Нет, это всё правда было, я тебе клянусь! Думаешь, это из какого-то дурацкого кино, типа «Особенностей национальной рыбалки»? Нет, всё на самом деле было, по правде. Этот Новый Чиновник на следующий день побежал к Начальнику жаловаться, а Начальник – тоже американец, кстати – велел ему про этот случай забыть и не поднимать шума по пустякам. Типа, не было ничего такого, и всё. Не было, потому что не могло быть. Конечно, Новый Чиновник так сразу не успокоился и всё пытался ещё эту злостную компанию где-нибудь застукать… в неподходящее время и в неподходящем месте. Но так и не смог. И в конце концов понял, что и вправду ничего не было…

Нет, я понимаю, что говорю сейчас жуткие банальности, просто жуткие! Русские – водка – беспорядок – смысл жизни! Но ведь речь же не о водке как таковой! А о том, что люди пожили здесь немножко и поняли: нельзя становиться рабами выдуманных правил и распорядков, иначе они тебя высушат и раздавят, как муху в гербарии. Жизнь – она такая, её в распорядок всё равно до конца не упихаешь. А если и упихаешь, то искалечишь на фиг так, что потом не выправишь. Как раньше китаянки себе ноги бинтовали, чтобы остановить рост ступни. От этого же дико ноги калечились, просто дико! Пальцы живьём отваливались, пятка вся искривлялась… Зато всё было по канонам. Некоторые и с жизнью своей такое же пытаются сделать. А зачем? Не понимаю, хоть ты тресни!

Нет, в неподчинении правилам тоже надо меру знать, конечно. Иначе можно стать рабом беспорядка. Это запросто. Знаешь, он когда выходит из-под контроля – это такой триллер! Можно я, кстати, сегодня у тебя переночую? А то на кухню к себе я просто уже боюсь заходить. Мне кажется, в этих банках немытых на подоконнике уже какой-то гомункулус вывелся. Правда-правда. Я даже слышу, как он там кашляет и песни пробует петь. По-моему, «Варшавянку» он там поёт… И в холодильник лазает по ночам. Ну, какой домовой, ты что? Что я, домового по голосу не узнаю, что ли? Ага, легко тебе говорить – «выброси все банки»! Вот приезжай ко мне завтра и сама выбрасывай, если ты такая храбрая!

Уходя из дома, я поставила квартиру на охрану.

— Пароль – «Донецк», - сообщил сонный пультовой голос.

Донецк, сказала я себе. Как бы запомнить? Донецк. Там добывают уголь. И там тоже жарко. Хотя очень может быть, что как раз сейчас там очень даже прохладно. Дует ветер и идёт серебряный дождь в мелкую косую клетку. И зеленеет налитая влагой трава. Господи, как же там хорошо.

Проталкиваясь через знойный воздух, я шла по улице и думала о том, что вечром мне придётся идти на день рожденья к Леночке-Акунистке. Эта мысль не наполняла меня воодушевлением. Не потому, что я не люблю Леночку – я очень её люблю. Но всё дело в том, что её муж, Мишенька, умеет простужаться в любую погоду, страшно боится сквозняков, и оттого в их квартире никогда не расклеивают окна. Так они и остаются круглый год, глухо запертые, законопаченные поролоном и задёрнутые шторами. Правда, в гостиной, в одном из дальних окон есть крохотная, застенчивая форточка. Но какой ветер может протиснуться в такую форточку? Только самый худенький, беспомощный и недужный, которого даже Мишенька не боится.

Их так и зовут с институтских времён – Леночка и Мишенька. В этом нет ни капли сюсюканья или умилительности, как нет ни капли инфантилизма в их неизменной добросердечной ребячливости. Просто им так идёт.

В дорогой букинистической лавке я купила для Леночки «Повесть о Гэндзи». Хотела ещё купить старинную открытку с кем-нибудь, похожим на Фандорина, но не нашла ничего подходящего и купила открытку с Эролом Флинном в роли капитана Блада. Это ничего, это тоже подойдёт. Капитан Блад – первое серьёзное увлечение Леночки, а первая любовь, как известно, не ржавеет. Я подозреваю, что Фандорин для неё – реинкарнация капитана Блада: такой же голубоглазый брюнет без страха и упрёка, удачливый и неустрашимый снаружи, но трепетный и закомплексованный внутри, бесцеремонный и нагловатый по отношению к начальству, невообразимо галантный и серьёзный по отношению к дамам, к тому же фат, позёр, любитель хорошо одеться и пустить пыль в глаза. Поэтому я осталась довольна выбором; завернула капитана Блада в тоненькую рисовую бумажку, вложила его между страниц первого тома «Повести о Гэндзи» и подумала о том, что ещё надо бы купить Леночке духи.

