Знал я, в какое место бить! Ростовщичеством здесь не занимался разве только сам царь. Остальные, особенно крупные землевладельцы, купцы и даже Церковь, активно давали деньги в рост под самые безбожные проценты. Обычной была ситуация, когда крестьяне, не в силах расплатиться со взятой ссудой, продавали себя в холопы. Выплачивая непосильные проценты, разорялись мелкие торговцы. В крупных имениях в счет уплаты долга могли с легкостью забрать дочь или даже жену на потеху хозяину или его людям.

– А если монастырь какой-нибудь в голодные годы свои запасы не станет продавать? Мол, зерно пусть лучше сгниет, чем цены на хлеб упадут. Как вам такое? Молчите?! – Боярыч уже не поднимал голову; за ним притихли и остальные. – Что сейчас про душегубство и татьбу не говорите?

Наверное, так поступать с ними было верхом цинизма. Однако я специально давил на боярыча и остальных, чтобы из головы у них вылетели все сомнения. Они должны были четко понимать и, главное, принимать мою точку зрения.

– Боярыч, парни, слушайте меня внимательно. Вы мне как семья стали. Огонь и воду с вами прошли… Рядом с нами есть нелюди, которые только выглядят как обычные люди. Они ходят, разговаривают, едят и гадят, как мы с вами. Однако внутри они все прогнили. В душе у них черным-черно от жадности, злобы и предательства. Эти нелюди матушку родную готовы за лишний грош заложить. Это настоящие звери, которые радуются человеческим страданиям. Неужели таких не встречали? Их же полно…

Я замолчал, чтобы хоть немного перевести дух и посмотреть на их реакцию. И чутье меня не подвело – речь явно их зацепила. В какой-то момент на ноги вскочил цыган и, горячась, заговорил:

– Что тут лясы точить?! Всю правду сказал. На Абрашку вона гляньте. – Звероватого вида горбун, не отходивший от них ни на шаг, что-то промычал со своего места. – Помните, кто сие с ним сотворил? Боярыч, ты же сам нам толковал, как в детстве Абрашку палками отходили. Дочке боярской не по нраву он пришелся. Своему батьке пожаловалась, что малец один на нее уж больно дерзко смотрит. Тот же молодцов своих кликнул и приказал палок мальчишке дать. – Горбун при этих словах тяжело засопел и, встав с бревна, пошел в сторону избушки. – Разве не нелюдь боярин этот? А доча его, эта дебелая бабища, что на мальцов взор свой кладет?! – чуть остыв, Пали вновь сел у костра. – А на меня поглядите, – с этими словами он повернулся к нам спиной и снял с себя рубаху, показывая выделявшиеся на коже страшные узлы шрамов. – Игумен один постарался… С табором мы у монастыря остановились. Песни пели, у костра танцевали, похлебку варили. Этот же… – скрипнул зубами цыган, ощериваясь в сторону видневшейся маковки церкви, – с двух деревень люд собрал с дрекольем. Мол, сатанинское отродье мы. Все до одного душегубством промышляем, младенцев христианских крадем у добрых людей и с ними сатанинские тризны кладем. После псов своих спустил…

Этот вечер затянулся надолго. Вскоре кто-то принес маленький бочонок браги, вызывая на откровенность и других. Начали вспоминать и умерших от голода родных, и забитых плетями на барских конюшнях друзей, и отобранных невест. В конце концов боярыч повинился за свои слова. Мол, не подумав ляпнул и готов за благое дело вместе со всеми пострадать.

Первое дело я решил, не откладывая в долгий ящик, провести на следующий же день. Долго гадать, к кому нужно было наведаться, нам не пришлось. Имя архангельского купца Никиты Крылова все мы произнесли едва ли не одновременно. Вряд ли в это время в Архангельске и его окрестностях было другое более ненавистное для людей имя. Казалось бы, почему? Никита Крылов, уроженец небольшого местечка близ Архангельска, родом из обычной поморской семьи, был плоть от плоти простого народа. Недавний удачливый промысловик, сколотивший еще в семнадцать лет свою первую ватагу добытчиков пушнины, быстро понял, что охотиться на осторожного зверя сложно, долго и опасно. Гораздо выгоднее не кормить комаров в дремучих лесах и не мерзнуть в трескучий мороз в засадах на песца, а тайно или открыто обирать охотников и впоследствии торговать добычей с английскими купцами. Вскоре Крылов подмял под себя большую часть охотников-одиночек и промысловых ватаг Архангельска, одновременно прикормив регулярными подношениями местного воеводу и лучших людей города. К приезду царя Петра ему была дана на откуп добыча не только пушного зверя, но ворвани из моржей, тюленей и белуг. Приказчики Крылова за гроши скупали пушнину и ворвань, дубинками и кулаками вразумляли несогласных с этим.

