Глядя на его непонимающее лицо, я тяжело вздохнул. Не считал он себя виновным. Думал, переборщил немного. Эксцесс исполнителя, как говориться. «Ду-р-а-к. Точно говорят, научи Богу молиться, весь лоб расшибет… Заварил кашу с этими морпехами. Теперь разбираться нужно, пока добрый Петр Алексеевич не заявился».

– Ладно, будем посмотреть… Показывай, торопыга, что тут у тебя. – Я вновь повернулся к толпе, которая все это время бурлила разговорами, ахами, вздохами. – Будем разбираться.

Тот, просияв, начал:

– Гляди, командир, сколь добрых молодцев набрал. Таких солдат или, как ты их прозываешь, морпехов не стыдно и нашему государю показать, – приосанившись, он махнул рукой в сторону длинного бревенчатого барака, возле которого стояла небольшая кучка людей. – Вот! Один другого краше.

Только взглянув на будущих рядовых особой отдельной роты морских пехотинцев, я едва не сложился пополам от смеха. Боже мой, кого он набрал… Из меня пер даже не смех, а самое натуральное ржание. Правда, я изо всех сил сдерживался. Кусал губы, пытался глубоко дышать, пару раз даже сильно ущипнул себя за руку. «Это же беременные бегемоты! Блин, мамонты! Какие к черту морпехи?! На них доспехи навесить и танки получатся!» В отобранной боярычем толпе стояли настоящие мордовороты с налитыми силой плечами, бычьими шеями, здоровенными ручищами и пузом. В каждом из них было за сотню килограмм живого веса.

– Мать моя женщина, ты кого набрал? – сквозь зубы прошипел я. Нормальным голосом говорить не получалось, так как сразу же «пробивало» на ржание. – Какие из них морпехи? Какие из них абордажники? Скажи мне на милость, как они прыгать будут с корабля на корабль? Они же потопят его к черту, едва прыгать начнут!

От моего шипения и гримас на лице, которыми я сдерживал смех, боярыч слегка струхнул. Он, видимо, решил, что на меня бешенство нашло.

– Я же делал, как ты велел. Все по твоему слову. Не сумлевайся, господин. Все, как ты велел. А коли что не так, то не с умыслом я, – винился он, начав мять в руках снятую с головы шапку. – Вот даже пытаю кажного… Ты же велел кажного спытать на силу. Мол, показать я им должен какой-то ензамент. Только никаких ензаментов не знаю. Я даже грамоте не обучен. Я кажного по-своему, по-мужицки, пытаю…

После такого объяснения я почувствовал, что стал багроветь лицом. Окружающее действо начинало вызывать уже не чувство смеха, а какого-то сюрра.

– Тута, командир. – Боярыч, рассекая толпу, пошел в сторону бревенчатого сарая.

Чем ближе мы подходили, тем отчетливее доносились до нас странные чавкающие звуки. Завернув за угол, боярыч остановился. Я же вышел из-за его спины.

– Мать… – здесь я уже не сдержался. – Ха-ха-ха! Экзамен! Ха-ха-ха-ха! Блин, шоу! Ха-ха-ха! Морды друг другу бить заставил! Ха-ха-ха!

Кандидаты в морпехи, парни и мужики с бородищами до пупа, с ярым энтузиазмом лупили друг друга по мордам. Кровь, осколки зубов летели в стороны. Вокруг же раздавались подбадривающие крики. Какой-то раздухарившийся от зрелища мужичок даже пытался влезть в драку, но его за полы армяка втаскивали обратно в толпу.

Я ржал так, как никогда до этого. Слезы шли из глаз. Колени подгибались. Хотелось свалиться и кататься по земле.

– Черт, не могу больше… Ха-ха-ха! Испытать он их решил! Ха-ха! Морды бить заставил, – от смеха воздуха даже хватать перестало. – Разорвет сейчас… Воды мне… Боярыч, плесни в лицо, а то не могу больше.

Уф! Меня окатило потоком воды! Откуда-то сбоку вновь появилось довольное лицо Абрашки, державшего на плече бочку.

– Абрашка, молодец. – Горбун заулыбался сильнее. – А ты, боярыч, заканчивай это мордобитие. Не с того ты начал отбор в морпехи. Сначала пару слов всей этой толпе сказать нужно, а потом уж и испытания устраивать… Абрашка, клади сюда бочку. С нее говорить буду, чтобы всем видно и слышно было.

К моменту, когда я взобрался на бочку, толпа вновь забурлила. Раздавались выкрики. Задние ряды спрашивали у передних, а передние отвечали задним.

