Мастер войны почтительно свернул свиток и преподнес его сидевшему ближе кади. После этого гном продолжил.

— Живущий в этих землях клан Черных топоров, отвергнувший владыку Кровольда, и есть те отступники, что снабжают армию Ольстера оружием из гномьего металла, — брови верховного кади взлетели вверх. — Пока продолжается зима перевалы Гордрума, через которые можно быстрее всего добраться до наших врагов, непроходимы ни для пешего ни для конного. Сейчас только сумасшедший отправиться по этой дороге… Сил же тех кланов, что обитают с этой стороны Гордрума, может не хватить, чтобы привести отступников к повиновению.

К окончанию речи обезображенное лицо Сульдэ начало сводить судорогами. Пришедшее к нему понимание того, что его долгое время водили за нос какие-то недомерки, которых он всю свою жизнь практически ни во что не ставил, приводили его в настоящую ярость. «Все это время под самым носом… Проклятые земляные карлики водили свои шашни с этим жалким корольком, — все бурлило внутри него. — Значит вот откуда все это… Наконечники стрел, проклятые фургоны, и… главное слухи о гноме, владеющем магией».

Эту часть Гордрума накрыли зимние метели, уже вторую неделю полировавшие выступавшие пики скал и пологие горные склоны. Небо на сотни лиг вокруг затянуло непроницаемой свинцовой пеленой, отчего вспухшие чернотой облака, казалось, вот-вот упадут на землю. Старинные перевалы, веками соединявшие две части Торее в единое целое, завалило многометровым рыхлым снегом, превратившимся в опасную снежную трясину и с жадностью поджидавшим решившего на переход безумного путника.

Вечерами глядя из узких окошек на особенно разбушевавшуюся стихию или вслушиваясь в угрожающее завывание метели кое-кто из стариков как всегда заводил привычную песню о том, что это все не спроста и стоило ждать беды. Причем говорили об этом и в кругу гномов и в кругу людей. И те и другие убеленные седыми бородами старики, словно сговорившись, предвещали тяжелые времена.

… Очередное утро ни чем не отличалось от предыдущих, которые последние дни были словно под копирку — холодными, темными и жутко ветреными. Отчего сторожевая служба на стене, которая отделяла подземный город клана от внешнего мира, всякий раз превращалась в настоящее испытание для воинов.

Сегодня, как и несколько дней подряд, здесь встречал утро сам глава клана. Естественно, в этой холодине торчал он не от хорошего настроения, а вследствие серьезной необходимости… За последнюю неделю бесследно пропало уже две группы разведчиков — местных селян, посланных в свои бывшие поселения разузнать последние новости. Особенно, настораживало то, что направлялись они почти в противоположные стороны. Конечно, крестьяне могли и заблудиться и замерзнуть. В такою непогоду это немудрено, но что-то именно эта версия Тимуру казалась очень неубедительной.

— Опять, хоть глаза выколи. Тьфу-ты, — едва только высунувшись в бойницу одной из башен, Колин тут же получил в лицо обжигающую порцию колкого снега. — Фу…

Он с трудом закрыл толстые деревянные ставни и вновь сел ближе к очагу, которые с жадностью пожирал небольшие поленца и крошечные кусочки каменного угля. Рядом, с блаженной миной на лице, вытянув руки к огню, сидел и его неизменный спутник последних месяцев — Кром. Судя по его склоненной фигуре, он уже был готов залезть в очаг буквально всем телом, лишь бы его не терзал холод.

— Погрелся? — Колин ткнул здоровяка в бок локтем. — Ну и хватит. Давай-ка, сгоняй до второй башни! Узнай, не видели ли они там кого-нибудь из наших, а то может быть, прямо сейчас перед воротами и лежат, — в него тут же уставились одновременно и умаляющие и обвиняющие глаза гнома. — Ничего! Не умрешь. Вон, пуховик мой возьми.

Сказал Колин это и сразу же пожалел. Уж больно торжествующий взгляд в этот момент стал у Крома, который тут же сразу же сорвался с места и метнулся к топчану, на котором лежал тот самый заветный пуховик.

