— Борода, - неуверенно предлагает мама. – Надо, чтобы он был с бородой.

— Нет, это тоже не пойдёт. Французы консервативны, они не будут доверять бородатому инспектору. И рано или поздно начальство всё равно заставит его побриться… Нет. Надо, чтобы, с одной стороны, было что-то оригинальное, а с другой стороны – не впадать в абсурд и не нарушать правдоподобия.

— Тогда пусть он будет негр, - уже более уверенно включается мама. – Их сейчас полно во Франции. К тому же фамилия Dudique – всё равно явно не французская, хотя и звучит на французский манер…

— Что – прямо совсем негр? – задумывается папа.

— Да! – радуется Туська. – Или нет… Нет! Пусть будет такой негр.. разбавленный. Чтобы такого цвета – не чёрного совсем, а такого.. обамового

— Какого? – хохочет папа.

— Ну, обамового. Даже ещё чуть посветлее… чуточек совсем.

— Ага. Это интересно. Это пойдёт. Ему ещё нужно имя, как я полагаю.

После небольшой оживлённой дискуссии мы решаем, что его зовут Огюстен. Огюстен Дюдик. Благозвучно и немного старомодно. Не забывайте про ударение на последний слог.

— Ещё ему нужна проблема, - заявляю я. – Меня учили: чтобы герой был полнокровным и сразу вызвал интерес читателя, ему обязательно нужна проблема.

— И какое-нибудь увлечение! – добавляет мама. – Чтобы такое… на грани с придурью. Он же инспектор!

— Да, - соглашается папа. – Причём из увлечений сразу исключаются: пьянство, пристрастие к кокаину, обжорство, гурманство, донжуанство, стремление все свои обязанности переложить на собаку, а также стремление любой ценой обратить преступника в католичество. Из проблем исключаются: пристрастие к игре на скрипке по ночам, пристрастие к игре на волынке по ночам (эта – особенно), пристрастие день-деньской сидеть на лавочке с чулком и наблюдать за односельчанами, пристрастие к чайным розам, чрезмерная развязность, чрезмерная закрытость, незнание местных обычаев, невеста, погибшая по пути к алтарю, и близкий друг, пишущий о нём мемуары… Что же остаётся? Да фактически ничего не остаётся! Получается какая-то амёба – образец умеренности и аккуратности!

— Ничего подобного! – не соглашается мама. – Если подумать, то ещё полно можно найти.. и пристрастий, и проблем, и чего хотите ещё… Да! Не забудьте, что он должен что-то расследовать такое… небанальное. Какая-нибудь такая история… ну, что-нибудь эдакое, вы понимаете.

— Огюстен Дюдик, - с тихой улыбкой повторяет Туська, сидя между диванными подушками и сияя очами.

Я чувствую, что она уже готова в него влюбиться. Но время позднее, мне пора уходить. И мы так и не успеваем ничего придумать про Огюстена Дюдика. Его внешность, проблемы, пристрастия, странности и увлечения, а также, собственно, само дело, которое он намеревается расследовать в ближайшее время, - всё это так и остаётся неопределённым и невыясненным. Я чувствую, что Туська и сама сможет придумать про него что-нибудь эдакое… ну, вы понимаете, но ей нужен какой-то зачин. Какая-то база, на которую она могла бы опереться. А я, как на грех, совершенно не умею сочинять детективы. И все эти милейшие инспекторы и сыщики, с усами и без усов, с шевелюрами и без, со скрипками, с волынками и японскими барабанами, в сущности, так мало мне знакомы, что все как-то кажутся на одно лицо. Если бы кто-нибудь из вас помог нам с Туськой какой-нибудь идеей, мы были бы ему чрезвычайно благодарны. Нет, я ни на чём не настаиваю, но – вдруг кому-то тоже захочется поиграть в эту игру? Право, это было бы чудесно.

Только не забывайте, пожалуйста, про ударение на последний слог. А также про то, что я, в отличие от Туськи, совсем не знаю французского языка.