В парфюмерном магазине колыхались зной и красноватый, пугающий полумрак. Я выбрала для Леночки духи «Кузнецкий мост». Полагаю, что её больше бы обрадовали духи «Хитровский рынок», но таких в магазине не отказалось – продавщица сказала, что ещё два дня назад раскупили последнюю партию. Кроме меня, в магазине почти не было покупателей. Полноватая дама в тельняшке сосредоточенно обнюхивала каждый флакон, вздыхала, морщилась, крякала, как от опрокинутой разом стопки, и мотала головой. Её маленькая дочка подпрыгивала рядом и тоже тянулась к полкам с флаконами.

— Мам! А тут написано: духи «Морская св.» Это что? «Морская свинья», да?

— Лида, помолчи хоть полчасика, а? – стонала дама в тельняшке, обмахиваясь сумочкой.

— Полча-асика? – изумлялась девочка. – Так долго? Ничего себе! Сама вот попробуй… Ой, а это что? Духи «Атас». Смотри, мам!

— Какой ещё «Атас»? Наверное, «Атос»? Ну-ка? Нет, гляди-ка, правда – «Atas». Атас какой-то, честное слово!

Она ещё возмущалась, а я уже представляла себе серию мужской туалетной воды «Три мушкетёра». «Атос» в стройном, чуть холодноватом на ощупь флаконе, пахнущий безупречностью, благородством и чуть подкисшим дорогим вином, пролитым на скатерть. «Портос», пахнущий всеми пряностями на свете, розовым маслом, тоже вином, но сортом пониже, и жареной курицей а-ля-Кокнар. «Арамис» с запахом ладана, лаванды и ещё чего-то тонкого и томительно-порочного. И, наконец, самая крутая туалетная вода, «Д’Артаньян», пахнущая конским потом, кожаной перевязью, ля-рошельским порохом и ещё чем-то мужественным, спонтанным и хулиганским. А среди них – флакончик женских духов «Миледи», пахнущий остро, противно и соблазнительно.. Я ещё потопталась возле полок, повздыхала, потом решительным усилием воли преодолела себя и пошла к Леночке.

Из Леночкиной квартиры на меня пахнуло влажной книжной пылью и тропиками – так, что я непроизвольно отступила назад и чуть было не ретировалась. С книжной полки на меня тоскливо посмотрел бюст Вольтера. У него не было рук, и потому он не мог ни обмахнуться лежащим рядом веером, ни утереть пот со лба. Я осторожно промокнула ему лысину носовым платком и заглянула в комнату. На столе стояли подёрнутые дымкой синие бутылки и лежал толстый, разгорячённый арбуз.

.. Домой я вернулась довольно поздно. Набирая номер охранной сигнализации, я вспомнила, что не помню пароля. Какое-то хорошее, неправдоподобно хорошее место. Где добывают уголь, идёт дождь в мелкую косую клетку и зеленеет налитая влагой трава.

— Пароль? – раздражённо переспросила меня девушка на том конце провода.

— Э..э… Уэльс, - обречённо сказала я. – Кардифф.

— Mae’r holl wlad yn aros am gwlaw, - ответила девушка.

«Мамочки! – испугалась я. – Как ей объяснить, что я не говорю по-валлийски?»

Но она уже повесила трубку.

Если библиотеки – кладбища мысли, то, как ни крути, выходит, что библиотекари - её могильщики.

По утрам наш вавилонский дворик особенно нежен и прекрасен и как никогда отчётливо напоминает тихий, заросший травою погост. Там плещется и журчит давно пересохший прудик с невидимым фонтанам, шелестят в траве солнечные лучи, поют вороны и зевают, моргая спросонья, бюсты всяких знаменитых личностей. Я не знаю, как эти личности попадают к нам во дворик. Скорее всего, забредают случайно, а потом так и остаются там, разнежившись и умиротворившись, и под звон высохшего фонтана погружаются в нервную интеллектуальную спячку. Дворники их любят, жалеют, моют их по четвергам из шланга и протирают чистыми сухими тряпками.