Он и вправду был зверский. Безумно страшный и безумно интересный, как из сказки. Хлеб, который он брал в магазине без очереди, он скармливал своей собачье-кошачьей ораве, иногда уделяя немного воробьям и воронам, тоже исправно дежурившим возле его палисадника. Старухи-соседки плевались, но не решались с ним бороться. Бог весть, какими чарами он наводил на всю деревню почтительный, почти мистический страх. Я, как и все, разделяла этот страх, но при этом почему-то необъяснимо, совершенно безотчётно и преданно любила этого Дядю Колю Зверского Царя. Почему, за что? – до сих пор не понимаю и объяснить не могу.

Мама предупреждала меня, чтобы я держалась от него подальше.

— Он, во-первых, психически нездоровый старик. А во-вторых, он человеконенавистник. Это человеконенавистничество в нём так проявляется, - Мама часто говорила со мной, как со взрослой, не заботясь о том, насколько правильно я её понимаю. – Бывает, что чем больше люди ненавидят других людей, тем больше они любят животных. Но это ненормально, так не должно быть. Надо всех любить, иначе это тоже какое-то притворство получается… И не вздумай его больше дразнить. А то он ударит тебя по голове, и будет сотрясение мозга.

А я и не думала его дразнить, видит Бог! Просто я за ним наблюдала. Это была такая игра. Я залезала в заросли репейника перед его домом и смотрела через дыру в заборе, что он делает. Как он кормит ворон, а они ходят по его плечам и по голове, как по полу. Как молча, подолгу разговаривает с курами, держа их на коленях и нежно поглаживая, а они слушают, прикрыв плёнкой глаза, и лица у них становятся серьёзные и совсем не такие глупые, как обычно. Как быстро, ловко плетёт корзины из ивовой лозы, а лоза как будто сама вырывается у него из рук и сплетается в жгуты и косы. Как переносит с места на место хромого поросёнка, у которого, Бог весть отчего, отнялись задние ноги; а поросёнок радостно хохочет и заглядывает ему в бородатое лицо.

— Мам, - говорила я вечером дома, - а дядя Коля у тёти Зины поросёнка отобрал. Она хотела зарезать, а он отобрал и себе взял. А она сперва ругалась, а потом отдала. Он больной потому что… поросёнок этот.

— Господи, какой ещё поросёнок? - вздыхала мама. – Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты к этому дяде Коле не ходила!

— Я к нему и не хожу… Мам.. А что он с ним будет делать, с поросёнком?

— Ну.. что делают с поросятами? Тоже зарежет, наверное.

Но я знала, что нет. Никогда Дядя Коля Зверский Царь не зарежет поросёнка. Тётю Зину – может зарезать, вполне. А поросёнка – нет. Это называется – чело-веко-нена-вист-ник. Очень длинное слово. Язык сломаешь.

Иногда во время моих наблюдений под дяди-Колиным забором меня обнаруживали его собаки и поднимали зверский вой и лай, а потом неслись к дяде Коле. Дядя Коля Зверский Царь немедленно хватал свою палку и, слегка прихрамывая, нёсся к забору со зверским лицом. Холодея от радостного ужаса, я вылетала из бурьяна, вся расцарапанная, в репьях и одуванчиковом пухе, и удирала во все лопатки по тёплой пыльной тропинке к своему дому. Он никогда не гнался за мной, но я лопатками чувствовала, что гонится, и летела с бешено колотящимся сердцем, не разбирая дороги. Это тоже была часть игры. Интересно, что Дядя Коля Зверский Царь как будто бы сознательно в ней участвовал. Во всяком случае, он ни разу не принял ко мне каких-либо серьёзных санкций и, кстати говоря, так и не заделал дыру в заборе. Я расценивала это как молчаливое согласие на продолжение игры и через денёк-другой опять шла подглядывать.

Дом Дяди Коли Зверского Царя был как раз рядом с магазином. Однажды кто-то пустил слух, что в магазин привезли мороженое. Невиданное дело: в деревне – и вдруг мороженое. Я выпросила у мамы денег и понеслась туда. Но слух оказался ложным: на полках не было ничего, кроме водки и чеснока. Даже буханок не было, потому что был не буханочный день. Очень ярко помню проткнувшее меня насквозь острое и безысходное разочарование. Дело было не в мороженом как таковом. А в том, что я уже настроилась на чудо и праздник. А ни того, ни другого не случилось. Хуже того – даже и не предвиделось. Помню, как я спускалась по разогретым солнцем магазинным ступеням, низко опустив голову. Потом подняла её – и увидела Зверского Царя.

