— Эрделька, ну ты чего? Эрдель! Ну, погоди, не тяни так! Эрдель, рядом, я тебе сказал! Ну, я прошу тебя, рядом! Ну, я ОЧЕНЬ тебя прошу!

Это чудище ничуть не напоминало эрдельтерьера. Очевидно, Эрделем её назвали ради поднятия её – или его? - самооценки.

Красивая молодая армянка, высунувшись из окна по пояс, истошно кричала на весь двор:

— Отелло! Отелло, иди сейчас же ужинать! Арут, да забери же его! Отелло! Я кому сказала - сию минуту домой!

Отелло не спешил. Он ещё не поссорился со своей белокурой Дездемоной и был поглощён исключительно ею. Отгородившись от мира бортиком песочницы, они вместе лепили куличи, похожие на мавританские башни, и в порыве взаимной нежности сыпали друг другу песок за шиворот.

Не все мои друзья любят со мной путешествовать.

И я их очень хорошо понимаю. На их месте я бы тоже не любила.

Сказать, почему?

Нет, сама говорить не буду. Лучше всего об этом сказано у Джерома К. Джерома в "Дневнике паломника". А так как на русском языке эта книга издавалась мало и давно, я этот кусочек здесь приведу:

"У Б. есть одна слабость – церкви. Не может пройти мимо церковных дверей. Идём мы с ним, например, по улице, под руку, и ведём как нельзя более серьёзный, даже душеспасительный разговор; как вдруг я замечаю, что Б. становится молчалив и рассеян.

Я знаю, что это значит. Он увидел ЦЕРКОВЬ. Я делаю вид, что ничего не замечаю, и тяну его дальше. Но он замедляет шаг, начинает упираться и наконец останавливается.

— Полно, полно, - говорю я, - соберись с духом и будь, наконец, мужчиной. Не думай об этом. Скажи себе твёрдо, раз и навсегда: не поддамся ни за что! Идём. Сейчас мы завернём за угол, и ты её больше не увидишь. Ну же, бери меня за руку, и побежим бегом!

Он нерешительно делает два-три шага и снова останавливается.

— Нет, дружище, - говорит он с такой горькой улыбкой, что самое каменное сердце при виде её содрогнулось бы от жалости. – Не могу. Я слишком к этому пристрастился. Теперь уже так просто не отвыкнешь. Зайди пока в ресторан, а я тебя потом найду. Не сожалей обо мне… не надо.

И он уходит нетвёрдыми шагами, а я с досады направляюсь в первое попавшееся кафе, и, сидя за рюмкой абсента или коньяка, благодарю судьбу за то, что смолоду научился сдерживать свои страсти.

Немного погодя он является и садится рядом со мной.

В глазах его светится дикое, нездоровое возбуждение, но он старается скрыть сознание своей вины под маской натянутой весёлости. Я молчу, так как говорить в данную минуту было бы бесполезно. Но вечером, когда мы остаёмся одни в номере, и всё вокруг погружается в тишину, столь характерную для отеля, куда постоянно приезжают путешественники с родственниками и громоздкими багажами, - я обращаюсь к нему с кротким упрёком:

— Скажи мне на милость, как же мы ухитримся посетить те места, которые нам действительно нужно посетить – кафе-шантаны, концерты, увеселительные сады, оперетку наконец – если будем тратить драгоценное время на беготню по церквям?

Он потрясён правотой моих слов и обещает исправиться. Со слезами в голосе он клянётся, что за всё время нашего путешествия больше не заглянет ни в одну церковь. Но на следующее утро при первом же искушении его добрые намерения разлетаются, и повторяется старая история. Не стоит сердиться на него: он и сам не рад, что так выходит, но ничего не может с собой поделать."

— Простите, - сказала бледная юная девушка, подходя к моему столу неуверенной походкой и глядя на меня исподлобья,- а можно я пойду домой?

Должно быть, от жары и умственных усилий она перепутала меня с преподавателем. Или с кем-нибудь ещё.

— Идите, голубушка, - разрешила я, поправляя невидимый библиотечный пучок на затылке. Пучок немедленно перекосился снова. – Идите. Вам уже давно пора.

Она просветлела лицом и тотчас испарилась, оставив за собой на столе груду энциклопедий. С раскрытой страницы мечтательно ухмылялась длинная немецкая физиономия Шиллера, романтически подпёртая рукой. Неужели это он доконал бедняжку?

А вот я когда-то любила его многословную трескотню. И, признаться, до сих пор люблю. Он вообще значительно глубже, чем хочет казаться. Его болтливый идеализм может забавлять, но он абсолютно не противен, потому что при любых обстоятельствах остаётся здоровым.

Достоевский тоже любил Шиллера. Но это он зря, между прочим. Потому что – не в коня корм.

Взять хотя бы два эпизода. Только два. У Шиллера Дон Карлос с отрочества одержим высокими идеями и страшно хочет подружиться с юным маркизом Позой, поскольку еретик еретика чует издалека. А маркиз, отчасти из гордости, отчасти из соображений безопасности, предпочитает держаться подальше от этой людоедской семейки и с принцем держит подчёркнутую вассальную дистанцию. И где-то даже насмехается над ним, чувствуя своё внутреннее превосходство. Затем он совершает серьезный проступок, и Дон Карлос берёт на себя его вину. Королевский сын намеренно ставит себя на одну доску с вассалом и соглашается ради него на публичное унижение. Тогда маркиз понимает, что этот инфант – не так инфантилен, как ему прежде казалось, что из него в будущем может выйти толк и, пристыженный и растроганный до слёз, кидается ему на шею с уверениями в вечной дружбе и верности. После чего они оба немедленно погружаются в мысли о государственном переустройстве, общественном благе и прочей возвышенной ерунде.

А теперь – «Неточка Незванова». Бедная приживалочка в княжеском доме до слёз, до душевной дрожи и прочего влюблена в дочку своего хозяина и покровителя. Княжна отлично видит это и долго, с наслаждением измывается над нищей девочкой, то подпуская её поближе, то отталкивая. Причём обе получают от этого громадное извращённое удовольствие. Наконец Неточка решает воспользоваться испытанным способом и берёт на себя вину княжны, когда та спускает с привязи бульдога, чтобы тот сожрал не то бабушку, не то тётушку (уж не помню). После этого Неточку запирают в чулан и забывают выпустить, а княжна лежит ночью в тёплой постельке и упивается мыслью о том, что та сейчас из-за неё лежит на дощатом полу в холодном чулане. После этого происшествия девочки становятся ближайшими подругами и немедленно начинают рыдать друг у друга на груди, истерически смеяться, по целым дням обниматься, а по ночам залезать друг к другу в постель и целоваться взасос.

Как говорится, почувствуйте разницу.

Восхитившись перлами, сохранёнными для потомков Вилли Вонкой (willie_wonka), я навалилась на свою подругу, которая тоже принимает экзамены в одном из московских вузов. Там урожай был не такой богатый, а образцы не такие смачные, но всё же набралось кое-что...

А Печорин даже не думает о том, чтобы обнимать Максим Максимыча, а только смотрит на него своими кислыми глазами и вежливо здоровается.

Максим Максимыч был не очень образованным и потому добрым и порядочным человеком.