– Вот тебе и обошлось, – буркнул я, закрывая глаза от солнца и пристально всматриваясь в ту сторону. – Давай-ка, парни, держитесь рядом со мной. Боюсь, скоро здесь может быть жарко… Или эти затопчут, или те расстреляют.

Наверху на дороге показались первые всадники, которые тут же замерли. Судя по разноцветным плюмажам и перьям на головных уборах, за нами сейчас наблюдали командиры. Видимо, тоже пытались понять, что происходит.

Завидев военных, толпа у пристани забурлила еще сильнее. От причала уже отчаливали первые лодки, люди на которых гребли со всей силы. Оставшиеся на берегу с яростью штурмовали парочку купеческих кораблей, команда которых не успела отчалить. Основная же масса металась из стороны в сторону, не зная, что делать. «Еще минут десять – пятнадцать, и добрый Петр отдаст приказ смешать здесь все с землей… Попал… Что же делать? Остается, похоже, лишь муравью хвост приделать… Или героически встать к стенке вот этого барака и проорать что-нибудь красивое и героическое. Или запеть, в конце концов, Марсельезу. В фильмах про революцию это смотрелось красиво. Помнится, в детстве я даже плакал. Можно даже гимн Союза пропеть. Думаю, тоже красиво получится. Правда, этого никто не оценит». Я даже криво усмехнулся, представив себе эти картины с расстрелом и песней из будущего. «Интересно, а если запеть „Боже, царя храни…“, лучше будет или нет?» От этой мысли я едва не присел. Это было так безумно, что могло сработать! Что может быть лучше, чем верноподданническое пение сотен и сотен людей на коленях? «Это же бомба! Атомная!»

Резко развернувшись к цыгану, я схватил его за грудки.

– Пали, свистун ты наш разлюбезный, свистни-ка так, как никогда не свистел раньше! Что зенки на меня лупишь? Не спятил я. Надо, Пали! Для дела надо! – в возбуждении говорил я, вновь взбираясь на свою бочку. – Давай, давай!

И тот дал. Это был просто королевский свист. Свист – всем свистам свист! Думаю, он только чудом на ультразвук не перешел. Этот свист перекрыл и звуки горна, и раскаты пушечных выстрелов, и панические крики людей, и шум прибоя. На какое-то мгновение пристань замерла, головы сотен людей повернулись в мою сторону. Я вдобавок энергично замахал руками, привлекая к себе внимание.

– Ну?! Полные портки наложили? Испугались государевых полков? Ха-ха-ха, – с чувством собственного превосходства и непробиваемой уверенности рассмеялся я. – Хотите жить, слушайте сюда! Царя Петра в обман ввели. Кто-то из лукавых придворных простого народа боится… Слушайте! Надо, чтобы государь узнал про этот обман. Пусть видит и слышит, что мы никакие не бунтовщики!

Я выдержал небольшую паузу, чтобы мои слова дошли до собравшихся людей, и с еще большей энергией продолжил:

– Сейчас все на колени! На колени, дурни! Жизнь, что ли, не дорога? – заорал я не своим голосом. – На колени, волчья сыть!

После некоторой заминки и колебаний кое-кто начал вставать на колени. Через мгновение таких людей уже были десятки, а вскоре почти вся пристань стояла на коленях с обнаженными головами. Многие вдобавок шептали молитвы и крестились.

– Сейчас, как в церковном хоре, споем осанну государю. Громко споем! – с полной уверенностью продолжал говорить я. – Споем так, чтобы до него самого дошло! Повторяйте за мной…

Конечно, я понимал, что никакого стройного пения не получится. Вообще может никакого пения не выйти. Будет какое-нибудь невнятное бормотание, не более того. Однако мне сейчас это виделось единственных выходом.

– «Боже, Царя храни!» – Я попытался кричать мерным речитативом, читая своеобразный средневековый рэп. – «Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам!»

К своей радости, я услышал, как за мной начали повторять. Пусть это было коряво, невпопад и вразнобой! Пусть это было невнятно! Пусть, тысячу раз пусть! Главное – это было.

– «Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, Царя храни! Славному долги дни дай на земли!»

Я кричал изо всех сил, и толпа за моей спиной вторила мне. Вдруг в какой-то момент что-то начало меняться. Эта чудовищная по фальшивости песня стала звучать как-то иначе. Я не сразу понял, что изменилось. «Это же молитва! Они молятся!» Сотни простых людей не просто пели, они молились. Не случайно российский гимн первое время назывался «Молитвой русских». В нем слова и фразы построены по образу и подобию православных молитв, с которыми люди поднимались с постели поутру, садились за стол, встречали молодых, провожали усопших.

