— Ну, что, Тусь, в церковь-то в воскресенье пойдём?

— (Неуверенно). Пойдё-ом. Только молиться не будем, ладно?

— Почему не будем? Тусь, ты что?

— А ты же сама сказала, что у Бога в воскресенье выходной, Он всё равно ничего не делает. Отдыхает. Ну, вот… Он отдыхает, а тут все… И все чего-нибудь просят. Разве это отдых?

— А зачем же мы тогда пойдём?

— Ну, так просто пойдём. В гости.

…В первый раз за много лет я была у Бога в гостях. В доме у Него было зябко и покойно, пахло сиренью, мрамором и воском, и стол был накрыт, и в первый раз за много лет меня тряхнуло от затылка до пяток невозможным страхом и невозможной радостью, когда я подходила к приготовленной трапезе. Туська сидела на боковой скамейке рядом с французскими детьми и молча, слегка снисходительно разглядывала их игрушки, которые они ей показывали из своих рук, не давая при этом потрогать. Но потом пришла орава армянских детей и положила конец этой чинной идиллии. К концу мессы их всех, включая французов и Туську, удалили из церкви, и я, преклоняя перед уходом колени, слушала, как пение хора сливается и перемешивается с радостными воплями, несущимися со двора.

Дорогие люди! Я ухожу в отпуск и до конца июня здесь не появлюсь. Всего-то какой-нибудь месяц... сущая ерунда, если вдуматься.

Буду скучать. До встречи!

Бледно-голубой, с белыми подтёками и проплешинами цвет, в который выкрасили наружные стены церкви, вблизи выглядит сентиментально. Зато, когда смотришь издалека, видно, что он в точности, до малейшего нюанса в оттенках, соответствует цвету неба. На самом деле баба Зоя, церковная староста, там и брала краску, хоть и не признаётся. Потому и брала так дёшево – ей там всегда подешевле продают.

Июньский лес остро пахнет сыростью, подгнившей позавчерашней листвой, фиалками, лисичками и лесным клопом-черепашкой. Лесной клоп чудо как хорош, просто чистый изумруд. Он приходит на память всякий раз, когда срываешь первую в этом году землянику, кладёшь её в рот и, поперхнувшись, понимаешь с радостью в сердце, что он где-то рядом.

Цвет морской волны – это вовсе не цвет моря. И даже не цвет, в который красят подъезды на окраинах Москвы. Это цвет лесной полосы у горизонта, когда идёт мелкий дождик и кукует кукушка.

На горе стоит деревня, до которой нельзя дойти пешком. И доехать тоже нельзя. Чем ближе ты к ней подходишь или подъезжаешь, тем дальше она отодвигается. С того места, где я живу, виден только её силуэт – тёмно-синие деревья и тёмно-синие избы на фоне светло-серых облаков, в точности повторяющих контуры деревьев и изб. Иногда оттуда прилетают белые голуби, яркие, толстые и трепетные, как на плакатах "Миру-мир". Вороны на пашне смотрят на них и нехорошо ухмыляются, пряча в глазах мечтательную грусть.

А в этом году деревня на горе как-то наоборот - сильно к нам придвинулась. Уже можно различить, какого цвета крыша на крайней избе. А ещё в той стороне всё время кто-то упражняется на трубе. Ясен перец, это не к добру.

Из разговоров с бабой Лидой:

— Любовь… Ить придумают же такое, а? Любовь! Тьфу ты, Господи! Бабе, ей что нужно-то? Ей ласка нужна. Теплота. Сердешность. Чтоб он об ей заботился да не обижал зря. И всего делов. А они, мужик-то ей – вон чего вместо этого-то: любо-о-вь! Вона чего – любовь!… кто ж её знает, чего это такое? Вот и выходит вместо добра да ласки – одна маета.

— Мне внук мой всё талдычит: нету Бога, нету Бога. А я и не спорю - молодой ещё, чего с ним спорить… А тут вот недавно чего-то раздумалась: а ну, как и правда? Ну, как помру, а там увижу, что Его нету? Нет как нет, и не было вовсе! И что ж мне тогда? К кому ж там тогда обращаться? Я у отца Евгения спросила, а он не знает. Раз уж и он не знает – то кто ж тогда знает-то? Вот дела! Ну, дела-а…

Кто сказал, что из-за стола нужно вставать с лёгким чувством голода? Из-за стола нужно вставать с острым чувством ярости! Только тогда можно добиться хоть какого-то результата. И то не какого-то, а воображаемого.

