The principal navigations, voyages, traffiques and discoveries of the english nation [Основные мореплавания, путешествия и перевозки английской нации] Лондон, 1598 [отрывок].

«… Когда же спросил я русского варвара, а велико ли простирается его царство, то пришел он в великий гнев и сразу же велел он принести карту своей земли. Пока же развлекали меня разными разговорами за богатым столом, полным невиданных ранее мною яств и напитков.

… Вышли двое могучих воина в белых одеждах, которых здесь называют рындами, и растянули передо мною медвежью шкуру, размером с двух, а то и трех взрослых мужчин. Когда я взглянул на нарисованную на шкуре карту, то удивлению моему не было предела. Нигде и никогда, даже в нашем торговом обществе (Общество купцов, искателей открытия стран, земель, островов, государств и владений неизвестных и доселе не посещаемых морским путем (1547 г.) — примечание). На ней с большим искусством были нарисованы земли Московского царства с многими реками, озерами и горами. Увидел я и странные, неизведанные земли, что лежат на севере и востоке Московии.

Спросил я тогда русского варвара, а что это за белые земли, что с большим мастерством нарисованы на севере. Его ответ меня поразил до глубины души и даже испугал, что английским мореходам, лучшим в мире, ранее такое известно не было. По словам русского, на севере их земли лежит очень большая земля, уже тысячу лет скрытая от лучей солнца толстым слоем льда. Среди постоянного снега и льда не растут там ни деревья ни трава, а бродят только страшные хищные звери. Путь же туда долог и труден. Идти нужно на север два десятка дней. Потом, если позволит погода и льды, идти еще десять дней, пока путь не преградят сплошные льды.

… Уходил я из этих мест с большой печалью на Господа Бога. Я не мог понять, почему в благословенной Англии не таких просторов и таких богатств? Почему мы, славные потомки неистовых викингов и богобоязненных англосаксонцев, лишены всего того, чего вдосталь у этих варваров. Почему в наших городах мы с величайшей драгоценностью относимся к каждой бочке воды, а здесь стоят мыльни для голытьбы…».

Я с грустью оглядел свою покои — небольшую комнатенку на неполных десять квадратов на втором этаже царских палат. За последние месяцы все это стало привычным, почти домашним. Вот у стены стоит чуть наклоненная к окну кровать, срубленная из потемневших дубовых досок и накрытая толстой пуховой периной. Дальше почти к самому окну притулился массивный стол с парой подсвечников с оплывшими свечами — свидетелей моих частых ночных бдений. Рядом стояла кургузая лавка, седушка которой была едва ли не отполирована ее многочисленными седоками.

— Как дома, черт побери, — пробормотал я, вновь отворачиваясь к столу и едва не утыкаясь носом в толстый пергамент. — Надо бы добить письмо. Будет Ване от меня подарочек, — грустно улыбнулся я кончиками губ. — Или наследство…

Вздохнув еще раз, я взял черный карандаш и, хорошенько обслюнявив кончик грифеля, продолжил писать. «… Ливонский орден, Великий Государь, лишь кажется слабой добычей. Не верьте тому, кто будет красиво рассказывать про его крошечную армию в пару десятков тысяч братьев — рыцарей и десяток старых пушек. Сила ордена совсем не в рыцарях…». Тут я остановился, решив выразиться поточнее. «Сила ордена не столько в умелых и опытных рыцарях, сколько в жадных соседях и связях. Посмотри, государь, сколько вокруг ордена соседей, которые не прочь поживиться его землями. Неужели ты думаешь, что кто — то из них не захочет при случае округлить свои владения?».

Странно, но писалось как-то очень легко. Не нужно было что-то выдумывать и выдавливать из себя. В какие — то мгновения я даже ловил себя на мысли, что кто — то свыше направлял мою руку. Или может быть все было гораздо проще и причина этого не крылась в чем-то высоком и мистическом. «Может я просто слишком привык к роли пророка этого мира, который все знает на перед. Как бы не заиграться во все это! Здесь ведь нет прав человека и с самоуверенными выскочками поступают очень просто. Бошку режут!».

Поежившись от этой малоприятной мысли, я снова принялся писать. «… Береги, государь, крестьян, ведь именно от них, от черных людишек, государство Московское прирастает богатством и землями. Окорачивай жадных воевод да неуемных дьяков, что с посадских людей, гостей торговых, крестьян мзду великую берут. Пусть поступки матери твоей, государыни Елены будут для тебя примером, как она о простых людях заботилась, как им послабления разные дала». И снова я задумался, а писать ли собственно про опричнину или нет. Ведь ее еще не было, хотя и Ваня задумал что-то такое учредить.

