Дрозды живут в дроздовниках, скворцы – в скворечниках, чечётки и мухоловки – где попало, соловьи – в зарослях ивы, растущих вокруг грядок с чертополохом, воробьи и трясогузки – под крышей сарая, а ласточки – те вообще у меня дома, на балке под потолком. Вся эта братия платит за постой тем, что склёвывает у меня не все вишни подряд, а только самые спелые. А те, что похуже, оставляет недоеденными.

1 декабрь 2010 г.

Люди, спасибо!

Сегодня я позвонила ТЕМ ДВОИМ и, заявив себя в качестве их доброжелателя, сказала, что они восстановили против себя весь двор, и теперь жильцы целых трёх домов собираются написать на них жалобу. Что, дескать, их собаки всем мешают, воют, кусаются, кидаются на прохожих и т.п. И если ОНИ не вернут людям Джека, то жалобе этой дадут ход.

Кажется, подействовало.

ОНИ сказали, что-де отвезли «собачку» в приют, так как здесь «за ним не было никакого присмотра». Но готовы его вернуть хоть завтра, раз уж дело приняло такой оборот.

Пока ещё не вернули. Но уже ИСПУГАЛИСЬ.

Более того - выяснилось, что, если с ними общаться нормально, без угроз и оскорблений, они вполне способны ответить тем же. По крайней мере, мама.

Может, правда вернут?

Жил-был пёс.

Он жил у одной бабушки из соседнего подъезда. Бабушка – старенькая, и выгуливать его не могла. Поэтому просто выпускала его из квартиры, когда он просился на улицу, а вечером впускала обратно. Благо, домофон в этом подъезде всегда сломан, а дверь слегка приоткрыта и для верности, чтобы не закрывалась, подперта обрывком лысого персидского ковра.

Пёс вылетал на улицу, весь светясь счастливым нахальством, и тут же кидался в объятия первой попавшейся Дамы В Норковой Шубе или Дворничихе С Пустым Ведром. Вы можете мне не верить, но он делал это так, что и те, и другие, радостно причитая и обзывая его Негодяем, Шайтаном и Волчьей Сытью, прижимали его грязную, наглую физиономию к своим переливчатым мехам, которые он прилежно раздирал лапами, и даже не вспоминали о том, что «они тут гадют, а ты убирай!»

Как у всех уголовников и ловеласов, у него было множество имён. Его звали Дружком, Малышом, Джеком, почему-то Апортом и – опять же – Шайтаном и Мерзавцем. Он на всё охотно откликался. Он справедливо считал себя хозяином во дворе и, как подобает хорошему хозяину, был ласков и снисходителен к своим бестолковым подданным.

По утрам старушки из соседних домов выстраивались в очередь с гроздьями сосисок в просительно вытянутых руках. Он не был жаден до еды, но пробовал у каждой понемножку, чтобы никого не обидеть. С молодыми дворниками-таджиками он играл в Свирепую Собаку – притворялся, что преследует их с рычаньем и угрозами; они с хохотом кидались врассыпную, зная, что он в жизни не позволит себе всерьёз посягнуть на чью-либо оранжевую штанину. Пожилых интеллигентов с палочками он почтительно провожал до метро и возвращался, не скрывая удовлетворения от хорошо исполненной работы. Он немножко дрался с бродячими псами, не переходя, однако, границ ритуальных приличий. Те тоже его сильно не задирали, зная, какой мощный клан стоит у него за спиной.

Никто за него особо не боялся. Он редко покидал пределы двора, был хитёр, осторожен и рассудителен. А во всех трёх домах, которые попадали в сферу его влияния, как нарочно, жили сплошь одни собачники. Среди них особенно выделалась одна пара – мама и дочь.