Он тоже увидел меня и поманил пальцем. Я сразу сильно испугалась, но подошла. Потому что это был привычный, нестрашный страх. Почему-то – сама не знаю, откуда, но я знала, что он никогда не сделает мне ничего плохого. Он показал мне знаком, чтобы я ждала его у калитки. И я поняла и стала ждать. Через забор переваливалась уже отцветшая сирень с тёмно-зелёными, почти чёрными листьями. Пахло какими-то цветами и мёдом. Когда дядя Коля вышел, я поняла, почему пахнет мёдом. Он вынес мне мёда в громадной эмалированной кружке. Целую кружку до верха. Прозрачного, тёмно-коричневого, с золотыми прожилками, как мамино янтарное кольцо, через которое я вечером любила тайком смотреть на лампу.

Господи, какой у него был запах, у этого мёда! Ни в сказке сказать, ни пером описать. А ложки к нему не было. Вместо неё в кружке был обломок липовой ветки, без листьев и сучков. Я моментально догадалась, как надо действовать, взяла эту ветку и стала облизывать. Мёд был такой густой, что сразу облеплял её, как смола, и почти не капал мне на платье… И вкус его в сочетании со вкусом липовой коры, шершавой и слегка царапавшей мне язык, был совершенно неописуем. И я облизывала эту палку, и снова макала в кружку, и смеялась, а за забором ярились и хрипели дяди-Колины псы, но я их совершенно не боялась. Я знала, что он не разрешит им меня трогать.

После мёда очень захотелось пить, и я пила из колонки, брызгая ледяной водой себе на ноги. А надо мной на дереве сидел дяди-Колин знакомый воробей и говорил «чирик» с ударением на первый слог. Это был и мой знакомый воробей. Я узнала его по выговору. За весь июнь он так и не построил своего жилья и всё норовил пригласить своих женщин в опустевшее воронье гнездо, жуткое и корявое. Женщины вылетали оттуда, как пробки, и больше не возвращались. Вот уже чуть не половина лета прошла, а он всё так и не женился.

Не успев донести до Туськи все наши наработки по теме обамового инспектора, я заболела, и почти две недели мы не общались. Даже по телефону. За это время они со своим приятелем Алёшкой успели сочинить свою версию похождений Огюстена Дюдика. Предлагаю её вашему вниманию.

«Давно. Жил полецеиский сыщщик Огюстен Дюдик. Огюстен Дюдик жил в маленьком горадке Париж. Он жил ва Франции. Он был негор мулад. Он был светло чёрной кориченневый. У него были глаза чёрно зелёнуи. У него волосы были курчеравои но не доплечеи. А только на голове. Он был студент овокадо. Он учился в полецейтцкои академеи. Он пошол работать в политцыю. Он болел пол года грипом. Он пошол на работу не сначало года а в серидинне. Он был в полетцеи новенькей. Над ним по этому смеялис. Его иногда обиджале. Не иногда а часта. Его обижале по томучто он был новенкей. Главныи коммиссар невелел полетцеискин его обижать. А они обижале всёравно. Огюстен Дюдик был храбрый и красивыи. Он ходил в кафе. Он ходил по французской улице. Каждый день. Он был смелый. Однаждый. В однои квартире переступики убили беднуйю старужку. Они убили старушку острами ножами. Вавсеи квартрире было всё поломанно. В кавартире было много крове на полу. В квартире старушке было много от печятков пальцов переступников. На полу вквартире были следы сапок. Ботинок. Всё бло большойе и грязное. Огюстен Дюдику велели полецеискии рас следовать. Кто убил. Они смеялись. Воры украли у страрушке деньги тримиллионна ев ро и золото 2 сунока. Огюстен дюдик внимательно рас глядел всё. Огюстен Дюдик пошол ксвоему другу. У Огюстена Дюдика был друг. Его звали каррбуддо. Он был опатный переступник. Он жил в тюрьме окало дома Огюстена Дюдика. Огюстен Дюдик часто ходил кнему в госте. Огюстен Дюдик и Крабуддо пили чай с француской выпечкуй. Каррбуддо сказал. Это перступнеки на лили кровь на полу. Это не кровь старушке. Это кровь переступнеки налили спецально чужую. Это не от петчядки пальцов. Они наставили не свои от печтатки пальцов. А чужийе. Они украли 3 миллинонна не старушке. У старушке небыло 3 миллинна евро. Она была бедная. Она была бес работаная. Переступнеки украли чужийе 3 миллионн и 3 сундока золото. Они запутали следы. Они как зайцы. Это будт труднойя и страшная охота. Огюстен Дюдик узнал проэто. Он очень рас строилса а плакать не стал. А стал думать целыи день и ночь».