— Это вы на вазы смотрите? – спрашивает какая-то тётка, подкравшаяся сзади. – Зря. Не вздумайте покупать.

— Почему? – интересуюсь я.

— Думаете, они настоящие? – фыркает она.- Настоящие китайские вазы? Как бы не так! Настоящие! Держите карман шире! Это подделка, разве не видно? Сделано в Китае! Я вам определённо говорю!

— Но ведь они – китайские? – слегка пугаюсь я.

— Вот именно, что китайские! Китайская подделка, как и всё!

… Когда я выхожу из перехода, подпирая подбородок китайской подделкой китайской вазы, ветер ударяет мне в лицо так, что я задыхаюсь от холода и от радости.

Обоже, как хорошо!

Только умоляю, не пишите мне: «а вот я люблю, когда летом тепло!» Вы же добрые, вы не станете меня лишний раз огорчать!

Как хорошо быть лингвистом

В библиотеке хорошо в любое время года.

И в любое время суток.

Только что ко мне подошёл мальчик и протянул список требуемой литературы. Я посмотрела и даже расстроилась.

— Ну, что это, честное слово?.. Вам кажется, что это так уж остроумно?

— Что именно? – испугался мальчик. Непритворно испугался, я заметила.

— Ну, вот это. «Арутюнова Н.Д. Непристойное предложение и его смысл». По-вашему, это смешно?

— Я не знаю! – ещё больше испугался юноша. – Я не читал ещё…

— О, господи. А список-то кто вам дал?

— Один мой друг…

— Вы уверены, что он вам друг? Книга называется: «Предложение и его смысл». А Нине Давидовне Арутюновой вы оба польстили… с вашим другом. Ладно. Подождите немного, сейчас принесу.

Мальчик взял Арутюнову, пошёл с нею в зал, а я глядела ему вслед и мечтала. Если бы я была лингвистом… Ах, какая тема, чёрт побери! Непристойное предложение. Национально-культурный аспект… Гендерный аспект. Степени и грани непристойности сложноподчинённого двусоставного предложения и уровни её воздействия на собеседника в процессе коммуникации… Социолингвистический аспект… Психолингвистический аспект… Прагматика непристойного предложения в контексте народной культуры… Языковая картина мира сквозь призму прямого и косвенного непристойного предложения… Непристойное предложение в бизнес-коммуникации и его…

— Скажите, - говорит синеглазая фарфоровая девушка, грациозно нависая над кафедрой, - вот у меня такая тема… - (Наморщившись, разбирает по складам, сама себе удивляясь) - «Семантический портрет Бога-Творца по материалам синодального перевода Библии».

— Дитя, кто дал тебе такую тему?! – едва не вырывается у меня.

— Профессор, - вздыхает она, прочитав это в моих глазах. – Вот… Я решила заранее готовиться. А то - мало ли что, да? И тогда уже поздно будет. Поэтому я и заранее.

Профессор молодец, - думаю я. – Знает своё дело. Поистине с такой темой может справиться лишь тот, кто не ведает, что творит. И простится ему по неведению его. Эх, что бы ей дать-то, сердечной, хотя бы для разгона?

— А у вас в буфете пирожки есть, вы не знаете? – с готовностью спрашивает она.

И девчонка молодец, - думаю я. – Знает, с чего начать. Нет, дело определённо пойдёт.

Но как хорошо быть лингвистом! Лингвисту подвластно всё.

Чего я не люблю (подражание Драгунскому)

Терпеть не могу дешёвых кафешек. В отличие от дорогих ресторанов, которые я просто обожаю. Потому что дорогие рестораны гордые и неприступные. Чем дороже и шикарнее ресторан, тем меньше шансов там когда-либо очутиться. А вот о дешёвых кафешках такого не скажешь. У них совсем другой нрав. Чуть зазевался – и ты уже там. И тогда уж пиши пропало.

