Вообще, патер Браун и Коломбо явно слеплены из одного теста: оба маленькие, нелепые, неопрятные и назойливо болтливые, и у обоих этот антураж в конечном итоге работает на то, чтобы усыпить бдительность доверчивого преступника, которого они вычислили с самого начала и с одного взгляда… Но у Коломбо есть одно несомненное преимущество перед патером Брауном: он – не священник. Ловить преступников – это его работа, и он закономерно считает, что при такой работе все средства хороши. И у меня почему-то не вызывает ни раздражения, ни протеста этот валяющий джованьку полицейский, тем более, что он так неподражаемо рассказывает байки о своём итальянском детстве, о дядюшках, тётушках и мифической, никем никогда не виданной миссис Коломбо. Может быть, потому, что он никогда не доводит свои байки до уровня моралистических аллегорий. И в единственном его зрячем, прищуренном глазе мне как-то чудится больше сочувствия к некоторым из жертв его маскарада, чем во всех сентенциях и утешительно-назидательных речах лицемерного патера, перед которым преступники, под явным давлением со стороны автора, с тяжёлым вздохом валятся ниц и неубедительно каются в грехах… Нет, с патером Брауном Честертон явно промахнулся. Похоже, тот и его обвёл вокруг пальца и заставил думать о себе лучше, чем он есть на самом деле.

Впрочем, возможно, брюзгливый этот монолог был рождён из приятной атмосферы ожидания перед кабинетом дантиста. Не более того.

В кафе. Официант (устало-дружелюбным тоном, обращаясь к женщине и маленькому мальчику): - Вашему вниманию предлагается суп дня. С курицей и горохом.

Мальчик (маме, с тихим восхищением):

— Мама! Давай возьмём эту субдню! Я никогда ещё не пробовал!

***

В палеонтологическом музее. Серьёзный ребёнок в очках (обращаясь к такому же серьёзному дедушке):

— Деда, а как ты думаешь, почему этот бронтозавр на верёвочку привязан?

Дед (невозмутимо):

— Ну, как почему? Чтобы не убежал

Мальчик (опасливо наморщив лоб):

— А что, уже были прецеденты?

***

Там же, ещё один ребёнок, на вид – лет четырёх, указывая на скелет мамонтёнка, громко заявляет, ни к кому особенно не обращаясь:

— Это - мой брат!

И резво сбегает по лестнице, не оглянувшись. Мамонтёнок в недоумении смотрит ему вслед. Похоже, кое в чём этот молодой человек переплюнул самого Франциска Ассизского. Впрочем, святому Франциску просто никогда не встречались скелеты мамонтов.

***

В Пушкинском музее изобразительных искусств растрёпанная девочка лет трёх-четырёх бегает вокруг кондотьера Коллеони и негромко повизгивает от счастья. Потом останавливается, говорит с придыханием: о-о-о-о! и руками показывает, какой он большой и замечательный. Потом делает попытку повиснуть у него на стременах. Срывается, шлёпается на пол и опять воздевает руки и опять, тихо, со счастливым упоением: о-о-о-о! Кондотьер делает вид, что не обращает на неё внимания, но нетрудно заметить, что он польщён.

Кажется, где-то у Нагибина, в его заметках о Венеции, есть история о том, как во время одной из прогулок по городу к нему прицепился самозваный гид и, рассчитывая на вознаграждение, принялся рассказывать ему о том, что у грозного кондотьера, оказывается, жена была стерва, и он, не боявшийся никого и ничего, был у неё под каблуком, и она била его сковородкой по голове и ругала за то, что он мало грабит – другие кондотьеры, мол, больше приносят из походов. И ещё – что она наставляла ему не только синяки, но и рога. Да, да. Она бессовестно ему изменяла. И под конец, хохоча и подмигивая, гид сделал из пальцев «козу» и принялся тыкать ими в Коллеони, обзывая его рогоносцем. И Нагибину тотчас припомнилось: вернулся он в свой дом, без славы и без злата, глядит – детей содом, жена его брюхата… И он подумал: какой сюжет, надо бы воспользоваться!

Не сомневаюсь, что в ту же ночь памятник кондотьеру нанёс-таки визит этому самому гиду и потолковал с ним по душам. А Нагибин ещё легко отделался.

Философы

Денис (пять с половиной лет)

— Мне рыбку позавчера купили. Розовую. Хорошая рыба, только плавать не умеет.

— Как это – плавать не умеет? А что же она делает?

— Ничего. В травке сидит. Сидит и сидит... и плавниками дрыгает. И не плавает. Я вот думаю: может, у неё какая ошибка в программе?

****

— Как ты думаешь, Христос ОЧЕНЬ обидится, если я стану мусульманином, как дядя Муртаз?

— Ну-у-у… я, вообще-то, не знаю, но думаю, что Ему будет неприятно.

— Да? А если я очень-очень попрошу у Него прощенья?

— Попросишь и всё-таки станешь мусульманином? А зачем тебе это, если не секрет?

— Да я и сам не очень хочу. Только, наверно, придётся.

— Но всё-таки – зачем?

— Да ну… Я двум девочкам в садике у нас… в общем, я обещал на них жениться. Сперва одной обещал, а потом забыл, и другой тоже обещал. Теперь же я должен на двух жениться, как честный человек. Правда же?

— Ну, а сам-то ты хочешь на обеих жениться?

— (Задумался) Честно?

— Ну, конечно, честно.

— Вообще-то, да. Хочу.

****

— И чего это люди так часто из себя выходят? Я вот, сколько ни пробовал, ни разу не вышел. Не получается.

— А вдруг выйдешь и не вернёшься обратно? Как на той пластинке про Алису?

— Так и я же про то же. Вот было бы здорово!

*****

Мой друг Антон

— Опять целый месяц в Бога не верил. Устал даже.

— Что, совсем не верил?

— Совсем. Я в воскресной школе спрашивал, что делать. Мне сказали, что молиться. Ну, вот.. я и молюсь.

— А кому молишься, если не веришь?

— Как – кому? Богу. Молюсь, чтобы он не сердился и.. как это? – ниспослал мне веру.

— Подожди, подожди… Ты же в Него не веришь. Если не веришь – значит, думаешь, что Его нет. И кому же ты тогда молишься, если Его нет?

— Ну… мало ли, чего я думаю. На самом-то деле Он ведь есть. Это я только так думаю, что Его нет.

— Значит, ты так думаешь, но заранее допускаешь, что ошибаешься? - Нет. Не допускаю.

— Ничего не понимаю. Как же тогда?

— Да очень просто. Вот – я недавно задачку решал. Всё правильно решил. И мама сказала, что правильно. И с ответом сошлось, представляешь. А Инна Мотыльевна посмотрела и говорит: неправильно. Вызвала к доске, велела разбирать при всех. И что ты думаешь? Оказалось, что и правда - неправильно. Но я-то заранее об этом не знал. Я думал, что правильно. Я так ей и сказал. А она: мало ли, что ты думал! Вот и Бог тоже: мало ли, скажет, что ты думал. Индюк, скажет, тоже думал…

— Это вашу учительницу так зовут? Инна Мотыльевна?

— Ага.

— Интересно, как зовут её папу.

— Да. Мы тоже думали над этим вопросом. Но спросить же ведь неудобно, да? Остаётся догадываться.

Фаз, профиль, отвечайте, вам уже страшно?!

Мой друг сейчас редактирует сценарий одного подающего большие надежды автора. Предлагаю общему вниманию выдержки из этого произведения. (Орфография, пунктуация, лексические и грамматические особенности оригинала полностью сохранены).