Через некоторое время я застаю её за комканьем прошлогоднего бабушкиного календаря с изображением Спасителя. Я хочу забрать и спрятать календарь, пока бабушка не увидела, но Юлька прячет за спину бумажный комок и смотрит на меня так, что я не рискую настаивать.

Впрочем, к вечеру её отношения с высшими властями более или менее налаживаются – как я подозреваю, к вящему облегчению для обеих сторон. Это происходит благодаря всё той же привычке Туськи читать вслух всё, что попадается ей на пути. В этот раз ей попался Жуковский.

"Спит иль нет моя Людмила?

Помнит друга иль забыла?

Весела иль слезы льет?

Встань, жених тебя зовет".-

"Ты ль? Откуда в час полночи?

Ах! едва прискорбны очи

Не протухнули от слез…”

— Туська! «Не потухнули»! - хохочет из кухни Юлькина мама.

— А, ну, да… Не потухнули.

“Знать, тронулся Царь Небесный

Бедной девицы тоскою.

Точно ль милый предо мною?

Где же был? Какой судьбой

Ты опять в стране родной?"

Каким-то чудом, вернее – чутьём она делает верное ударение – «тронýлся». При этом видно, что, увлечённая преодолением сложных и незнакомых слов, она не успевает вдумываться в их смысл и читает совершенно механически. Зато Юлька слушает сосредоточенно и чрезвычайно внимательно. А затем спрашивает:

— Царь Небесный – это кто?

— Это Бог, - осторожно отвечаю я, не зная, какими комментариями это следует сопровождать в данном случае.

— Какой бог? – деловито уточняет Юлька.

— Ну.. как - какой? Бог. Просто – Бог.

— Он разве царь? – хмурится Юлька.

— Конечно. А ты как думала?

— А на картинке он с барашками… Какой же царь, если с барашками?

— Самый настоящий царь, не сомневайся.

— Как в «Царевне-Лягушке» - царь?

— Ну, нет. В «Царевне-Лягушке» царь… ну, скажем так – не очень умный. А Бог – Он самый мудрый и самый сильный царь. Ты что, не знала разве?

— И он на троне? И прям в короне, что ль? – не успокаивается Юлька.

— Ну.. при определённых обстоятельствах – да. На троне и в короне. Если тебе так больше нравится.

Я не уточняю, что мне так тоже больше нравится. В конце концов, у всякого свой взгляд на эти вещи. Юлька некоторое время обдумывает полученную информацию, затем бежит в детскую, выкатывает из угла смятый комок и тут же, на полу, его разглаживает, приговаривая при этом:

Как же, милый, ты с будьбой,

Ты опять со мной, родной?

— Что, что? – кричит из комнаты мама. – С какой такой «будьбой»?

Юлька быстро набычивается и затихает. А уже потом, в постели, укрытая одеялом до бровей, смотрит сбоку, из-под одеяла, как из пещеры, на своё отражение в зеркальной дверце шкафа и говорит с глубоким вздохом:

— Бедна девица с косой!

Царь Небесный, несмотря на конфликт, тронýлся-таки тоской бедной девицы с косой. Горло у неё уже не болит, и послезавтра она идёт на праздник.

У телевизора.

ЮЛЬКА.А что – эта девочка сейчас заплачет, да?

МАМА. Это не девочка, а принцесса… Да. Похоже, что сейчас заплачет.

ЮЛЬКА. Большая девочка – и заплачет?

МАМА. Большие девочки тоже плачут. Видишь – она любит вот этого дядю. Но когда она его поцелует, он превратится в медведя. Тут ведь кто хочешь заплачет, правда?

ЮЛЬКА (изумлённо). Почему?

МАМА. Ну… чего ж хорошего? Представь себе: ты кого-то любишь, а он вдруг – раз! – и превращается в медведя.

ЮЛЬКА (восторженно). Вот здорово!

МАМА. По-твоему, это здорово?

ЮЛЬКА. (задумывается). Ну... Нет. Лучше - знаешь? Лучше в козлика!

МАМА (тоже задумывается). По-твоему, это лучше?

ЮЛЬКА (радостно). Мамочка, ну, конечно!