Очень не люблю, когда меня называют «человечком». Самый ужасный вариант – «славный человечек». Когда мне это говорят, я с горечью в душе натягиваю на уши полосатый колпачок с кисточкой и ухожу под половицу раздражаться. Хорошо было Льву Толстому, да? Сначала он был большим усатым офицером, и никому бы и в ум не вошло назвать его человечком. А к тому времени, когда он состарился, съёжился, сгорбился и оброс седой бородой, он уже был великим писателем, и все только и делали, что ходили вокруг него, гладили по голове и говорили: «Какая глыба! Какой матёрый человечище!» А ты тут сиди под половицей и завидуй… Эх!

Не люблю незнакомых бездомных крыс. Очевидно, тут сказывается страх и пренебрежение благополучного обывателя перед бродягами и разбойниками. Если мне встречается сразу много крыс, я обхожу их стороной, а если одна-две – то стараюсь завязать с ними знакомство, чтобы они перестали быть незнакомыми. На всякий случай. В конце концов, во всех сферах надо иметь полезные знакомства.

Не люблю синтетических сладостей. В особенности жевательный мармелад и Детскую Библию. Не понимаю родителей, которые пичкают всем этим детей, не задумываясь о последствиях.*

Не люблю помидоры. То есть, люблю, но платонически. Люблю поливать их по вечерам из ржавой банки из-под печенья, отбиваясь от комаров и вдыхая одуряющий помидорный аромат. Люблю сидеть в их зарослях, мечтая о предгорьях Анд и воображая себя помидорной тлёй. В тридцатиградусную жару люблю их подвязывать в закрытой теплице. Люблю собирать их в вёдра и раскладывать на подоконниках в форме рисунков пустыни Наска. Но есть их совершенно не люблю. По-моему, у них вообще нет вкуса, никакого. Непонятно только, зачем столько народу притворяется, что чувствует их вкус и любит его. Сила традиций? Синдром «голого короля»? Прямо загадка для меня, честное слово.

Не люблю фильмы Феллини. Нет, в самом деле. Мне непонятны ни его образы, ни его ассоциации. Мне совершенно не близок его мир, поскольку с моим миром он нигде не граничит и не соприкасается. Как на грех, одно время в нашем библиотечном киноклубе всё время крутили фильмы Феллини. В то время их далеко не везде можно было посмотреть, тем более бесплатно, и народу в Большом зале, где их показывали, набивалось видимо-невидимо. Иногда я не выдерживала и придумывала предлог, чтобы пройти через Большой зал в какой-нибудь ещё зал, и пробиралась в темноте через сидящих на полу зрителей, и застывала на середине пути, и садилась на свободный участок пола, и, провалившись куда-то в дыру между временем и пространством, смотрела и смотрела на экран, не отрываясь и ничего не соображая. А потом вставала и уходила с пустотой в голове и с абсолютно непотревоженными эмоциями. Феллини не оставляет после себя ни мыслей, ни ощущений. По крайней мере, у меня. За это я его и не люблю, честно. А что смотрю и не могу оторваться – так это уже, извините, совсем другая история.

Не люблю, когда ночью сама по себе начинает реветь и выть канализация. Тогда я вижу сны из времён якобитских войн – жутких клетчатых мужиков в юбках, со зверскими рожами и с волынками. С теми самыми, от рёва которых, как известно, погибает всё живое на три метра вокруг волынщиков. Самим-то волынщикам пофиг, они давно уже глухие… Это очень страшные сны, я их не люблю. Правда, иногда от этих звуков мне снятся не волынщики, а Рихард Вагнер, который спасается в моих канализационных трубах от кредиторов и играет там увертюру к «Тангейзеру». Такие сны мне больше нравятся. Я люблю увертюру к «Тангейзеру», особенно в авторском исполнении.

Очень не люблю, когда Реформатского называют Реформаторским. Если бы вы знали, сколько в мире людей, которые его так называют!

И вообще – я много чего не люблю…