теперь, командир…

– Добро, боярыч, – проговорил я. – С этими монахами мы разберемся. Дай срок. Подумать только сначала надо… Тебе же на завтра задание есть. – Тот перегнулся через стол и со вниманием уставился на меня. – Возьмешь всех наших. Форму свою наденьте. Почистить все, натереть, чтобы блестело, как у кота… – Парень при этих словах улыбнулся. – Государь дал мне наказ набрать еще сотни две, а то и три охочих людишек. Воевать крымчака и османа будем… Еще там посмотри, чтобы не доходяги были. Испытай, что ли, их. Экзамены там… Черт, о чем это я? Лучше вот как сделаем. Завтра с тобой посмотрим.

Боярыч откинулся спиной к печке, где с недовольным видом и застыл. И, видит бог, я его прекрасно понимал. Разве только глухонемой не слышал о недавних походах на Азов князя Голицына, оставившего в пустынных степях Крыма десятки тысяч погибших русских воинов. Кому хотелось сложить свою голову ни за понюшку табаку?

– Не бойся, боярыч! Теперь воевать будем по-новому… Османы и крымчаки кровушкой знатно умоются, а мы еще с прибытком останемся.

Утро только еще занималось. Солнце медленно-медленно поднималось, редкими лучами проклевываясь через ветки деревьев. До полуденной, сводящей с ума, жары было далеко. Тянуло морской свежестью с пристани, заставляя кутаться в шерстяное одеяло.

Лепота! Я с хрустом потянулся и поудобнее устроился в гамаке. После вчерашнего тяжелого дня хотелось лежать и лежать, ничего не делая и ни о чем не думая. Словно подслушав мои мысли, поднявшийся ветерок начал легонько раскачивать гамак и, тем самым, убаюкивать. Глаза у меня медленно закрылись.

К сожалению, насладиться утренним покоем не дали. Едва я начал засыпать, как с улицы начали доноситься чьи-то голоса. Шкандыбавшие по грязи люди были явно чем-то очень взволнованы. Говорили громко, с экспрессией.

– Пенек ты трухлявый, когда ж я тобе напраслину толковал? Говорю же, что поход за зипунами это али за пушниной на север пойдем. – Через покосившийся тын мне было прекрасно видно говорившего неказистого вида мужичка с редкими волосами на голове и жидкой бороденкой; он кутался в потрепанный зипун и постоянно жестикулировал. – Вона они, вишь?! Вона! А говоришь, постоянно брешу. Хорошенько в зенки гляди.

– Вижу, – прогудел на это второй, выглядевший повнушительнее. – Правду сказал. Богато людишек стоит на пристани. Давненько такого не видывал… Только думка моя, что не за зипунами мы пойдем. Ты посуди. Сам государь охочих людишек сбирает. Разве государю, как татю, вместно за зипунами ходить? Коли вот купчина, али парняга шальной, али шпынь какой безродный сподобится простой люд сбирать, то про зипуны или другое какое добро след вести речь.

Мне стало очень любопытно, что у меня тут под носом происходит. Выбравшись с гамака, подошел к забору, откуда открывался прекрасный вид на пристань Архангельска. «Ух ты, вашу за ногу! Что это еще за сборище? Местные оппозиционеры, что ли? Привет с Запада? Бунт или, того хуже, война?» Протянувшаяся вдоль берега пристань и правда бурлила народом.

– Черт! Чего гадать-то? Спросить надо. – Я перегнулся через заскрипевшую под моим весом оглоблю и закричал вслед удалявшимся незнакомцам: – Православные! Эй! Куда путь держите?

Те тут же остановились и начали крутить головой. Как меня приметили, так шапки снимать не стали. Пробурчали что-то едва различимое, видимо должное означать пожелание доброго здравия, что меня особо не удивило. Народ здесь, как я понял, лихой и тянуться ни перед кем особо не привык. Сюда последние несколько столетий со всей Руси стекались в поисках лучшей доли и замученные самодурами вотчинниками крестьяне с семьями, и бывшие боевые холопы, и беглые, и обычные тати. Последним, вообще, человека зарезать, что высморкаться.

– Говорю, что за толковище там внизу? Не случилось ли какой конфузии?

Те молча хлопали глазами, похоже соображая, что за птица перед ними.

Помогая незнакомцам проснуться, я накинул на плечи камзол поручика. Новый, пошитый всего пару дней назад, с блестящими бронзовыми пуговицами, камзол сразу же придал мне исключительно бравый и серьезный вид.