– Знамо дело, кровопивец, – с ненавистью сплюнул цыган, устало махнув рукой. – Видали, сколь людишек к нам в государевы люди проситься пришли? Все они промысловики, что с младенчества пушного зверя били. А нонче – как? Лису чернобурку добыл и за десяток медных монет отдай. Никитка же Крылов за нее у англикашек золотом по весу возьмет. Топтыгина-шатуна завалил, шкуру не мочь на торг несть. Как тута кормиться? Куды бедному человеку податься? Все Никитка под себя подмял.

Пали обвел нас взглядом и с горькой усмешкой продолжил:

– Вдовушка одна баяла, что Никиткины приказчики у поморов женок и сыновцев в аманаты берут. Людишки опосля пушнину али ворвань должны принесть Никитке.

От такой наглости я даже присвистнул. «Прямо привет из 90-х! Придумал ведь у поморов брать заложников в обмен на пушнину и тюлений жир. Красавчик! Поморам деваться некуда! Они здесь никто и звать их никак. Кто их в Архангельские будет слушать? Крылов, скотина, здесь всех купил. Словом, хочешь вернуть жену и детей – тащи ценную пушнину или ворвань».

– Только, господин, пустое ты задумал, – задумчиво пробормотал Пали, смотря на меня. – Видел я его усадебку-то. Крепостица, как есть истинная крепостица. Сама на отшибе стоит. От суседей по шесть верст будет, а может, и поболе. Огорожена пятиаршинным дубьем, а внутрях псы бегают. Дворовых людишек с пищалями, поди, немало. – Цыган махнул рукой. – Не подступиться к усадебке, господин. Совсем не подступиться.

Несколько часов мы ломали голову над тем, как подобраться к усадьбе Крылова. Звучали десятки предложений, в том числе и самых фантастичных. Пали, к примеру, насмешил всех предложением нарядиться скоморохами и попроситься на постой. Абрашка, мол, за медведя будет. Боярыч вообще предложил взять усадьбу Крылова штурмом. Говорил, наберем десятка три лихих людишек и разберем терем по бревнышку.

– Нет. Все не то. Крылов не дурак, все эти хитрости расколет на раз, – отмел я все эти предложения. – Нужно что-то совершенно другое. Нужно, чтобы он… сам нам вынес деньги…

Выдав такое в порядке бреда, я замер. «А в этом что-то есть… Нужно как-то заставить его самому вытащить все ценности. Только как? Может, просто попросить? Ха-ха-ха».

– Господин, а может, ему красного петуха пустить? – вдруг вскочил с места цыган. – Сена пару возов приволочем к изгороди и подпалим. Апосля угольки разберем, и все богачества наши будут. Каково? – ухмыльнулся он.

– Дурень! – припечатал его боярыч. – Ты чего удумал? Весь город сожжешь! Тысячу душ православных погубишь! Как татарва желаешь быть?

Из своего угла недовольно заворчал и Абрашка. Даже его недалекий ум осознавал страшную силу пожара, который во время поголовного деревянного строительства был сродни библейскому бедствию.

Я же думал иначе. Предложение Пали было очень перспективным, правда требующим небольшой доработки. «Пожар, конечно, должен быть. Однако сжигать усадьбу и потом копаться в углях глупо… Нужно устроить фиктивный пожар. Напугать их до усрачки так, чтобы они хватали все самое ценное и бежали с усадьбы прочь. А мы тут как тут!»

Постепенно наш план начал наполняться деталями. Пали должен был найти возы с сеном, на которых позже планировалось вывезти добычу. Боярыч с остальными диверсами отвечал за силовые действия, когда план вступит в фазу кульминации. Я же готовился сыграть офицера петровской армии, который доставлял весть о нападении шведов…

Несмотря на всю сумбурность плана, он сработал на все сто процентов.