Перед отпуском я спросила у Гидрометцентра, какая будет погода в июне. Гидрометцентр долго напускал туману и интересничал, но потом признался, что будет холодно и будет много дождей. Я не поверила такому счастью и спросила о том же у знакомой ведьмы с нашей работы. Ведьма не стала золотить пилюлю и сразу сказала, что будет солнечно и жарко. И вот весь июнь повсюду вокруг меня дул северный ветер, лили дожди и бродили тучи, только надо мной одной было сплошное синее небо и солнце, изрядно меня измучившее. Не верите? Эх… видели бы вы, какой у меня загар…

Ближе к вечеру ко мне на огород зашли два небольших зайца. Спрашивали, как обстоят дела с рассадой. Не глядя им в глаза (во-первых, потому что им очень трудно глядеть в глаза, а во вторых, потому, что было стыдно) я соврала, что рассада посажена, просто ещё не выросла из-за холодов. Зайцы вежливо повздыхали и обещали зайти поближе к августу. Моя Собака любезно проводила их до ближайшего леса, а вернувшись, лежала плашмя под кустом, часто вздымая рёбра и мстительно всхлипывая.

Под утро приснился омлет с сосисками. Громадный, во всю сковородку. Горячий.

Днём окучивала клумбы с декоративной крапивой и декоративным чертополохом. Клумбы уходят далеко за ограду и теряются в глубине ближайшего леса. По обе стороны от них тянутся криво подстриженные душистые луга. В лугах бродят аисты и стрекочет заблудившаяся сенокосилка. А над лугами плывёт дрожащее медовое марево, пахнущее клевером, соломой и васильками. Кто вам сказал, что васильки не пахнут? Это вы, батеньки мои, молодые ещё, настоящих-то васильков-то ещё и не нюхали!

Перед самым входом в лес повалило ураганом дуб. И теперь войти в лес просто нет никакой возможности! А дуб жалко, хоть он и был уже старый и трухлявый. Кольм Килле, ирландский святой, очень любил дубы и никогда не позволял буре их ломать, но тут что-то недоглядел – видно, как раз в это время ходил проповедовать пиктам. Про Кольма Килле я когда-то читала ирландскую книжку с картинками. По-ирландски я читать не умею, только делаю вид. Но я не одна в этом мире не понимаю по-ирландски. Иногда мне вообще кажется, что таких, как я – большинство.

Засыпая, увидела во сне омлет с сосисками. Тот же самый, я узнала его по запаху и по оттенкам шкворчания. Неужто он теперь каждую ночь будет мне являться?

Сделала над собой усилие и всю вторую половину ночи видела во сне гречневую кашу с квашеной капустой. Проснулась разбитая.

Ночью, во время полнолуния, взошёл горох. Я его не сажала. И не думала даже сажать!

Хорошо ходить по огороду на закате, поливать из медной лейки полынь и крапиву, нюхать дым, плывущий от печных труб и слушать, как в ивовых зарослях стрекочет и булькает птица чечётка. Мне она представилась как малиновка и в глаза я её только так и называю, чтобы не обидеть, но в «Определителе птиц фауны СССР» ясно написано, что она чечётка. Я молчу об этом – вдруг ей почему-либо это неприятно? А ещё у нас летает красноголовый королёк, яркий, как попугай.

Ближе к ночи над моим флюгером зависает летающая тарелка и вращается вокруг своей оси, сияя тихим нездешним светом. Вокруг неё тучами толкутся комары. На другом конце деревни бабушки поют про крейсер Варяг под дяди-Васино караоке, и под чёрными силуэтами крыш то тут, то там, загораются тёплые жёлтые квадраты. Занавески в мелкий цветочек просвечиваются насквозь, и кажется, что они сами светятся изнутри. Из-под них слышен вечерний звон посуды и запах чая с прошлогодним вареньем.