__

Читают «Денискины рассказы».

МАМА. Юль, давай подумаем вместе, как Дениска, и скажем, что мы больше всего любим…Ты вот - что больше всего любишь?

ЮЛЬКА (с раздумчивым кокетством). Так.

МАМА. Чего «так-то»? Я спрашиваю: что ты больше всего любишь, а ты – «так»…

ЮЛЬКА (возводит глаза к потолку). Так. (Пауза). Есть тут один.

МАМА (настораживается). Есть, значит, да? И кто же это, если не секрет?

ЮЛЬКА. Секрет!

МАМА (делает вид, что смирилась). Ну и ладно, пусть секрет. Не хочешь – не говори. Скажи тогда, что ты не любишь. Это-то ты можешь сказать?

ЮЛЬКА (мрачнеет и надувает щёки). Не могу!

МАМА. Почему?

ЮЛЬКА. Потому что он дурак!

МАМА. Господи… Да кто дурак-то?

ЮЛЬКА. Ну, мам.. Я же тебе сказала: секрет! А ты всё спрашиваешь и спрашиваешь…

МАМА (догадавшись наконец, что речь об одном и том же лице). А.. да-да. Конечно. Извини.

_

Рассматриваем книжку, купленную на японской выставке. Юлька показывает мне иероглифы.

— Смотри, какие снежинки…

— Это не снежинки, Юль. Это…

— Снежинки! Ты что, сама не видишь? Вот – горка. А вот – снежинки. Только это не наши снежинки. Наши – так, так и так - лучики. А тут – так и так… (Задумывается). Правда, у них красивéй снежинки, чем у нас?

____

Утром я проснулась от скрежета лопаты за окном. На лестничной площадке сидел сосед-буддист, пил пиво и пел:

Ой, невроз, невро-оз,

Не неврозь меня,

Эх – не неврозь меня..

Дальше шли красивые, но непечатные рифмы. Увидев меня, сосед смутился, поперхнулся пивом и с опасливой улыбкой осведомился:

— Ты.. того… без собачки?

— Что, Лакшми опять выгнала, да? – посочувствовала я.

— Сказала, что я козёл, - виновато подтвердил сосед. – А я ей говорю: лучше уж сейчас козёл, чем потом козёл… А она мне говорит, прикинь: ты как был козёл, так всегда и будешь. В любой реинкарнации. А я ей говорю: лучше уж козёл, чем… ну, ты понимаешь. Ведь скажи же – уж лучше козёл, да? Ну, вот – ты понимаешь! А она…

— И она поймёт. Со временем, - утешила его я и пошла на работу.

На улице было светло и морозно. С неба сыпались иероглифы, сверкая и складываясь в непонятные мне слова. Я шла сквозь них и жалела, что не понимаю по-японски. Зазвонил телефон, я кое-как раскрыла его окоченевшими пальцами, прижала к уху и стала слушать, как Подруга читает хайку:

Звонит из Хьюстона, блин,

Там – день, а у нас-то – час ночи!

Я пошла, разогрела блин…

Я представила себе, как Подруга сидит в ночи у скайпа, завернувшись в кофту из козьей шерсти, ест блин и смотрит на него. А он сидит на другой стороны планеты, завернувшись в верблюжье одеяло, ест гамбургер и смотрит на неё. У обоих на плече по коту: у него – Рыжий Саймон, у неё – Чёрный Вася. Вася не понимает по-английски и нервничает. Саймон не понимает по-русски и ему всё равно. День сливается и перепутывается с ночью, и над Хьюстоном кружатся белые русские иероглифы, складываясь в не такие уж и непонятные, между прочим, слова…. А на ветке за окном сидят две вороны, муж и жена, и она привычно бранит его за что-то хриплым нежным голосом, а он улыбается краем клюва и топорщит перья.

Экранизировать, как выяснилось, можно всё.

Аттракцион в Луна-парке. Инвентарную книгу. Сборник задач по аналитической геометрии Моденова и Пархоменко. Стандарт библиографического описания произведений печати (есть такой блокбастер, честное слово – в прошлом году немцы сняли… правда, прокатного успеха за рубежом он не имел, потому что только немцы и могут это смотреть).