– «Дай на земли! Гордых смирителю, слабых хранителю, всех утешителю – все ниспошли! Перводержавную Русь православную, Боже, храни!»

Сейчас это уже была настоящая молитва. Люди вновь крестились, кто-то отвешивал земные поклоны. Плакали. Невероятная энергетика песни, помноженная на витавшее в воздухе напряжение и страх, превратили гимн в нечто невероятное. Слова и фразы звенели в воздухе, разносясь на версту вокруг.

– «Царство ей стройное, в силе спокойное! Все ж недостойное прочь отжени! Воинство бранное, славой избранное, Боже, храни! Боже, храни!»

Я даже не заметил, как стихли звуки военного горна и прекратилась стрельба из пушек. Погружение в эти звуки было настолько полным, что напоминало медитативный транс. Правда, отвлечься мне все же пришлось.

– …дир! Командир! – Боярыч меня так дернул за штанину, что я едва не слетел с бочки. – Тама до тебя приехали, охвицеры. Спрашивают, что тут у нас такое и где бунтовщики.

В паре десятков шагов от нас, действительно, стояло несколько всадников, показавшихся мне смутно знакомыми. Кажется, я видел их рядом с Петром на одной из гулянок-ассамблей. «А морды лиц, у вас, голуби сизокрылые, охреневшие! По-другому и не сказать… Не ждали такого!»

– Господа, не узнали? Поручик Меншиков Александр Данилович! – молодцевато представился я, всем своим видом излучая спо койствие. – О каких бунтовщиках вы говорите? – Офицеры выглядели так, словно их мешком пристукнули. – Это будущие солдаты. Государь поручил мне набрать особую роту солдат для абордажного боя. Все это происходит по его поручению… Еще мы разучиваем песню в подарок для государя.

Не знаю, что и как они рассказали царю, но вскоре Петр заявился сам. Взбудораженный, с красным лицом, выпученными глазищами, он явно приехал карать. Мы же вновь встретили его гимном.

Боже мой, какие доходяги!» Под этим девизом у меня прошел месяц в новой должности командира особливой морской роты. Среди двух сотен чумазых и заросших по самые брови рыл, которых лишь по недоразумению назвали морскими пехотинцами, пожалуй, не было ни одного бойца с подходящими для меня кондициями. Это были или мордатые здоровяки со свисающим пузом, или анорексичные мужички с впавшими глазами и выпирающими скулами.

– Блин, да вы же копыта отбросите на первой тренировке! – бормотал я на смотре своей роты, медленно прохаживаясь вдоль строя притихших солдат. – Кожа да кости… Бухенвальдские крепыши… Узники Освенцима… Зомби, черт побери…

В какой-то момент от вида моей возмущенной раскрасневшейся физиономии первая шеренга будущих морпехов начала валиться на колени. По строю побежал шепоток, что «боярин зело зол и лается мудреными словами».

– Так ведь голодуем, батюшка, – тут же гнусавым голосом кто-то заголосил из глубины строя. – Хлебушек токмо из лебеды и едаем. Мясца уже с Рождества не видали… Сдюжим мы, батюшка, со службишкой. Не сумлевайся, сдюжим. Нам бы только немного подхарчиться…

Я вновь окинул первую шеренгу взглядом и скривился. «Сдюжите, как же… А по поводу подхарчиться, вообще, мрак. Это же, черт побери, сколько денег нужно, чтобы у вас на ребрах немного мяса завелось?! Блин! Уйма денег! А я гол как сокол!» Проблема отсутствия денег вновь встала передо мной в полный рост и насмешливо показывала длинный язык.

К вечеру я попытался вчерне набросать некое подобие финансового плана по содержанию «особливой государевой роты морских пехотных солдат». Получалось, прямо сказать, неважнецки. «Значит, на одного рядового царь положил мне по 6 рублей в месяц. Мол, на обычного пехотного потребно 10 рублей в месяц, а на твоего еще посмотреть надобно будет, каков он в бою и службе». Моим помощникам он положил по 20 рублей, мне как поручику – целых 40 рублей. Кажется, много получается, если стоимость продуктов посчитать. Курица вон 2 копейки стоит, а кило хлеба – 1 копейку. Лошадь вообще можно за 30 копеек купить. Вроде богачи?! Солдатиков можно каждый день кормить от пуза. Но не так все просто…» Эти астрономические суммы, о которых говорил Петр I, оказались довольно виртуальными. Как шепнул мне по секрету Лефорт, этих сумм можно будет ждать годами и в конце концов не дождаться. Молодой царь еще только-только брал в свои руки бразды правления, а его родственники с большим скрипом и неохотой ему уступали.