Лекции никогда не были для него чем-то вроде торжественного мероприятия, и он приправлял их всевозможными россказнями из его собственного пребывания в России. Так, однажды – он вспомнил этот случай тогда, когда в тексте встретился глагол «воскресать» - он привел студентам смачное описание русской Пасхи: как его коллеги из дипломатической миссии вовсю извлекали выгоду из ночной привилегии приветствовать всех встреченных хорошеньких девушек поцелуем и «воскресными» словами, и как уже под утро, вернувшись домой, он обнаружил своих квартирных хозяев, собравшихся за столом; отец семейства сидел, крепко обнявшись с необычайно большой бутылью водки. Выпив ее залпом и оглядев стол, он сказал исступленно: «Да, слава Богу, наконец-то Христос воскрес!» Вернер, по обычаю, получил от каждого члена семьи по пасхальному яичку. Когда он дополз до постели, то от усталости не смог даже раздеться. Растянулся во весь рост на диване и раздавил все яйца, которые он забыл вынуть из задних карманов. "Тот сюртук никогда больше не стал снова сюртуком".

Так вот, с шутками, с прибаутками, он учил своих студентов, и из них потом почему-то получались учёные с мировым именем, вроде Отто Есперсена. Он сам этому искренне изумлялся. А коллеги всё приставали к нему, стремясь вытащить то на конгресс, то на симпозиум, он же говорил им, что с радостью бы, но – так плохо себя чувствует, так плохо, что и сказать нельзя. И ложился на кровать, прикрывшись «Сравнительной грамматикой» Боппа и хитро поглядывая из-под неё одним глазом. И коллеги уходили от него, покачивая головами и говоря: вот живое воплощение качества, а не количества в науке! Вернер терпеливо ожидал, пока за ними закроется дверь, вскакивал с постели и убегал в свой любимый ресторанчик на Четвёртой линии Frederiksberggade

Намучившись в поисках пропавшей книги, я вспомнила анекдот пятнадцатого века.

В одном из вестфальских монастырей украли книгу из библиотеки. Монахи провели тщательное расследование и пришли к выводу, что книгу унёс нечистый. Больше, по всем признакам, было просто некому. На похитителя завели формуляр, записали туда его преступление и исключили его из библиотеки навсегда. С тех пор книги в монастыре не пропадали.

Похоже, у меня тут тот же самый случай. Любопытно только, зачем ему понадобилась "География этноса в исторический период"?

На берегу сидит морячка

Меня всегда изумляли народные переводы старинной классической поэзии. Откуда они берутся? Кто и когда их делал? Как вообще к нам попадали эти песни, эти сюжеты?

Лет пятнадцать назад одна бабка в карельской деревне пела мне песню. Изумительная была песня, да и бабка сама была ей под стать. Мы сидели в сумрачной, пропахшей дымом избе, ели громадные чёрные лепёшки с черничным вареньем, пили чай из толстых фарфоровых блюдец, обгрызенных по краям хозяйкиным внуком, а сама хозяйка, сгорбленная коричневая бабка в красном, расшитом серебряной нитью платке, пела нам песню следующего содержания

На берегу сидит морячка.

Она шелками платок шьёт.

Работа чудная такая,

Но шелку ей недостаёт.

На ту пору на синем море

Корабль «Новая земля».

— Скажи, моряк ты мой любезный,

А нет ли шёлка для меня?

— Ах, как не быть такой красотке,

У нас есть разные шелка.

Есть синий, алый нежный самый,

Какой угодно для тебя?

— Мне нужен алый нежный самый,

Я для самой принцессы шью.

— Так потрудися, дорогая,

Взойди на палубу мою.

Она взошла, парус поднялся,

Моряк ей шёлку не дает.

А про любовь страны далёкой

Он песню чудную поет.

Под шум волны и нежны песни

Она уснула крепким сном,

А просыпается и видит

Всё море шумное кругом.

— Пусти меня, моряк, на берег.

Мне душно от волны морской.

— Проси, что хочешь, но не это.

Я не расстануся с тобой.

— Одна сестра моя за князем,

Другая графова жена.

Я всех моложе и красивей,

Простой морячкой буду я?

— Не плачь, не плачь, моя отрада,

Оставь печальные мечты.

Простой морячкой ты не будешь,

А королевной будешь ты.

Я восемь лет по морю плавал,

Искал, красавица, тебя.

Я с-под Испании далёкой

И славлюсь сыном короля.

— Одна сестра моя за князем,

Вторая графова жена.

Я всех моложе и красивей -

И королевной буду я!

Этот сюжет был невероятно популярен у разных народов. Точно таким же способом, как известно, была похищена Кудруна (героиня «Песни о Кудруне»), некая константинопольская принцесса (будущая жена короля Ротера) и ещё великое множество девиц. Чере пару лет после того, как я записала эту песню за карельской бабкой, я нашла её в сборнике каталонской поэзии уже вот в таком виде. Оказалось, что это народный каталонский романс XVII столетия:

Сидит на морском берегу

юная дева,

вышивает шёлком платок

для королевы.

Стежок кладет за стежком,

проворна иголка...

Работа к концу, да беда —

больше нет шёлка.

Тут бригантина плывет.

«Ах, ради бога!

Шёлк не везешь ли, моряк?

Дай мне немного!»

Ей отвечает моряк

сильный и смелый:

«Какой тебе надобен шёлк,

алый иль белый?»

«Я вышиваю платок

пунцовым шелком...»

«Ну так взойди на корабль,

выбери с толком».

Запел моряк, и под звуки

его напева,

наскучив шёлк выбирать,

уснула дева.

Корабль отплыл; тут она

от сна восстала:

глядит вокруг, а земли —

как не бывало!

Берег родной от неё

где-то далеко.

В открытом море корабль

плывет одиноко.

«Верни на берег меня,

о, сделай милость!

Мне страшно в море, моряк!» —

дева взмолилась.

«Чтоб стала ты мне женой,

взял на душу грех я...»

«Нас три сестры, но была

прекрасней всех я.

За герцога вышла одна,

за графа другая,

но стану, на горе себе,

женой моряка я.

Лишь бархат носят да шелк

мои сестры ныне,

а мне, видно, век щеголять

придется в холстине».

«Ты в золоте станешь ходить,

жить будешь безбедно:

отец мой — английский король,