— Может, ну ее эту опричнину?! — протянул я, машинально чертя какой — то то ли крестик, то ли звездочку; знал бы в этот момент, чем потом станут мои каракули, ни в жизни бы не притронулся к карандашу. — Пропустить? Вон написать лучше про больницы и аптеки, школы и библиотеки, про армию в конце концов…

Наконец, очередные сомнения были отброшены и я начал писать про вооруженные силы Московского государства, которые не смотря на всю их кажущуюся мощь, вообще — то были слабоваты. Единственный род войск, которым Ване по праву следовало бы гордиться и приписать себе в заслугу, оставались артиллерийские войска. По его же словам, что я слышал на одном из пиров, только у стен Казани царские войска сосредоточили больше двух сотен орудий самого разного калибра. Здесь были и пищали для прицельной стрельбы, и мортиры для стрельбы навесом. «… А следует сначала, государь, навести порядок в войске. Зря твои воеводы похваляются многолюдством конницы и пушек. Посмотри же на них и сам поймешь, что глупцы они. Привыкли должности получать по знатности, похваляясь древностью своего рода, а не по доблести. Конница же поместная больше на орду похожа, чем на добрых воинов. Из каждого десятка, что на смотре в доспехах и с саблей стоит, в походе считай половина без них. В тулупах овчинных, с оглоблями вместо копий и с саблями из дрянного железа на врага скачут. В тюфяках тоже порядка нет. Пушек много, не сосчитать, да каждое своего припаса требует. Этому требуется такое ядро, второму другое, а третьему вообще третье. Из — за этого в походе неразбериха случается…».

— Ох, Иван свет Васильевич — то обидеться, — присвистнул я, вчитываясь в то, что вышло из под грифеля карандаша. — Ха! Что там обидеться, он придет в настоящее бешенство! Б…ь, в этот самый момент надо быть далеко, очень далеко, отсюда… Ладно, хватит этой писанины. Государь сейчас в церковь на службу собирается. Значит, часа полтора у нас будет. Ближе к обеду он за мной пошлет, как и всегда. Поэтому письмецо мы положим вот сюда, на самое видное место. Звать меня всегда тот дьяк-хитрован приходил, а он явно грамотный. Думаю, разберется, кому эту грамоту надо передать…, — на свернутой грамотке я четкими крупными буквами написал — СЛОВО И ДЕЛО, ГОСУДАРЮ. — А сейчас, в путь!

После чего мне не составило особой сложности выйти из дворца, который в момент церковной службы был практически пуст. Лишь прохаживавшиеся по коридорам стрельцы провожали меня взглядами.

Через кухарскую я выбрался на задний двор, где меня уже ждал Иса с двумя котомками с казной и четверкой коней — двух наших и двух заводных. Через ворота мы выбрались на одну из улочек Москвы, где к нам присоединились и остальные мои люди.

— Пора, хан, — нетерпеливо произнес Иса, видя мою неспешность.

— Да, ты прав. Как всегда прав, мой друг, — встряхнулся я и пришпорил застоявшегося жеребца. — Пошлем все к черту и может нам повезет в другом месте, — остальное я уже добавил еле слышным шепотом. — Где я, наконец, найду эту чертову картину.

Пробираясь по извилистым улицам, больше напоминающим русло лесного ручейка, я задумался о дальнейшем пути в Европу.

«На носу большая война, а это что значит? Значит, что добираться до той же самой Голандии напрямую опасно. Ваня же мне уже все уши прожужжал, что наших купцов «забижают», а кое где и не скрываясь, обдирают как липку. Любой московит для местных шишек феодалов, как красная тряпка для быка или сигнал о возможности разжиться бесхозным добром. Словом, посуху добираться себе дороже…». Конечно, маршрут я уже наметил и проговорил его с тем же самым Исой, который в свое время посетил по торговым делам и Францию, и Голландию. Однако, такой я уж был беспокойный перестраховщик, который перед любым путешествием будет десятки раз перебирать уже собранные вещи и приготовленные документы, звонить по забронированным местам. К тому же дорога предстояла долгая и вряд ли было еще чем заняться.