Про них поговаривали, что они немножко «того». Им ничего не стоило выйти из дома, как есть, в рваных халатах и войлочных тапках, и в таком виде поехать к себе на дачу. Мама раздражала соседей болезненной разговорчивостью, а дочь – болезненной необщительностью. Но если они и были безумцами, то, без сомнения, Благородными Безумцами. На их попечении находились четыре собаки, подобранные ими на улице, вылеченные, выхоженные, откормленные и утопающие в ласке и роскоши. Одну из них он подобрали искусанной и искалеченной; лечение стоило сумасшедших денег, но – они пошли на это без колебаний и спасли несчастную от верной гибели. Другую они подобрали беременной и долго выхаживали после тяжёлых родов, а потом долго пристраивали щенков… Собаки выправились, откормились и стали на удивление свирепыми. Хозяйкам только и заботы было, что выгуливать их поодиночке, в крепких намордниках и на поводках, похожих на цепи.

И вот – прошёл слух, что вся эта орава невзлюбила Джека. Того самого, который Малыш и Дружок. За что – одному Богу известно. Сам он, напротив, изнывал от неразделённой любви ко всем шестерым, причём непонятно, кого он любил больше – хозяек или собак. Впрочем, он всегда был деликатен и никогда не навязывался. Даже когда у какой-то из собак была течка, он не решался приставать в открытую и лишь умоляюще всхлипывал, следуя за ними на более чем почтительном расстоянии.

И вдруг он исчез. Старушка, его хозяйка, впервые за долгие годы покинула квартиру и ходила по дворам, плача и спрашивая, не видел ли кто-нибудь чёрного кобелька в белых носочках. И жалобно улыбалась, и корила себя за то, что отпускала его без присмотра. Соседи и дворники тоже сбились с ног в поисках пропавшего Счастья. И вот – кто-то рассказал, что видел, как «эти две ненормальные» посадили его в машину и куда-то увезли. Вернулись уже часа через два – и без него.

Сперва никто не поверил. Потом пошли к ним за объяснениями.

Они сказали: «Да, это мы сделали. И больше мы вам НИЧЕГО НЕ СКАЖЕМ!»

И не сказали. По крайней мере, ничего, что можно было бы воспроизвести здесь без пометки «вы собираетесь читать материалы, не предназначенные для детей и подростков».

К ним ходили разные люди. И поодиночке, и целыми делегациями. И угрожали, и умоляли сказать, ЧТО они сделали с Джеком. Тем самым, который Дружок и Малыш. И можно ли его ещё вернуть обратно – оттуда, куда они его дели? Из-за запертой двери неслись матерная ругань и вой собак.

Это случилось пять дней назад. Старушка – хозяйка Джека – плачет и говорит, что сама во всём виновата. Соседи пишут заявление участковому. Как он отреагирует – Бог весть. Говорят, он хороший дядька, понимающий… Но может ли он чем-то помочь в такой ситуации?

Ох, не знаю.

Я знаю теперь только одно. Благородного Безумие – не бывает. Бывает просто безумие. Страшное и непредсказуемое. И, наверное, к медицине это вовсе не имеет отношения. По крайней мере, в данном случае..

Я люблю работать во вторую смену.

Утром можно лежать под одеялом и мучиться совестью, думая о том, что вот – вместо того, чтобы пожертвовать лишним часом сна и посвятить это время прогулке с Собакой…

— Я тебе пожертвую! – пугается Собака, зарываясь поглубже в постель и плотно прижимаясь к моим ногам. – Я тебе посвятю! Ты на градусник, вообще-то, смотрела?

Но я не хочу смотреть на градусник. Тем боле, что ещё вчера он упал с подоконника и теперь висит, зацепившись за ветку дерева, которое соседка Нина Егоровна называет «платон». Хотя, на мой взгляд, это обычный клён. Но, впрочем, очень может быть, что Платон – это не «платан», а имя собственное.

Я поворачиваюсь на бок, Собака поворачивается на другой, и ещё целые восхитительные полчаса мы проводим под одеялом.