– Православные! – заорал я во все горло, пытаясь перекричать бурлящий фон. – Я поручик Преображенского полка его величества… – Толпа не успокаивалась, и голос мой был едва слышен мне самому. – Православный люд! Услышьте меня!

В этот момент сбоку от меня встал цыган. Встряхнув гривой черных как смоль волос, он вставил в рот два пальца и свистнул. Вот это был свист! Уши заложило! Понятно, откуда былины появились про Соловья-разбойника…

– Православные! – заорал я что было сил. – Послушайте меня! – Толпа уже успокоилась, и орать так сильно необходимости не было. – Я поручик Преображенского полка Александр Данилович Меншиков. Знаете, кем я был еще полгода назад? Обычным пирожечником! Пирожками торговал.

Ответом мне было молчание и сотни любопытных глаз. Видно было, что так с ними еще никто не разговаривал. «Сейчас я вам устрою разрыв шаблона. Такую песню спою, что толпами в морпехи повалите…» Выступать перед аудиторией было для меня не в новинку. Будучи искусствоведом, непосредственно работавшим со многими антикварными салонами, мне не раз и не два приходилось посещать закрытые выставки, мероприятия для особой публики с большими кошельками и пресыщенными вкусами. Уговаривать толстосумов купить ту или иную древность было не самой простой задачей. Здесь же публика была совсем не искушенной…

– А сейчас? Я поручик Преображенского полка! Сам государь ко мне расположен. Слышите?! Любой из вас сможет так же! Ты! Ты! И ты сможешь! – Я резко выбрасывал в толпу руку, указывая то на одного, то на другого мужика. – От вас нужно лишь усердие! Государь Петр Алексеевич ценит усердных, привечает трудолюбивых и награждает верных… – Набрав побольше воздух в грудь, я поддал в голос внушительности. – Сегодня он дал мне свое государево позволение набрать в особую воинскую команду вольных людей для службы на морских и речных кораблях. Будут такие солдаты прозываться морскими пехотинцами и иметь особую одежку. Для таких солдат государь пообещал особый почет и свою милость за заслуги…

В какой-то момент я почувствовал, как на меня находит вдохновение. Это было что-то едва уловимое, поднимающееся откуда-то изнутри чувство уверенности и правильности. Ты точно понимаешь, что, когда и как говорить. Каждое твое слово наполняется убежденностью. Исчезают неуместные паузы, повторы. Ты уже не просто говоришь о чем-то, ты живешь этой речью.

– Тогда государь сказал мне; «Лексашка, друг сердешный, пора россейским войскам идти на нашего давнего ворога, на крымчака и османа. Хватит им пить кровушку православную и зорить наши окраины». Знаете, братцы, что он мне еще сказал? – Конечно, я обманывал их, но чувствовал, что делать нужно было именно так. – Государь вспомнил про сожженные города и села, тысячи и тысячи уведенных в рабство пленников. Сказал он, что по каждой невинной деве, по каждому человеку скорбит его сердце. Слезы тогда полились из его глаз.

Сделав паузу, я прикрыл глаза. Людям надо было дать немного времени, переварить все сказанное. Пауза нужна была и мне самому, ибо запас вдохновения иссякал слишком быстро. «Вроде бы все сделал, как сказано у классиков ораторов… Разорвал шаблон у слушателя, усыпив его разум. После стал давить на эмоции, рисуя красивые картинки. В конце, когда слушатель начинает уставать от эмоций, обязательно нужно напомнить ему о чем-то практическом и очень нужном именно ему… Короче, теперь нужно показать им красную морковку!»

Выждав паузу, я продолжил:

– От себя же скажу… Если тошно вам на месте сидеть и хочется Отечеству послужить, идите в морпехи. Будете сыты, одеты, обуты и с монетой. Никто более обидеть вас не сможет. Подсудны будете лишь государю нашему Петру Алексеевичу… Все слышали? А коли слышали, то становись под мою правую руку те, кто желает в особой роте служить. – Я вытянул руку в сторону от себя. – По левую же руку становись те, кто просто пришел посмотреть на людей.

Несколько минут ничего не происходило. Собравшиеся молча переглядывались и шептались между собой. Наконец, в толпе наметилось некоторое шевеление. То один, то другой мужичок начинал продвигаться в правую сторону, постепенно увлекая за собой соседей. Вскоре толпа разделилась на две неровные части: левая часть, самая многочисленная, насчитывала сотни две с половиной и правая часть, в которой оставалось чуть больше ста человек.