Причина столь быстрой смены настроения гнома была до боли простой… Дело в том, что у гномов, да и людей, примкнувших к его клану вообще было плохо с зимней одеждой. Пушной зверь здесь практические не водился, а тот что и бродил в горах или лесах был очень опасен и охота на него была не «по зубам» для простых крестьян и гномов. Шкуры крупного рогатого скота тоже были довольно дорогим удовольствием. Овчины тоже хватало далеко не всем. Поэтому верхняя зимняя одежда да и обув в придачу в клане была вес золота и представляла собой кучу разной степени потертости и засалености лоскутков шкур и ткани, пока, окончательно не озверевший от отсутствия нормальной и привычной для него одежды, Тимур вспомнил о самом обыкновенном, в его мире, пуховике.

Естественно, собрав тогда вокруг себя десятка два баб, и гномьего и человеческого рода, говорил он им не о застежках, синтепоне, и ткани-плащевке. Колин рассказал о принципе, продемонстрировав его на обычной подушке, набитой гусиным пухом. В итоге, уже к вечеру того же дня бабы выдали ему первые несколько изделий — неказистых, неудобных, непривычных, а к исходу третьего дня из стен стихийно сложившегося швейного цеха вышел уже сотый пуховик. И пусть, на него нельзя было взглянуть без слез. Он был серый. Пух в нем быстро превращался в комочки. «Плюс» каждый вечер сохнувшие пуховики буквально источали вокруг себя тяжелый запах преющего пуха. Однако, эта одежда делала главное — неплохо сохранял тепло… Для своего главы же — Колина был изготовлен, как бы это странно не звучало, эксклюзивный пуховик, до боли напоминавший ему самому родную, когда-то, «Аляску». С широкой полоской меха вдоль капюшона, крупными отполированными деревянными пуговицами, парой косых аккуратных карманов, «Яляска» Колина превратилась в предмет обожания и зависти ли не всей молодежи, которая после этого буквально терроризировала швей своими просьбами сделать что-то хотя бы отдаленно похожее…

— Только аккуратнее, — куда-там, Кром с улыбкой до ушей, уже с треском напяливал на себя пуховик. — Хорошо, иди-уж…

Спровадив своего добровольного телохранителя, Колин с удобством развалился перед пышущим жаром огнем и предался размышлениям. «Нет, все-таки эти пуховики дело! — уже в который раз он возвращался к своей задумке. — Легкие, теплые… А то этот тулуп оденешь и все! Сразу, как в танке — ни чего толком не видно, не слышно и в добавок тяжело ходить…».

Снова мысленно похвалив себя, он окинул взглядом небольшую каменную каморку, расположившуюся на самой высокой части левой сторожевой башни Стены. Все было, как и всегда. Небольшой топчан у дальней стены, круглый стол почти у самой бойницы и огромный очаг в паре шагов от грубо сколоченной входной двери. Правда, глаза его не могли не отметить, что кое-что все-таки выбивалось из этой привычного образа сторожки. Это здоровенная, ярко-красная (Кром с руганью и мольбой выпросил все-таки целый флакон этой драгоценной краски у Торгрима, ставшего как-то само собой эдаким завхозом клана) сумка Крома, из которой ощутимо тянуло просто сногсшибательными ароматными запахами.

— Поглядим, что там этот куркуль припас? — зная просто животную страсть Крома к деликатесам (словами его брата «чему-нибудь вкусненькому»), Тимур надеялся увидеть что-то необычное, и не прогадал. — О! Вот же жук! И как только он матушку Шашу уговорил?!

Внутри сумки лежал просто громадный каравай серого хлеба и источавшая изумительные острый копченый запах каталка колбасы, аккуратно завернутой в белую тряпицу.

— Нет! Просто красавец! — Тимур без преувеличения поражался способности Крома доставать то, на что он «запал» — выпрашивать, молить, отбирать и даже, что греха таить, красть. — И здесь умудрился отметиться!

И дело здесь было совсем не в том, что эту безумно вкусно пахнущую каталку колбасы он мог стырить с охраняемого склада с продовольствием! И даже не в том, что сам Тимур ее еще не пробовал! Самые главное было в том, что в этой чертовой красной сумке лежала ПЕРВАЯ в этом мире сырокопченая колбаса, и выносить ее вот запросто было просто категорически нельзя!