Мои соседки с нижнего этажа. Сёстры Мирра и Кира. День рождения у них в один день – девятнадцатого января. Они отнюдь не близнецы, просто так совпало. А разница в возрасте у них приличная – чуть ли не в двадцать лет. Они стройны, кокетливы и очень хороши собой. Обе с носами, как у Анны Ахматовой, с тонкими подвижными бровями и не с чёрными даже, а с тёмно-синими, в черноту, глазами, громадными и блестящими, как мокрые сливы. Обе занимаются историей народно-демократического и рабочего движения в странах Восточной Европы. Носят изумительные блузки собственного пошива: из ткани в мелкий цветочек или в горошек, с высоким, под подбородок, сборчатыми воротничком, мелкими рюшами вдоль пуговец и приподнятыми, сильно присборенными плечами. Мы вместе придумали название для этих блузок – перовки. Ну, как у Льва Толстого – это толстовки, а как у Софьи Перовской – перовки. В прежние времена, когда они меня приглашали на свой день рожденья, то обязательно пели дуэтом под гитару старые революционные и тюремные песни. В их исполнении они звучали нежно и ностальгически.

Вот мчится троечка лихая,

Урядник скачет на коне,

А чьяй-то чьяй-то дорогая

Стоит и плачет в стороне.

А в прошлом году Кира, младшая, вышла замуж и переехала в Химки. А Мирра осталась. Она не унывает, бодро переносит одиночество, по-прежнему поёт под гитару про дело измены и совесть тирана, только немножко сгорбилась и стала прихрамывать.

— Кирочка мне редко звонит. Но это же понятно – ей сейчас немножко не до того. И потом – она дурочка такая! Вы не представляете, какая она глупышка! Представляете, Танечка, она вздумала ревновать ко мне своего Семёна Марковича! И воображает себе, что я тоже его ревную и страдаю! Я, конечно, выжила из ума, но не настолько, чтобы в свои семьдесят два иметь виды на молодого, шестидесятилетнего мужчину!

Бог мой! Да на что он мне сдался, этот Семён Маркович? Нет, он, конечно, милейший человек, интеллигент, умница, черепахами увлекается. Это ведь чрезвычайно трудно в наших условиях – держать черепах! Знаете, как для них важно правильное питание и температурный режим? У большинства людей, кто покупает черепах, они не живут, а медленно умирают.. не из-за жестокости хозяев, а из-за их невежества. Да. Но же я не об этом… Я о том, что Семён Маркович – милейший человек, но мы с ним были просто приятелями… А что он в Кирочку влюбился, так это понятно – она молодая, красивая, умница у меня такая. А она… Вы не представляете, Танечка, какая она дурочка! Вздумала его ревновать! И теперь не едет ко мне и не едет. И по телефону тоже.. я чувствую, знаете, какую-то скованность в её тоне.. ну, принуждённость, что ли, какую-то… И я прямо не знаю, как ей намекнуть, что это же совершенно беспочвенные домыслы с её стороны! Впрямую сказать неудобно. А как это поделикатнее сделать – просто ума не приложу!

— Эти новые молодёжные движения – очень интересная тема, знаете ли. Вот тут недавно на улице… Я сижу на лавочке. Подходят ко мне скинхеды. Правильно я сказала – скинхеды, да? Знаете, я испугалась. Я много слышала о том, что они бьют евреев и бомжей. А я, конечно, хоть и не бомж, но сами же видите, в чём я хожу… Вы же знаете, Танечка, это не от бедности, у меня в шкафу висит шуба из обезьяны.. Но не могу же я носить шубу – из обезьяны! Это почти то же самое, что носить шубу из собаки – каннибализм какой-то.. И потом, её всё равно нельзя носить, она уже вся расползлась по кусочкам… Так вот. Да. Подходят ко мне скинхеды. А я испугалась, но не очень. Думаю – уж лучше такой конец, чем.. Нет, ну, глупость, конечно. Это я просто старая дура, Танечка, вы не обращайте внимания…. А они подходят и спрашивают: бабушка, ты чего плачешь? Водки хочешь? И протягивают мне бутылку. Я поблагодарила и выпила немножко, прямо из горлышка. Ничего, не обожгло, очень так даже хорошо пошло. А они мне ещё дали хачапури. Это, вы знаете, конечно, такая булка с сыром, очень приятная. Я всё это съела. Не потому, что была голодная, а чтобы их не сердить. Я боялась, что они сперва покуражатся, а потом бить меня начнут. А они – нет, знаете ли, не стали. Мне, в общем-то, повезло. Я с ними потом поговорила, и оказалось, что это не скунхеды, а нацболы. Я правильно сказала? Да, правильно. Нацболы. Я с ними поговорила, да. И знаете, я думала, что у них сплошная каша в головах, а у них очень даже последовательная идеология. Я решила, что как историк я обязана этим заняться. Один из них у меня вчера был. Я ему кое-какие свои архивы показала – он очень заинтересовался.